Ольга ГЕРАСИМЬЮК: «Народ живет так, как будто ему здесь больше не жить...»

Начало на 1-й стр.

— В журналистcкой среде не принято говорить о целях, сверхзадачах того продукта, который мы ежедневно готовим для эфира и печати. В то же время — зритель и читатель воспринимает наши «послания» к нему менее буднично, тем более такую яркую публицистическую программу, как «Версії...». Ваша программа делается о тех людях, которым невыносимо трудно живется в нашей стране. Для тех людей, которым происходящее в стране болит. И теми людьми, которые не могут оставаться в стороне... А в чем вы, авторы «Версій...», видите свою миссию?

— В принципе, в своей программе мы не более, чем выполняем профессиональную задачу, рассказывая «что?», «где?», «когда?», «почему?» И оказалось, что если давать на эти вопросы прямые ответы, то уже у тебя получается не «задача», а «миссия».

И определить ее приходится. Думаю, так: своей программой мы хотим сделать то, что показывают на телеэкране, адекватным происходящему в реальной жизни. Другими словами — дать человеку сказать по телевизору именно то, что он сказал тебе в камеру. Кто заставляет нас смягчать, пересказывать его слова в общей форме, «срезать углы» и, в конце концов, делать так, что человек вроде и не сказал ничего, а так — пожевал что-то беззубым ртом и пошел себе? Кто предписывает нам «делать вид»?

Ко мне однажды подошла коллега с другого канала и сказала: «Я сделала одну программу, ну, понятно, что у меня там все хорошо, но я тебе расскажу, какой там кошмар творится на самом деле! Сделай — ты же можешь. А мне нельзя — ты же понимаешь».

Я, честно говоря, не понимаю — с каких это коврижек я могу, а другому нельзя? У меня, правда, спрашивали — у вас ведь канадский паспорт, да? Вы и говорите как-то по-украински чересчур...

Такая получается ерунда. А ведь это мы сами себя приучили вместо «умер» говорить «немножко умер». И потому простое уточнение выглядит диссидентством.

Кроме того, касаясь любой темы — пусть это маленькая беда в маленьком доме маленького человека, которого зовут-то никак — ты можешь, конечно, «не заметить», что его беда сидит в Киеве и посылает деньги на свой счет в западных банках. А можешь и заметить. Вот это уже, конечно, твоя проблема. И тут начинается твоя миссия.

Считается, что народ имеет такую власть, которой заслуживает. И трудно не согласиться, вроде. И примеры есть в других, бывших наших странах, которые рассчитывали было на нас, да плюнули давно. И живут себе уже, как для нас — так за горизонтом.

Но меня бесят это принятое у нас постоянное ерничанье и насмешки над чудной ментальностью нашего народа, терпящего все покорно, стоически и, кажется, необъяснимо. Вот эти попытки нарисовать украинца как перепуганного недоумка-жлоба, которому все «якось воно буде, аби не в морду». Это великое терпение — уникально в мире. Его надо ценить и обожествлять. И это страшный грех — издеваться над такими по-библейски терпеливыми и безгранично ласковыми людьми. И это уже то, что называется — миссия для любого человека: пытаться развести руками тучи над этим многострадальным осмеянным народом.

Я знаю людей, которые делают это. И я просто стала в их негустой ряд. И взяла с собой друзей.

— Казалось бы, наше время своим социальным неблагополучием просто-таки дает «зеленый свет» неполитической публицистике, социальным телепроектам. Скорее, следовало бы ожидать даже определенной конкуренции в этих темах. А на практике — наоборот — за них редко кто на нашем ТВ берется. Почему?

— Ну, во-первых, потому, что это непросто все-таки. ТВ ведь контролируется теми, кто обычно говорит: «народ любит то» или «народ не хочет смотреть это», или «народ устал, ему нужно расслабиться, а не смотреть тяжелые программы». Плевать, что народ, хотя бы в проведенном нашим ночным каналом «Проти ночі» опросе, голосует за острую информацию, в которой испытывает недостаток.

С другой стороны, я думаю, все-таки, если очень хочешь, то можно. Можно делать такие программы, есть люди, которые выпустят это в эфир. Они есть, как показывает практика. Но это вредно для здоровья. Потому что, если хочешь сделать все, как оно есть, нужно много плакать, много трепать нервы, много переживать унижений — жить, как те, о ком снимаешь. Это неприятно. Потому я не осуждаю тех, кто этого не делает.

