Какие они — наши русские?

Некоторые публикации затрагивают так сильно, что немедленно бросаешь все дела и садишься за компьютер, а потом без всяких колебаний отправляешь статью в редакцию «Дня». Именно такой публикацией является статья «Я учусь понимать» (Две Родины для одного русского) Павла Казарина.

Павел Казарин живет в Крыму — в месте, пока еще не очень подходящем для выбора украинской идентификации. Впрочем, окончательного выбора и Павел Казарин еще не сделал. Для него Крым в составе Украины важен в основном потому, что «отход Крыма к России окончательно оторвет от последней Украину».

И все-таки Павел Казарин, оставаясь русским, вместе с тем уже и «наш человек». И, к большому удовлетворению, нужно отметить, что таких людей — наших или уже «почти наших» русских, евреев и представителей других национальностей было много всегда, и все больше их становится в настоящее время.

Многие неукраинцы, проживавшие в Украине до 1991 года, старались не замечать вокруг себя ничего украинского, и им это преимущественно удавалось. В УССР для них Украины как бы и не было. Даже географическую соотнесенность они предпочитали определять напрямую — названиями областей. Поэтому межнациональные конфликты на бытовом уровне происходили редко, в отличие от ситуации в некоторых других союзных и автономных республиках. Время от времени можно было услышать антиукраинские выпады от русских, евреев и представителей других национальностей (как и от самих этнических украинцев!) или наоборот, но в целом и у русских, и у русифицированных представителей национальных меньшинств отношение к украинцам было терпимое, поскольку тогдашнее положение украинцев вполне устраивало большинство неукраинцев. Как выразился один знакомый мне русский: вы, хохлы, уже у нас в мешке, и нам осталось только завязать мешок веревкой. А значительная часть жителей Украины вообще старалась уйти от национальных проблем, чтобы не осложнять себе и без того непростую жизнь.

Ситуация резко изменилась после 1991 года, когда многим пришлось — совершенно неожиданно — определяться: а с кем теперь я? И кто я, собственно, такой? И тот, кто еще недавно был настроен по отношению к украинцам снисходительно и миролюбиво, вдруг становился агрессивным украинофобом. Меня в свое время поразило превращение двух моих коллег, преподавательниц университета, русских по национальности, с которыми раньше я часто беседовал «за жизнь». Они вдруг заявили, что я — «жуткий украинский националист», всего лишь потому, что выступаю за независимую Украину. Приятельские отношения между нами, естественно, прервались. Мой приятель по футбольному «болению», доцент с кафедры английской филологии, еврей по национальности, сразу же после референдума 1991-го заявил, что «среди этих петлюровцев» жить не будет, срочно продал квартиру и с семьей выехал за границу.

Однако раздел произошел не только между приятелями и коллегами, но и в семьях. Можно себе только представить, как тяжело было сделать выбор детям, у которых один из родителей был украинцем, а другой — русским, и оба родителя никак не могли прийти к общему мнению относительно воспитания детей и других острых вопросов. Одна из моих студенток рассказала: «Если я возвращаюсь домой и с лестничной площадки слышу крики в нашей квартире, то знаю точно — это папа и мама делят Черноморский флот».

Очень тяжело психологически было теперь тем русским, которые привыкли считать Украину частью России, а себя — «первыми среди равных». Вдруг в одночасье они превратились в национальное меньшинство, отделенное от России государственной границей. Многие этнические русские, имеющие близких родственников в России, поступили просто — они вернулись на Родину. Но что было делать тем, у кого здесь была хорошая и любимая работа и друзья, но которые, тем не менее, совершенно не чувствовали близости и симпатии к украинской культуре и украинцам как этнической общности, а не как к конкретным неплохим людям? Ведь в России пришлось бы все начинать с самого начала, а на поддержку родственников надежда была не у многих. А как тяжело было тем, кто, как Павел Казарин, ощущал себя русским или, скажем, евреем, но родился и вырос в Украине и чувствовал привязанность не только к исторической родине, но и к этой земле и ее людям, к ее культуре!

Где-то в середине девяностых годов я шел по Днепропетровску и увидел, что навстречу мне идет мой бывший студент — еврей по национальности. У него была яркая внешность: то, что он еврей, было видно на расстоянии и более пятидесяти метров. Да и некоторые особенные способности, обычно приписываемые евреям, у него сохранились. Как-то я был отправлен со студенческой группой на сельхозработы в колхоз на месяц и очень скоро заподозрил, что работники колхозной столовой обманывают нас на еде, высчитывая с нас больше положенного. Сладить с ними самостоятельно я не смог — это требовало слишком много времени и усилий. И тогда я попросил этого студента взять на себя ответственность за финансовые расчеты, связанные с нашим питанием. Всего лишь с часик посидел он с представителями столовой за бумагами — и многоопытные столовские комбинаторы очень быстро поняли, что этого «хитрого жида» надуть невозможно в принципе. С расчетами за еду у нас все сразу же наладилось.

