Два измерения польско-украинских отношений

Генрик ЛИТВИН: «Польский опыт, в конце концов, убеждает, что независимо от дискомфорта пребывания в роли того, кого поучают, использование европейских образцов обычно окупается, а система, разработанная в Западной Европе, хотя и далека от идеала, но имеет достижения, которые невозможно сравнить с другими, если учесть комбинацию таких элементов, как экономическая эффективность, свобода экономических действий, гарантия гражданских свобод и социальная безопасность. Потому что даже самый слабый ученик в классе знает, что списывать нужно у сильного»

В прошлом году мы праздновали 20-ю годовщину подписания польско-украинского Трактата о дружественных и добрососедских отношениях. Настоящий документ был порождением политики, которую Польша начала в 1989 году, сразу после обретения полной независимости. Важным днем в ней было второе декабря 1991 года, когда через день после всеукраинского референдума относительно подтверждения акта независимости и сразу после провозглашения его результатов начались гонки между Канадой и Польшей за первое место во вручении формальных документов о признании независимости Украины и желания установления дипломатических отношений. Польша победила в этих гонках, и это был символический и конкретный успех. Ни для одной страны этот успех не был настолько необходимым, как для Польши, и ни в коем случае эта небольшая, как может показаться, победа не имела подобного значения в двусторонних отношениях.

Как получилось, что Польша заняла в 1991 году именно такую позицию, если 46 лет до этого польско-украинские отношения были заморожены почти на полвека в момент кровавого и жестокого конфликта (хотя стоит подчеркнуть — местного значения) во время, когда оба народа одновременно противодействовали пришлым оккупациям? Поляки и украинцы, которые жили у границы, казалось, замерли во взаимной вражде после вторжения на их территории братоубийственной борьбы Красной армии, а советское доминирование было направлено на иммобилизацию развития отношений между двумя народами на долгие десятилетия? Однако в 1991 году история пошла не по логике конфликта, а по принципу добрососедства. Чтобы это было возможно, история польско-украинских двусторонних отношений последних 20-ти лет должна была иметь свою предысторию. И так действительно было.

Как всегда в соседских отношениях каждый вопрос имеет два измерения, но, разумеется, что сегодня я хочу обратить внимание Читателя на польское измерение, подчеркивая одновременно, что изменения в сознании украинцев, происходившие параллельно, хотя и в другом темпе и другим образом, оказались в конечном счете так же важными. То есть посмотрим на послевоенную Польшу. Ее народ пережил жестокий урок истории. Независимость стала иллюзией, и даже помнить о собственной истории было запрещено, наиболее ярким примером чего стал катынский обман. Народ изменил место пребывания на карте, а общество государства из многонационального превратилось в мононациональное. Шло время, европейская стабильность распространялась на всем континенте, и в таком сознании нужно было найти свое место. Однако нельзя было рассчитывать на то, что новую доктрину политического бытия Польши создаст государство. Государство в ПНР было минимально польской частью действительности и пропагандировало зависимость и подчиненность, вплоть до упоминания о них в конституции 1976 года. Обязанность создания новой идеи для польской независимости и суверенной политики в отношении к соседям легла на общество и его фактических интеллектуальных лидеров. Именно тогда Польша, которая в очередной раз искала себе место между Германией и Россией, осознала очевидное присутствие настоящих соседей на Востоке: Украины, Беларуси и Литвы. Украинский вопрос был самым сложным, потому что до того поляков и украинцев разделяли острые конфликты, но, к счастью, не все народы были в них непосредственно втянуты, кроме вражды, существовала и доброжелательность, поэтому заинтересованность постепенно начала брать верх над нежеланием общаться.

В учебниках истории старательный читатель найдет сегодня без труда описание той духовной и политической трансформации поляков и диагнозы, которые приписывают эту трансформацию влиянию так называемой доктрины Гедройца и среды парижской «Культуры». Действительно, заслуги польского эмигрантского журнала и среды, которая его создавала, для формулировки новых принципов польской политики и установления дружественных отношений с кругом украинских, белорусских и литовских эмигрантов трудно переоценить. Это именно Ежи Гедройц и Юлиуш Мерошевски в 1974 году опубликовали в «Культуре» статью «Российский «польский комплекс» и территория Украины, Литвы и Беларуси». В ней они доказывали, что суверенность этих трех стран — это фактор, который способствует независимости Польской Республики, вместе с тем их зависимость от России открывает путь к порабощению и Польши. В течение многих последующих лет эта доктрина всесторонне аргументировалась с помощью растущего круга публицистов, а поляки в Польше, которые тайно привозили на Родину экземпляры «Культуры», спрятанные в чемоданах с бельем или между сидениями поездов дальнего следования, поглощали новые мысли и передавали потертые номера издания друзьям и родственникам.