— А что вам дает силы заниматься таким проектом?

— Особых сил и не прибавляется, но есть нечто, не позволяющее оставить это занятие. Прежде всего то, как на тебя смотрят люди. Не можешь им в глаза сказать: ну все, с меня хватит, я уезжаю в Баден-Баден.

— Вы много ездите по стране, вам пишут отовсюду. У вас достаточно информации, чтобы говорить о том главном, что сейчас определяет общее состояние, настроение жителей Украины.

— Общее настроение — подавленность и отчаянье. И что меня удручает — паралич воли, слезы и мольбы о пощаде, которые меня просят «передать там, в Киеве». Воистину — «что отцы не достроили — мы достроим». Такой огромный лепрозорий достроим. «Немов у забуте століття зайшов і стоїш. Поблизу в тумані повільно бредуть прокажені...» — писал известный поэт Василь Герасимьюк, чьи стихи теперь изучают в школе. В стихах это детям можно. Это как бы образ. Но это нельзя говорить. Поскольку этот поэт работает на радио, я слушала кухонную «радиоточку» — да еще потому, что там оставалось много любимых годами программ и ведущих, которые так интересно рассказывали о культуре, истории, литературе. Сегодня, чтобы все это послушать, нужно купить новый приемник и крутить ручки, ловя канал, куда это все засунули подальше от людей, которым не за что покупать приемники. И все- таки даже здесь, на радиозадворках, я недавно обнаружила, что нет больше с нами такой формы как прямой эфир — такая чудесная интерактивная форма. Она явно народу вредна. Народу оставили лишь «автомобильное» радио, где можно по пейджеру передать в драгоценный эфир «привет Серому от братухи» и слушать безграмотный круглосуточный треп каких-то девчонок, не знающих ни правил ударений, ни знаков препинаний, ни того, что в их случае лучше молча показывать ножки.

А главное — народ. Он сидит возле замолчавших радиоприемников, основного источника информации в стране, откуда теперь только «ты моя мышка, я твой котик», возле неразборчиво показывающего полтора канала ТВ-ящика (когда свет есть), не читая ни одной газеты, которые так далеко не «залетают». Народ сидит, втянув голову в плечи в полной тишине, ничего не понимая — и лишь прядет ушами, вслушиваясь: откуда фуганет. Это без преувеличений.

А еще он научился на лету заглатывать летящий бублик за хорошо выполненную команду «Лежать!» и сидеть, напряженно втупившись в следующий. Я думаю об этом, играя со своим псом Арчибальдом. И мне хочется скомандовать: «Голос!». Но я понимаю, чего стоит этот «голос» за бублик.

На днях я наблюдала, как одна «хитовая» певица бежала к тем, «за кого» будет петь, уточнять, где ей выделят за это квартиру...

Народ, словом, живет так, как будто ему здесь больше не жить...

— Как часто — и как именно — реагируют на «Версії...» официальные органы?

— Официальные лица ни разу не выходили на связь. Ни одного раза. В то же время я знаю совершенно точно, что программа — в зоне пристального внимания официальных кругов самого разного уровня. Приезжая куда- нибудь на съемку, мы всегда ощущаем большое беспокойство местных властей, которые «жмут» на людей, к которым мы приехали: «Как это вы ее вызвали сюда?», «Почему это она не зашла прежде к руководству?» В одной области за нами следили, а потом однажды один человек, не выдержав, «сорвался» и подошел: «Кто вам позволил ездить по нашей территории?» Территория была, между прочим, — село. И человек искренне не понял, почему нам смешно.

Мы перестали общаться с государственными лицами. Во-первых, они все время пытаются убежать и нервничают так, что их жалко. Во-вторых, госслужащие никогда не отвечают на вопрос, лишь отчаянно вращают глазами, давая понять: я бы с радостью вам все сказал, но вы же понимаете мое положение... Они все почему-то в положении. Кто их все время?..

Короче говоря, с государством говорить не о чем, оно постоянно что-то прячет под столом. Нам важно, что все-таки, узнав о нашем приезде, «они» бросаются на «место происшествия» — и быстро-быстро что-то, хоть минимально, меняют молча, как бы и сами, без нас, давно собирались это сделать. Боятся, когда страшно.

