Лузеры из столичных «спальников»

Пьеса украинской журналистки Оксаны Савченко «И меня больше не волнует, как ты там» получила в театральной афише новое, коммерческое название, ассоциирующееся с приключениями богатой американки из фильма Райана Мерфи, которая ела вдоволь, немного молилась и страстно любила, где скрывается жизнь, от которой героиня Джулии Робертс (как, собственно, и сама актриса) просто обезумела бы. Однако нам, поскольку мы не американцы, приходится с этой жизнью не только мириться, но и делать вид, что мы не сумасшедшие.

Напомним, пьеса Оксаны Савченко среди других произведений драматургов из бывшего СССР была представлена в лондонском театре Royal Court, который, развивая новую драматургию, сотрудничает с театрами разных стран. Поэтому и поставить «И меня больше не волнует...» в Киеве взялась британский режиссер Кэролайн Стейнбейс — по замыслу авторов этого проекта, она, как человек со стороны, должна была представить новый взгляд на старые проблемы украинского общества. А они сводятся к тому, что украинцы хотят жить так, как живут в Европе, а мыслить, чувствовать и работать, как в России.

Я не зря вспомнил о «старшем брате», потому что пьеса написана на русском, а это означает, что ее автор — а вслед за ней и ее герои — лелеют в себе российский менталитет, который на протяжении 70 лет распространялся на одной шестой суши и впоследствии стал известным под красноречивым названием «совок». Принадлежность пьесы Оксаны Савченко к традиции современной российской «новой драмы» свидетельствует не только о стремлении автора бескомпромиссно показывать всю безобразную правду жизни, лишенной веры, надежды и любви, но и наличие в ее произведении ненормативной лексики. Правда, при переводе на украинский, язык героев был отчасти смягчен, хотя, думаю, он и в нынешнем виде будет шокировать целомудренную киевскую публику, не распущенную свободой слова и звука, давно царящей не только на улицах российских городов, а даже и на академических сценах. Так что новая драма, со всей своей документальной «правдой-маткой», которую режут прямо в глаза, хоть как ее чуралась украинская сцена, таки прорвалась и на нее. Напомним, в начале сентября в Национальном театре им. И. Франко состоялась премьера «Цветка Чертополох» Натальи Ворожбит, и вот теперь имеем еще одно представление о жизни социальных лузеров из столичных «спальников»...

При всей стилистической несхожести, обе постановки объединяет общность затронутых проблем. Основная коллизия «Бери, люби, беги» тоже возникает из-за денег, которые надо заплатить ненасытным банкирам, чтобы не потерять купленную в кредит квартиру. Да и Андрей, главный герой пьесы Савченко, тоже поступает не по-мужски, как это делают отец и интернет-знакомый Цветка, перекладывая проблемы выживания в «джунглях нашего пещерного капитализма» на нежные женские плечи. Правда, муж Лоры (Андрей Себастьян), герой «Бери, люби, беги», не начинает пить и не убегает в Индию, а просто впадает в детство- не выдержав давления банка, который ежемесячно терроризирует его. Молодой мужчина бросает семью и работу, чтобы целыми днями вместе с подростками кататься на скейте....

Это обстоятельство определило и лаконичную сценографию (сценография и костюмы Юлии Зауличной) — половину пространства малой сцены занимает пластиковая горка, на которой асы катания на скейтах демонстрируют высший пилотаж. На эту горку герои вылезают, кто как может, с нее же сбегают, съезжают и даже падают, чем намекают на зыбкую неуверенность жизни в украинском независимом государстве. Среди его уродливых проявлений и разного рода социальных язв, которые показаны в спектакле, не только бездушные банкиры, но и подростки, снимающие на свои телефоны чужие несчастья (включая акты самоубийства), чтобы ими щеголять в Интернете.

Автор вплетает в сюжет также проблему торговли человеческими органами, используя при этом мелодраматический ход — врач Сахно (Марк Дробот), который должен вырезать почку у Лоры (Анна Бащева), оказывается тем добрым, влюбленным в нее доктором Айболитом, который взялся вместо мужа оплатить кредит, чтобы женщина с маленьким ребенком не оказалась на улице. Еще нам показывают карикатурную сцену выселение из квартиры семьи, которая задолжала банку. Однако к жертве современных мироедов сочувствие, к сожалению, не возникает, поскольку драматург и режиссер в этом эпизоде решили показать еще и низость нашего циничного телевидения, которое снимает человеческое горе, так что и жертвы, и преступники выглядят в спектакле все равно некрасиво.

«Когда театр вплотную подходит к отражению правды о жизни общества, он скорее констатирует стремление к переменам, чем уверенность, что их можно каким-то образом достичь», — писал Питер Брук в своей книге «Пустое пространство». И сразу заметил, что человек в кризисные моменты начинает искать ответы на вопросы «зачем ему эта жизнь и чего она стоит»? Желание перемен является той движущей силой, которая запускает весь механизм представления Молодого театра. Отсутствие уверенности в том, что их можно достичь, определяет атмосферу скепсиса и безнадежности, и жанровую окраску этой саркастической комедии, которая в условиях всеобщего уныния и падения любых авторитетов граничит с таким современным явлением, как стеб...

Сарказм, язвительная ирония, как известно, в зародыше убивают сочувствие и становятся на пути глубинному осмыслению процессов жизни, побуждая скользить по его поверхности (как скользит на скейте столичным улицам герой спектакля), заставляет говорить о окружающую действительность «шершавым языком плаката». Поскольку подбор слов «Бери, люби, беги» — не выстраивается в последовательный логический ряд. Его разрушает слово «люби», потому что когда любят, то не берут, а дают, и не бегут, а идут навстречу. Берут и уходят тогда, когда не способны любить...