С большим уважением и признанием для среды парижской «Культуры» следует, однако, напомнить, что влияние «запрещенного» эмигрантского журнала, распространяемого тайно в не очень многочисленных экземплярах, не могло бы быть достаточным, если бы не интеллектуальное «движение сопротивления» в самой Польше. Если бы не упорный труд сотен польских деятелей искусства и научных работников, которые работали не только в оппозиционном подполье, но и в официальных структурах. Они находили пути, чтобы донести новые мысли своим ученикам и сотрудникам, и даже к более широким кругам читателей научных и публицистических работ. Новый взгляд на историю Украины и других соседних стран рождался в Польше в официальном обращении, хотя, по сути, вопреки желаниям тогдашних контролеров науки.

Тихими героями этой эпопеи были такие люди, как, например, профессор Збигнев Вуйчик. Еще в 1960 году он опубликовал книгу «Дикие поля в огне. О казачестве древней Речи Посполитой». Под видом атаки на классово несправедливую шляхту он представил в ней историю Украины XVI—XVII вв. как субъекта истории. Независимо от дискуссионных на сегодняшний день детальных тезисов фундаментальной новостью этой книги был взгляд на события указанных веков как на элементы исторического процесса, который непрерывной тропинкой вел от Киевской Руси до современной для автора Украины, о которой никто до этого не осмеливался подумать как о зародыше независимого государства, а не только о советской «потемкинской деревне». После этой первой работы появились десятки других статей и книг профессора, который, между прочим, нашел способ, чтобы в польских научных кругах распространить знание о фундаментальной критике, которой подверглась в западноевропейской и американской науке «теория перенесения политического центра» в истории Руси. Вуйчика в его стараниях сопровождали многие другие историки, как, например, Владислав Серчик — автор первой польской «Истории Украины», которая вышла в 1979 году. Не только историки, занимавшиеся древними временами, касались украинской темы. В 1972 году Ришард Тожецки опубликовал работу «Украинский вопрос в политике III Рейха», а в последующие годы издавал свои труды, посвященные истории украинского национального меньшинства во II Речи Посполитой и истории польско-украинского конфликта в годы Второй мировой войны. Вокруг этих ученых и постепенно возраставшей группы их последователей создавалось научное окружение. Благодаря им распространялось новое виденье относительно Украины и ее значения для Польши. Это делалось не совсем непосредственно, таким образом, чтобы обойти запреты и избежать сетей, установленных для историков политическими руководителями науки. Могу здесь привести пример из моего собственного опыта. Когда я собирался взяться за написание докторской диссертации о наплыве польской шляхты в Украину после Люблинской унии, Институт истории Польской академии наук в Варшаве принял меня в единственную возможную тогда аспирантуру в отрасли «История народов Советского Союза». Мои тогдашние коллеги писали работы о русской белой эмиграции, правительстве Керенского и сеймиках Великого Литовского Княжества. Так создавалась очередная маленькая частица интеллектуального движения, построившего и распространившего основания нового польского подхода к европейскому соседству.

Какое тогда может быть будущее польско-украинских отношений и взаимоотношений между Киевом и Брюсселем? Я — оптимист в обоих пунктах. Наши страны, не ввиду отличий и споров, находят взаимопонимание лучше, чем мы допускали 20 лет тому назад. Сотни лет сложной истории мы не отбросим в сторону, но мы уже давно делаем выводы относительно того, чего это должно нас научить в будущем

Наработкой ученых пользовались публицисты. В 1967 году вышли две первые части трилогии Павла Яшеницы «Речь Посполитая Обоих Народов». Этот чрезвычайно популярный в Польше в 1960—1970-е годы писатель имел большое влияние на польское общественное мнение. Главной идеей указанного произведения были размышления не только о достижениях Польши и Литвы, но и о катастрофических последствиях того, что не появилось государство трех народов. Можно сказать, что это как раз Яшеница провозгласил в исторической публицистике четкий тезис о катастрофических для поляков и украинцев последствиях их взаимного конфликта, приведшего к триумфу иностранных государств и порабощению обеих сторон. Через годы тезисы о необходимости понимания стремлений к независимости всех наших восточных соседей и признания их полезного влияния на геополитическую ситуацию Польши четко сформулировал Богдан Скараджински в своей книге «Братья наши? О белорусах, литовцах и украинцах», вышедшей в 1983 году в подпольном распространении под псевдонимом Кажимеж Подляски. И ранее, во время польского «карнавала Солидарности» 1980—1981 гг., в дискуссиях, которые уже ничто не сдерживало, о польской судьбе, выяснилось, что родился новый взгляд на соседей, опирающийся на необходимость прагматичной оценки потребностей, которая приводит к выводу, что соседей надо иметь на своей стороне, а их будущая независимость, стабильность и благосостояние будут играть в нашу пользу.

Стоит добавить, что эта прагматическая доктрина не отбрасывала эмоции, полученные в наследство от польской украинолюбивой романтичной литературы. Поляки не перестали видеть Украину сквозь призму сентиментального представления о безграничных Диких полях, молочных реках, масляных, обрывистых берегах Днепра, стране, где живут чернобровые молодицы и задиристые молодцы. Военные воспоминания портили это идиллическое виденье, но два образа — чарующий и жестокий — соперничали постоянно.

