«Мать — единственное божество, которое не знает атеистов», — успевает еще промелькнуть в голове высказывание кого-то из великих, и мы на месте. Поржавевшая ограда, за ней небольшая хата-мазанка и еще орех, который по-царски раскинулся от дома аж до краешка огорода. «Повернете от станции вправо, — поучительно напутствовал нас несколько минут назад почтенный куликовский хозяин, — а дальше по улице аж до конца. Самая скромная хата и будет Ступкив».

За оградой на пороге — Мать. Невысокая, худая, с непослушной прядью из-под платка и палочкой в руках. «Мария Григорьевна, мы к вам, — узнаем скорее интуитивно, чем понимая, какими должны быть матери героев (а что актер Богдан Ступка для народа герой, сомнения, кажется, уже давно ни у кого нет). — Это Богдан посоветовал летом искать вас не среди львовских асфальтов и смога, а в Куликово, на природе, возле земли». «Дети...», — спешит к нам, излучая тепло и радуясь еще одному упоминанию о сыне.

Уже в хате, где в горнице на столе в банке с водой свежая веточка смородины и мяты, возле кровати куча прочитанных газет, а над ней — портрет ее любимого Богдана, будет приговаривать: «На прошлой неделе заезжали ко мне гости с камерой с киностудии из Киева, снимают документальный фильм о Богдане. Да, бедные, голодными так и уехали. Все спешили. А у меня же смородина хорошо уродила и, благодарить Бога, хлеб был». И растерянно теребя в руках кончик своей блузы, прибавила тихо: «Не знала, детки, что будете, хоть приоделась бы соответственно. А то ж как была — как раз в том, в чем на огороде... Подождите хоть минутку, я, может, платок другой, и еще свитерок или блузу одену, тогда уже мало-мальски сойду для фото».

И уже из другой комнаты подает голос: «Посмотрите, там топорик у меня, то Богдана. С тех пор, как ногу сломала, иногда беру его опираться. Знаете, как старому человеку? Когда-то корреспондент говорил по телевизору со старой бабкой, которая по молодости была мисс Полония. Там так и сказали: когда-то была чудо-красавица, а теперь и глянуть не на что. Все мы так... И у меня в мои 86 лет товарок почти не осталось, все ушли из этого мира. Лишь я еще ковыляю...»

И снова, уже приодетая, осветила горницу искренней улыбкой: «Богдан маму любит, почитает, везде о ней вспоминает... И люди, наверное, к маме поэтому идут. Хотя, не знаю, зачем маме та слава?»

«Для того, чтобы осталась память», — вмешиваюсь от себя и немного пугаюсь, что, наверное, прервала трепетные мысли.

«Память...»

Память все возвращает ее в прошлое. В родительскую хату, в род Крупников, где у нее два брата Петр и Павел, мать будет учить их на дьяков. И над их кроватью образа святых, которым молились, благодаря, что в здоровье миновал еще день. Святые, наверное, полюбили больше Павла, потому что у него впоследствии открылись большие таланты. Даже священник заявил о своем желании его учить, но при условии, чтобы метрику отдал в костел и стал поляком. Мама, правда, не пускала, но из Павла позже все же «вышли люди» — научился играть на фортепьяно и гитаре, закончил консерваторию, организовал хор и даже учил кое-кого на дирижеров. А она, Мария, пошла к нему учиться пению, которому посвятила двадцать лет своей жизни. Именно пение свело ее, продавщицу украинского кооператива, с будущим мужем Сильвестром Ступкой, с которым в мире и согласии прожила несколько десятков лет.

— Я не долго в том кооперативе и пробыла. А все Сильвестр. Дело в том, что два раза мне оперировали руку и уже тяжести поднимать не могла. А работа того требовала. Поэтому Сильвестр меня больше на нее и не пустил. Так я осталась дома. Сильвестр же с 44-го или 45-го года был артистом хора в Оперном театре. У него с рождения был чудесный баритон и может, вышел бы в солисты, как того в театре хотели, только помешали его врожденная скромность и чрезвычайная стеснительность. Вот если бы его из зала не было видно, то соло вывел бы соловьем. А так, то каменел, то смущался. Поэтому я всегда говорила, что Богдан скорее в Крупников удался.

— Такой смелый?

— Знаете, он очень ранимый, упрямый и от природы амбициозный, а поэтому вынужден все делать хорошо, так, чтобы комар носа не подточил. Приносил из школы почти одни «пятерки», а если «четверка» случится, то придет, портфель в угол поставит и плачет. Скажу вам, что у него всегда был такой дневник, даже соседка одалживала его показать своим детям — как там все заполнено, выделено и какие там отметки, а еще — он очень много книжек читал. Даже не всегда было время с нами поговорить. И как только книжка новая выйдет или номер «Всесвіту», он тут же покупал и читал. Тяжело нам было давать ему тот рубль, но уж как-то выкручивались. Потом люди будут говорить: «Диво-дивное, где он той зарубежной литературы так наелся?» Но где же? Дома и наелся. Ведь в жизни можно чего-то достичь только трудолюбием и настойчивостью, а он именно таким и был. Так что вся его слава — заслуженная.

