Последствия шоуменизации страны

Много лет назад Владимир Арьев был звездой украинской тележурналистики. Но десять лет назад он решил делать карьеру в политике. Сегодня бывший тележурналист является главой подкомитета по вопросам межпарламентским связям Комитета Верховной Рады Украины по иностранным делам и вице-президентом Парламентской ассамблеи Совета Европы. Но в прошлом году он неожиданно решил реанимировать и запустить свою бывшую авторскую передачу «Закрытая зона» — первую программу-расследование в Украине, и сам стал ее ведущим.

Почти сразу вокруг передачи начались скандалы, а на депутата-телезвезду посыпались обвинения в исполнении политического заказа. («День» недавно писал об одном таком случае.)

Бывший журналист, а в настоящее время политик согласился рассказать нашей газете, зачем ему понадобилось возвращаться на телеэкраны. Был ли телеведущий с депутатским мандатом искренним и откровенным — решать нашим читателям.

«Я НЕ НАЗЫВАЮ СЕБЯ ЖУРНАЛИСТОМ»

— Многие удивились, что ты вернулся в журналистику. Как вообще тебе пришла в голову такая мысль? Почему ты решил реанимировать программу «Закрытая зона»?

— Когда я увидел, что ведущими на телевидении являются Рабинович, Савченко, Лещенко, Найем, увидел, в каком направлении все двигается, я понял, что гибридная война ведется против Украины не только средствами российского телевидения. Во многом она трансформировалась совсем в другие формы.

Я всегда говорил, что на информационные вызовы мы должны отвечать зеркально и адекватно. И потому решил, что, как только мне поступит какое-нибудь предложение, я без колебаний соглашусь на то, чтобы доводить свою точку зрения через телепрограмму в том формате, о котором удастся договориться.

Когда канал «Прямой», еще на этапе своего становления, предложил мне делать передачу («Закрытая зона». — Прим. авт.), я согласился. Единственное, что я сказал, что журналистскую работу я делать не стану, пусть темы и материалы будут журналистов, я могу только предоставить какую-то информацию от себя и организовывать дискуссию. Кто является модератором дискуссии — журналист или кто-либо другой — уже не так важно. Мы видим, что модераторами дискуссии могут быть, например, политологи.

То, что я делаю, — это откровенно нежурналистские вещи, но я никогда и не пытался их представить таковыми. Я не называю себя журналистом. Я в настоящий момент не журналист. И в журналистику классическую я уже не вернусь. Потому что я не буду никогда восприниматься как независимый журналист. Любой, кто пошел в парламент, вернуться назад, к независимой журналистике, не сможет.

Да, (в своих программах.  — Прим. авт.) я провожу свое мнение. Но у нас плюрализм, и каждый, кто хочет, может проводить свое мнение.

— Неужели в стране нет никого, кто может вести телепрограмму, кроме народного депутата?

— Может и есть. Наверное, у нас есть журналисты, которые могут делать расследования в чистом виде. Но предложили мне — делать программу с серьезными исследованиями и дискуссией. Менеджмент канала предложенный мной формат устроил, и мы подписали соглашение.

Для меня это творческая работа, за это я не получаю денег. Возможно, канал потому меня и выбрал, что мне не нужно платить зарплату. (Смеется.) И в целом программа имеет минимальный бюджет.

— Тот факт, что менеджеры канала приглашают политиков, говорит о том, что они не занимаются журналистикой. Вместо этого у них некий микс шоу-бизнеса и политической деятельности.

— У нас к этому давно шло.

Посмотрите, в Верховной Раде из политиков делают kind of celebrities. Фрики из каких-то желтых программ бегают по кулуарам абсолютно спокойно. Большинство вопросов из серии «расскажите анекдот», показывают фотографию какой-то голой барышни и спрашивают: «А что вы об этом думаете?» Такое впечатление, что ты пришел в парламент, а в кулуарах идет вечеринка, party. И такое продолжается уже много лет. Подавляющее большинство журналистов, которые серьезно работают в парламенте, давно к этому привыкли, и никто не возмущается, «что здесь за клоуны».

Я, например, сейчас отказываюсь от проектов, которые являются развлекательными. Я не хочу поддерживать этот тренд, что политики есть celebrities. Нет. Сelebrities — это те, кто на сцене.

Именно поэтому у нас возникают кандидаты в президенты Вакарчук, Зеленский или кто-то еще — Верка Сердючка — это следствие шоуменизации страны. Я понимаю, что я использую эти тренды, но если таким образом я могу достучаться до аудитории, я буду это делать.

«МЫ ЖИВЕМ В ПАРАДИГМЕ ПОЛУВОЙНЫ»

— Знаешь, почему возник скандал вокруг программы об «агентах КГБ» Рыбачуке и Наливайченко? Потому что даже те люди, которые считают, что Украина должна защищаться от информационной агрессии России, увидели в этом сюжете политическую предвыборную борьбу. То есть якобы отвернулись от реальной угрозы и начали бороться с людьми, которые являются «своими», не являются врагами.

— Люди должны знать, с кем они имеют дело, пусть они делают выводы. Я не говорю, что кто-то плохой. Но для того, чтобы понимать, где свой, где чужой, нужно иметь всю информацию.