И вот я неожиданно встретил этого «хитрого жида» на днепропетровской улице. После первого обмена стандартными фразами, узнав, что он, выпускник романо-германского отделения университета, занимается розничной торговлей духами в маленьком киоске, я выразил удивление по поводу того, что он все еще здесь, в то время как большинство его соплеменников уже давно в Израиле, Америке или Германии. «Куда мне ехать? — ответил он. — Я здесь вырос, в этой земле похоронены мои родители». Но мне показалось, что в его глазах было немного тоски и неуверенности; наверное, в нем еще происходила внутренняя борьба, и я почувствовал к нему не только симпатию, но и сочувствие.

Однажды, уже после 1991 года, жизнь свела меня с человеком, имевшим стопроцентно русскую фамилию — Маслов. Однажды он сказал мне с удивлением: «Я — стопроцентный этнический русский, я говорю и думаю на русском языке, но во всех нынешних конфликтах между Украиной и Россией всегда болею за Украину. И вообще Украина мне ближе. И я не могу понять — кто я теперь? Как мне себя называть, когда меня спрашивают о моей национальной принадлежности?» После раздумий я ответил ему, что, по моему мнению, он по состоянию своей души уже вполне созрел для того, чтобы называться русскоязычным украинцем российского происхождения. Он, взвесив, совершенно согласился с этой формулировкой, почему-то сильно обрадовался и даже поблагодарил меня за внесение ясности.

И позже я часто встречал их — наших русских, евреев, немцев и других людей — наших не по отметке о гражданстве или национальности в паспорте, а по состоянию души.

Это была, например, русская женщина средних лет, в молодости вышедшая замуж за украинца и переехавшая с мужем в Украину. В поезде «Симферополь — Санкт-Петербург» она почти целый день упорно и умело дискутировала с соседями по купе, гражданами России, разъясняя им право украинского народа иметь собственное государство и собственный государственный язык. Более всего ее оппонентов удивляло то, что «украинской националисткой», каковой они ее считали, является русская женщина, родившаяся и выросшая в России.

Их действительно много — наших русских, евреев, татар, немцев и других порядочных и добрых людей. Они живут среди нас и не хотят плевать в колодец, из которого пьют. Они хотят дружить с нами, и совсем не хотят быть внутренними эмигрантами; не хотят, чтобы такими эмигрантами, ненавидящими своих сограждан и поэтому всегда озлобленными, были их дети и внуки.

Да и эти их дети, интуитивно избегающие внутренней эмиграции, часто сами делают свой выбор, не обращая внимания на своих родителей и прародителей.

Мне пришлось не так давно выслушать крик души русского националиста, бывшего офицера родом из России, оказавшегося в Украине во время службы и оставшегося здесь после 1991 года в надежде, что все еще вернется к старому. Он страдал оттого, что теперь понимал — к старому возврата уже не будет. Его ужасно злила индифферентность его детей, которые якобы не воспитывали своих детей в настоящем русском духе, но более всего его возмущал один из внуков, который стал уже «настоящим хохлом» и даже болел за сборную Украины по футболу. Об этом внуке дедушка-националист отзывался с неприкрытой ненавистью. Мне было жаль этого украино- и внуконенавистника. Ему действительно не позавидуешь. Единственным утешением служило то, что он понимал — ему необходимо возвращаться в Россию. Я совершенно искренне поддержал эту мысль — зачем жить среди врагов, к которым относится даже собственный внук?

Общаться с людьми, не любящими украинцев и категорически выступающими против независимости Украины, мне приходилось нередко, но я никогда не избегал такого общения. Прежде всего я старался выяснить: в чем состоит проблема каждого конкретного украинофоба, что мешает ему жить с миром в душе в независимой Украине. Важно также выяснить, где находится возможная первопричина, давшая толчок этой фобии. В результате беседы иногда выяснялось, что такой причиной были стереотипы, привитые советской школой и пропагандой, а ныне поддерживаемые из России посредством СМИ и кем-то из близкого окружения. Иногда это были проблемы из детства, когда, например, отец-украинец оставил семью либо был пьяницей или гулякой, а русская мать в отместку (либо по искреннему убеждению) воспитала детей украинофобами, объясняя им, что «хохлы все такие». То есть причины украинофобства оказывались самыми разнообразным, и иногда даже становилось жаль человека, подверженного фобии. Лучше всего ему мог бы помочь профессиональный психотерапевт.