— Наверное, больше всего благодаря вам, вашему воспитанию.

— Разве что на первых порах. Я ему все говорила: не ври, не лжесвидетельствуй, не наговаривай ни на кого, почитай людей, тогда и они тебя будут уважать. И когда повела его по окончании десятого класса на исповедь, сказала: «Все, сын, дальше в жизни ты сам будешь все решать, ты — взрослый». Еще моя мама, когда была жива, то любила повторять: «До 20-ти лет ты отвечаешь за ребенка, а дальше уже нет». И это святая правда.

— Мария Григорьевна, тяжело быть матерью знаменитости? — спрашиваю, припоминая роли, которые в кино и театре сыграл Ступка: Николай Задорожный из «Украденного счастья» Франко, Войницкий из «Дяди Вани» Чехова, молочник Тевье из «Тевье-Тевеля» Шолом-Алейхема и много других, а еще в кино — легендарный Орест в «Белой птице с черной отметиной», архиерей в фильме Войтецкого «И ныне прославься, сын человеческий» и так далее. — Ведь все его герои настолько разные...

— Почему тяжело? Наоборот, хорошо и приятно. Другое дело, что я, когда носила Богдана, то не думала что он артистом станет. Способным, одаренным всеми талантами — да, но не артистом. Ведь когда мой муж после войны пошел работать в театр, то получал 450 рублей аж на целый месяц. А килограмм сахара тогда стоил 180 рублей, 100 рублей одна-единственная буханка хлеба. А с нами еще родители, наш трехлетний Богданко, мы все без денег, хату нашу в селе сожгли немцы, скажите, как было жить? Так зачем нужен еще один артист, еще одна мука?

— Но ведь времена, когда Богдан стал взрослым, уже были другие...

— Деточка, не были они такими. Мы очень бедствовали. Что-то немного засветилось при Брежневе, но муж умер и не видел уже того, что было после него. Не было тогда такого рая, о котором говорят. Для кого-то может и да, но мой муж что в театре получил, то его и было. Единственная радость — смотреть все спектакли, которые я знала почти наизусть. А поэтому мы с мужем были против, чтобы Богдан стал артистом.

— Так что же, все случилось против вашей воли или, может, вы даже о его поступлении и не знали? Ведь еще французский писатель Ромен Роллан говорил, что ничего не случается так редко, как полная откровенность между родителями и детьми.

— Наверное, мудрый был человек. А с Богданом, слава Богу, все произошло так, как произошло. Повезло ему в жизни. Очень хороших имел товарищей здесь во Львове — людей мудрых, серьезных, от этого тоже воспитание личности зависит. Ясное дело, что мы с мужем, пока Богдан рос, много напереживались. Особенно, когда поздно приходил домой, а он тогда сотрудничал с джазом «Медус». Однако пошли на концерт, посмотрели — а оно все хорошо, порядочно, тогда я говорю Сильвестру: «Знаешь, надо нам успокоиться», и сразу легче стало. Видите ли, конфликт родителей и детей всегда есть, но нужно уметь его решить. Были такие моменты, что я могла Богдану не простить, но ведь если разойдусь, расплачусь, из этого ничего хорошего не выйдет. В жизни можно много наговорить, но нужно уметь сдержаться, только тогда будет мир в семье...

Долго еще текла наша доверительная беседа. И о невестке Ларисе, которая живет в мире и согласии с Богданом вот уже более тридцати лет. И о внуке Остапчике, которого растила до 13 лет и каким он был чудесным мальчиком. И о воспитании вообще, что не нужно детей ругать, а тем более, бить, а лучше теплое слово сказать и по головке погладить. И о том, как семья должна строиться и как муж жене должен в помощь быть. И о несправедливости, которую изведала от людей. И о многих других жизненных и биографических вещах. Наблюдала я за этой светлой женщиной и в ней выискивала объяснения талантам ее одаренного сына.

— А не хотите, Мария Григорьевна, навсегда в Киев, к детям?

— Нет, ну что вы? Я здесь дома, огород есть. Нет... И чего буду им мешать? Ведь могу как-то не так посмотреть или что-то не то сказать. Пусть живут в мире. Только напишите, что скучаю за ними, жду их...

И уже когда мы направились к выходу под ее искренние просьбы попробовать смородину или орехов на дорогу взять, несмело попросила: «Еще вот что я хочу людям сказать. Уважаемые граждане! Любите Украину, ее ведь есть за что любить. Она родит все, что требуется нам для жизни. А еще — великие таланты людей — писателей, художников, актеров, композиторов, рабочих, инженеров, спортсменов, певцов и других. Любите Украину, люди, и будьмо!»