— Странно выглядит, когда тема давно несуществующего КГБ неожиданно становится актуальной в то время, когда вокруг нас шуршит ФСБ, продолжает работать «Россотрудничество».

— А о «Россотрудничестве» было в нашей предыдущей программе.

— И что? Оно работает и дальше.

— Вопрос в другом. Если вы посмотрите, программа моя идет с сентября. Там было очень много разных тем, которые никто не поднимает кроме меня. Я, например, не помню о «Россотрудничестве» ни одного другого материала.

— Я лично писала о том, что «Россотрудничество» стоит за программой «Две страны       — одна профессия».

— Хорошо, кто-то пишет, но эти материалы малозаметны.

— Не заметны, потому что нет поддержки со стороны государства тем движениям, которые говорят, что нужно бороться с российским гибридным влиянием. В целом у меня впечатление, что сегодня мы не просто проигрываем информационную войну, мы просто ее не ведем так, как это должно было бы быть. Я не верю, что все во власти являются предателями и не хотят этого делать. Но почему так происходит?

— Я не хочу ничего персонализировать, в данном случае я вижу общее непонимание момента. Нельзя к Украине применять те же стандарты, которые можно применять к Голландии, Бельгии, Франции или Британии. Я хотел бы посмотреть, как бы изменилась информационная политика и в целом подача информации во всех вышеупомянутых странах, если бы на них кто-то напал.

Мы живем в парадигме полувойны. То есть война где-то есть, но в другом месте ее нет. Мы пытаемся сделать вид, что война локализована лишь там, где идут боевые действия. Это абсолютно не так. Помимо боевых действий есть достаточно мощная дипломатическая атака на Украину, информационная атака.

Нам надо реагировать на те вызовы, которые есть на сегодняшний день.

Журналисты должны делать свою работу. Но я как политик, который постоянно занимается отражением разных проявлений гибридной войны на дипломатическом и информационном поле, решил использовать все возможности для сопротивления.

«В ИНФОРМАЦИОННОЙ СФЕРЕ У НАС ПРОБОЙ ЗА ПРОБОЕМ»

— Мне кажется, что ты как представитель власти должен был не идти на передовую информационной войны, а организовывать сопротивление.

— Я иду и делаю то, что я считаю нужным. Я в свое время пытался советовать (Министерству информационной политики.          — Прим. авт.), но почувствовал, что мои советы не очень-то и нужны. Знаете, я из тех людей, которые не начинают кричать, «почему так происходит!», а начинают воплощать свое.

Было бы нечестно с моей стороны, если бы я в настоящий момент на своей должности организовывал бы журналистов. А так я пошел сам, с открытым забралом, и пусть воспринимают это как хотят. Мне безразлично в принципе, как меня будут критиковать со стороны медиасообщества.

— Понимаешь, когда штабной офицер берется за пулемет, это признак того, что что-то пошло не так.

— А я считаю, что тот, кто делает свое дело лучше всего, тот и должен его делать. Если командир является лучшим слесарем, то он может помочь отремонтировать двигатель в танке. И ничего, корона не упадет.

Я понимаю, что идет информационная война, и потому нужно отвечать, когда это нужно, и «тяжелым» информационным оружием.

Я делаю то, что могу делать. Хочу доводить спокойно и серьезно, но не без привлечения внимания жесткими моментами (имеются в виду скандальные программы. — Прим. авт.) к важной информации, чтобы люди имели альтернативу. Потому что на сегодняшний день медиапространство забито или популизмом, или откровенным информационным шлаком, или манипуляциями. Причем такими манипуляциями, которые, если их глубоко проанализировать, являются антиукраинскими, сделанными в интересах тех людей, которые ведут против нас грязную войну.

Я делаю то, что я делаю, для того, чтобы сбалансировать ту «информационную бодягу», которая существует у нас сегодня. Пусть я вызываю огонь критики на себя, но я делаю это абсолютно сознательно. Другого выхода на сегодняшний день я пока не вижу.

— В то же время ведомства, которые должны организовывать сопротивление в информационной войне, действуют по правилам т.н. «стратегических коммуникаций», как написано где-то в учебниках.

— У нас есть шоры информационных стандартов, которые были выработаны в мирное время. В мирное время они необходимы. Но если мы посмотрим на работы американского эксперта Марии Мице, которая проводит исследование по функционированию информационного поля в условиях войны, в условиях внешней агрессии, то увидим, что вот здесь как раз у нас есть проблема.

Наши чиновники все время боятся реакции извне. Я понимаю, что будет критика в Совете Европы или других организациях. Но выдержать критику и защитить страну — это две вещи, которые невозможно даже взвешивать на одних весах.

Нам нужно снять шоры на время войны и действовать адекватно вызовам гибридного конфликта. Это необходимость, она давно перезрела.

Если дипломатически и военно, за что Президент несет прямую ответственность, мы отвечаем адекватно, то в информационной сфере у нас пробой за пробоем.

Я считаю, что мы все еще не перестроились под реалии современного мира и, очевидно — это сейчас я уже так считаю — без привлечения зарубежных специалистов по современным антикризисным информационным программам нам уже выгрести будет трудно.