А страшно им знаете когда? Когда их перестают бояться люди. А мы едем обычно именно с этой целью — поддержать и расширить ряды нашего Общества Борьбы Со Страхом, о котором и для которого наши «Версії...» и «Ты не один».

— Не раз вы рассказывали в своих передачах и о желании чиновников обвинить журналистов в предвзятости. Насколько это типично?

— Это типично и это обычное дело. И, между прочим, журналистов действительно можно обвинить в предвзятости — они сами дают повод. Их, журналистов, так много, и всем так хочется славы и денег (можно просто денег)! Я не знаю примеров и настоящей журналистской солидарности. Сколько помню, собирались тусовки «особых» — да так, побухали, поорали, полюбили друг друга, рассорились, не поделили — и разбежались. Что- то не слышала я, чтобы и Союз журналистов вступился за кого- то из журналистов. В этой ситуации очень просто обламывать, обвинять и судить тех немногих честных людей, которые в нашей журналистике остаются, и чье присутствие дает силу.

В конце концов — журналисты боятся. Нет ничего проще — найти журналиста повешенным в чужом городе или в своей квартире, расстрелянным на улице, с побитой мордой в подворотне, сгоревшим, потому что ему попался взрывающийся телевизор, посаженным в кутузку, чтоб никого не «изнасиловал». Это так просто и типично. Потому что нет такого закона — чтобы человека, который «против», не задавить. Именно поэтому вопрос: быть ли тебе честным журналистом, говорить ли то, что есть на самом деле, защищать ли тех, кто в опасности, — этот вопрос остается личным делом каждого.

— И личным делом тех, кто у власти? Кем, по-вашему, нынешние властные структуры видят народ своей страны?

— Моя приятельница, работающая в, скажем так, Центре здоровья, где поправляют внешний вид депутаты, бизнесмены- политики, политики-бизнесмены, словом — «эти», как она их называет, показывая почему-то пальцы веером, удрученно сказала мне на днях: «Все, можешь расслабиться с выборами, со страною своей. «Эти» уже все сделали, они каждый день говорят о том, кто куда переводит деньги, по какому пункту закона что «обходить». Они при этом не стесняются все это говорить при обслуживающих их сотрудниках клуба — их как бы нет в живых, господа без стыда раздеваются при лакеях — не станешь же ты, право, стесняться пса или кошки в твоей спальне...

Вот примерно так нынешние властные структуры видят свой народ. А как иначе — если в стране на любого можно взять справку, что он мочится в штаны и поэтому должен жить в психушке, если нотариус заверит вам справку, что вы сама себе двоюродная бабушка, а от имени покойника выдать вам дарственную на квартиру соседа. То есть иначе и быть не может, если граждане лишены элементарных прав человека и права защищаться. (Об этом — одна из следующих наших передач.)

— Что может изменить ситуацию?

— Это могут изменить, вы будете смеяться, только честные люди, которых все равно больше, чем подонков. Так говорит Татьяна Семеновна Яблонская, добрый друг нашей программы и соратница известного правозащитника Семена Глузмана. Глядя на таких людей, смеешься над своими детскими страхами и перестаешь сучить ножками. Честных людей больше, и они готовы не за копейку, а просто делать работу, которую хорошо знают, чтобы отстоять чей-то попранный государством интерес. Если этих людей собрать — получится хорошая армия, интеллигентская, рабочая — не важно, но компания людей, что помогли друг другу однажды и поняли свою силу. Если этих людей собрать — все может у нас получиться...

И еще — если отрегулировать «понятия». Например, о том, что жизнь одного-единственного простого, никому не известного человека, может быть главной темой дня всей страны. В такой стране захочется жить. Это очень трудно заложить в новые головы. Недавно в Москве я сидела на мастер-классе известного в прошлом журналиста- международника Валентина Зорина и слушала, как он позорит журналистов НТВ: они, как сосчитал бывший мастер, начали программу новостей и держали 11 минут эфирного времени сюжетом о гибели восьми мальчишек-солдат в Дагестане. Он негодовал, что они столько времени отвели им и лишь на 20-й минуте выпуска сообщили о важном съезде какой-то партии, название которой мне лично ничего не говорит. Он сказал, что это позор журналистики.

А я сказала себе, что я бы на месте Митковой сделала бы точно так же. Я знаю еще людей, которые так сделают. И так можно начать перемены.