Иногда люди, мирная беседа с которыми в самом начале казалась просто невозможной, даже благодарили и заявляли, что теперь увидели проблему и с другой стороны. С одной своей коллегой, немкой по национальности, я обсуждал больные для нее вопросы русско-украинских отношений в течение очень долгого периода времени. У нее был русский муж, и вся его семья к Украине относилась враждебно. Вначале наших бесед украинцы были для этой женщины почти воплощением зла, поскольку они «развалили СССР, украли у России Крым» и т.д., и т.п. Однако со временем она стала воспринимать некоторые мои аргументы. Однажды, после нескольких лет (!) общения, я увидел у нее на рабочем столе маленький желто-синий флажок. В этот день я чувствовал себя почти именинником.

Должен признать, что два или три раза в беседах с украинофобами я сорвался и на оскорбления в адрес Украины и украинцев ответил схожим образом — однако об этих случаях я сожалею до сих пор. Дав себя слишком возбудить эмоционально, я упустил шанс хоть немного повлиять на оппонента, заставить его поработать мозгами и задуматься о том, о чем он явно никогда глубоко не задумывался. В крайнем случае, не достигнув абсолютно никакого эффекта, я, сохранив спокойствие, мог бы, по крайней мере, лучше изучить психологические и логические механизмы в душе этого конкретного украинофоба, что тоже было бы полезно. Заставить оппонента потерять самообладание — это прием, которым многие люди, и особенно радикальные националисты, всегда пользуются охотно. Там, где господствуют эмоции, либо отключается совсем, либо не в полную силу действует разум, а именно разумных доводов радикальный национализм (как и прочие крайние «измы») и боится более всего.

Однако и многие сознательные украинцы-интеллигенты в своем патриотическом рвениии часто перебарщивают и этим облегчают деятельность украинофобов. Мы долго испытывали душевные неудобства оттого, что в СССР были официально отнесены к национальным меньшинствам (нацменам). Создав собственные государство, многие из нас стали просто наслаждаться сознанием того, что теперь именно мы — первый сорт, а все остальные — теперь и навсегда — презренные нацмены. Признаюсь, что и я после 1991 года некоторое время в разговорах с неукраинцами, а особенно беседуя с русскими, с большим удовольствием употреблял ранее ненавистный мне термин «национальные меньшинства» — как бы в отместку за прошлые годы.

Чем мудрее мы будем себя вести, тем больше шансов, что выбор неукраинцы будут делать в пользу Украины. Недавнее придание в Крыму русскому языку статуса официального (русские составляют в АРК более шестидесяти процентов населения) усилило положительное отношение к Украине у значительного числа крымчан. Впервые публично проявлять лояльность к Украине и украинству перестало быть постыдным явлением с точки зрения довольно многих жителей полуострова. Разумеется, теплые отношения к России останутся у многих этнических русских, проживающих здесь, но это совершенно естественно. Ведь нам тоже хочется, чтобы украинцы, проживающие за рубежом, сохраняли связь с Украиной.

Кстати, Россия своей грубой великодержавной политикой лишь подталкивает этнических русских, проживающих в нашей стране, к окончательному выбору в пользу Украины. В свое время российские власти провели провокацию возле острова Тузла. Это была хорошо продуманная и широкомасштабная операция. В то время, когда к Тузле прокладывали дамбу с российской стороны, в Крым вдруг потянулись военные и другие «специалисты» из России, пожелавшие провести здесь свой отпуск или просто посетить родственников или друзей. Назревал большой конфликт. Одной из причин досрочного прекращения этой провокации стало то, что она вызвала резко негативное отношение не только у большинства русскоязычных этнических украинцев, но и у значительной части наших этнических русских. Поставленные впервые перед жестким выбором — с кем быть? — многие из них сделали выбор в пользу Украины, в том числе даже и в Крыму. Для российских властей это было большой неожиданностью.

Лучшее оружие против украинофобии — это не эмоции, не злость, не ответные оскорбления, а выдержанность, вежливость, терпение, стремление понять мотивы оппонента и найти разумные и понятные контраргументы, ежедневный упорный труд, то есть все то, что можно обозначить одним словом — мудрость. И самое главное — нужна продуманная и слаженная работа по строительству современного демократического государства, в котором всем гражданам будет жить не менее приятно, чем, скажем, в Венгрии, Румынии, Польше, Испании или Италии. Нам нужно строить государство, которым и Павел Казарин, и его дети и внуки, как и дети и внуки миллионов других граждан нашей страны любой этнической принадлежности, могли бы гордиться по праву.