— Как вы относитесь к позиции большинства украинских журналистов в предвыборной кампании? Что, по-вашему мнению, побуждает многих участвовать в манипуляции общественным мнением? По сути, в кампании лжи?

— Собственно, такие и журналисты, какая у них страна. Если бы им не давали денег, не кормили бутербродами с икрой, не катали на красивой машинке — дескать, хочешь такую? — они были бы честными людьми, т.е. писали бы то, что думали. Ведь врать просто так, бесплатно — нет смысла. Именно для этого некий господин придумал такую вещь, как искушение.

Мне жаль этих людей. Им потом еще некоторое время и самим жить на этой земле, где они себе чуть-чуть хотели «замутить», им носить мутные глазки, некрасивые висящие животики, набитые икрой... Им учить своих деток: «Ты должен расти сволочью, потому что твой папик такую устроил тебе родину». А потом детка отнесет синий трупик папика, ничего не забравшего с собой в могилу, как рассчитывал, — в общую землю, где все равны. А, может, и не отнесет. Ведь папа хотел, чтобы он был сволочью...

— Интересуют ли вас рейтинги «Версій...»? Ведь они несопоставимы с рейтингом «мыльных опер», скажем...

— Не особенно. Во-первых, рейтинги тоже составляют определенные люди — и они не всегда отображают истинные интересы зрителя. Да, я имею в виду и намеренно «создаваемые» цифры — у нас ведь нет области, куда не проникла порча.

Скажем, до сих пор повсюду, где бы мы ни ездили, вспоминают и скучают за «Проти ночі», закрытой нами два года назад. Это говорит нам о том, что не такая уж она была «для узкого круга», как нас в этом убеждали цифры.

Однако мы справляемся регулярно о рейтинге, какой он ни есть. Ясно, что он не сравним с «мылом». Но никто и не сравнивает. Есть дифференциальные рейтинги для такого рода программы, выходящей в такое-то время (и еще много разных нюансов)...

Но что самое интересное, рейтинг «Версій...» бывает достаточно высок — настолько, что, в принципе, можно рискнуть и сравнить с чем-то, что «народ любит».

— Общество уже готово слышать правду о себе и о тех, кто им руководит?

— Если знать, что настоящей правды, как таковой, нет, а есть множество разных правд и каждый ищет свою, то можем утверждать, что общество уже видит и слышит одну из бесспорных правд — о том, в каком состоянии оно сейчас находится, имея такое бездарное телевидение. В ужасном, безобразном, я бы даже сказала, «оскорбляющем человеческое достоинство», состоянии. Наверное, за это нас и наказывает Высший Судья — ведь нельзя так распускаться и вшиветь. Общество хочет слышать другую правду? О себе и о том, кто сидит на его согбенной шее? Оно должно аккуратно (чтоб не убился паразит) эту шею разогнуть и сказать тем, кто им руководит: «А ну-ка помолчи немного, а то как выберу на выборах». Общество вообще просто должно быть, чтобы чего-то хотеть и мочь.

СПРАВКА «Дня»

Ольга Герасимьюк. Родилась на Полтавщине в 1958 году в семье учительницы и механика. Закончила среднюю школу с золотой медалью. По рекомендации тогдашнего «Комсомольского знамени» как победитель специального конкурса поступила в Киевский государственный университет имени Т.Г. Шевченко, который закончила с красным дипломом.

Дальше 17 лет работала в прессе («Комсомольское знамя» — «Коза» — «Независимость», журнал «Людина і світ», УНИАН). Пять лет назад начала работать на телевидении в программе «Післямова» (ТК «Нова мова»), с 1996 года — автор-ведущая ТРК «Студия 1+1», где был осуществлен проект «Проти ночі» (диплом Национального совета по вопросам радио и телевидения) и сейчас — «Версії». (Лауреат «Золотой эры Украины-99», дважды лауреат евразийского телефорума в Москве, диплом МВД России в Международном телефестивале «Правопорядок и общество», Гран-при международного фестиваля «Экоэфир-99», организованного TACIS, Гран-при телефестиваля ВОЗ в Лондоне, лауреат телефестиваля «Единый мир-99» в Лондоне).

Стажировалась в США: US News&World Report; Gannett News Service (Вашингтон), Голландии, работала стрингером в Би-Би-Си.

Замужем (муж — поэт Василь Герасимьюк), сын — семнадцатилетний Руслан.