Когда наступила настоящая независимость, интеллектуальная доктрина должна была смениться зарубежной политикой. Тогда, в начале нового МИД, в 1989 году, появилась концепция восточной политики по двум направлениям, которая потом реализовывалась под руководством Кшиштофа Скубишевского, министра иностранных дел пяти очередных правительствах — Мазовецкого, Белецкого, Ольшевского, Павляка и Сухоцкой — в 1989—1993 гг.. Принцип двух направлений заключался в стремлении к одновременному поддержанию добрососедских отношений с Россией и поддержке стремлений к независимости республик СССР, а после 1991 г. — тесного сотрудничества с новообразовавшимися государствами и регулированию с ними двусторонних отношений. Не следует забывать, что эти стремления необходимо было согласовать еще с одною целью — для выведения с территории Польши Советской армии, подразделения которой были там расположены. Сейчас это кажется привычным, но в 1990-ом или 1991 году, когда польское членство в НАТО и ЕС представляли как что-то футуристичное, а Джордж У. Буш-старший во время своего визита в Киев призывал украинцев довериться Горбачеву, ситуация имела совсем другой вид, а польский призыв относительно двух направлений имел в европейской политике пионерское измерение.

Так сложилось, что в этот исторический момент начался мой личный опыт в области польско-украинских двусторонних отношений. В июне 1991 года я начал работу на должности руководителя польского консульства, точнее Консульского агентства во Львове, еще в СССР. Я быстро стал сотрудником первого состава польской дипломатической службы в независимой Украине, и это был чрезвычайный опыт. Мир менялся на наших глазах, это было эпохальное явление для всех, а я как историк чувствовал его, можно сказать, в два раза сильнее. Я мог почувствовать и чрезвычайную силу изменений, которые имели место в польско-украинских отношениях. В начале 1990-х годов в Западной Украине среди политических деятелей доминировала неприязнь и отсутствие доверия к полякам. Как признался мне позже один из львовских политиков того времени, он не мог себе представить, что со стороны Польши украинские стремления к независимости могут столкнуться с чем-то иным, нежели с непосредственной или скрытой враждой. Другие возможности чаще всего не принимались во внимание. 2 декабря и признание Польшей независимости Украины потрясло эту до сих пор непоколебимую доктрину. Этот же упомянутый выше собеседник сказал мне тогда, что он должен полностью перестроить свое политическое мнение и основывать его на предположении, что Польша стала фундаментальным союзником Украины. Эта идея постепенно охватывала все более широкие общественные круги. В тогдашнем Львове популярна была газета «За вільну Україну». Раньше она не очень дружественно относилась к Польше. С 3 декабря ежедневно в течение нескольких месяцев она публиковала на первой полосе контур карты Украины, в который были вписаны названия государств, признавших ее независимость, согласно порядку внесения дипломатических нот. В течение всех этих месяцев газета укореняла в памяти читателей сообщение, что Польша была первой. Возможно, я переоцениваю значение этого факта, но я хорошо помню это быстрое изменение в отношении западноукраинских политических кругов к Польше. Это не был автоматический переход к однозначной симпатии, но, несомненно, процесс перехода от эмоциональной предубежденности к прагматичным подходам.

Решения декабря 1991 года, согласно которым произошло быстрое подписание трактата о добрососедских отношениях и ряд регуляционных договоров, упорядочивавших двусторонние отношения, были равнозначны подписанию договора о союзничестве. Они открыли наши общества друг для друга. Тогда мы приняли принцип диалога, которого до этих пор последовательно придерживаемся, и ничего не предвещает, что мы должны от него отказаться. Он заключается в том, что мы осознаем отличия, разделяющие нас, но мы отбрасываем каждый иной метод их восприятия, кроме беседы, дискуссии, даже спора, но такого, который заключается в открытом обмене аргументами. Мы исходим из того, что диалог ведет к постепенному сближению мнений.

Новым элементом в польско-украинских отношениях стало с 2004 года наше вступление в Европейский союз. Тогда нам пришлось решить, как мы в качестве членов этого привлекательного клуба видим свою задачу относительно Украины. Кажется, это лучше всего представить на примере.

25 мая 1926 года три пули из револьвера Шлема Шварцбарда попали в Симона Петлюру, который шел по улице Сан-Мишель в Париже. Процесс состоялся в октябре этого же года. На нем убийца был оправдан, а Петлюру фактически обвинили в участии в погромах еврейского населения в Украине. Существует множество интерпретаций этих событий, но, откровенно говоря, меня убеждает та, которую предложил Анджей Станислав Ковальчик в своей книге «Пан Петлюра?» о переплетении еврейской, украинской и немножко польской судеб. Согласно его виденью, здесь имеем дело с греческой трагедией, в которой измученный огромным количеством страданий своих соотечественников еврейский мститель родом из Украины ошибочно выбирает жертву своей мести и в результате не только убивает невинного человека, а также уничтожает лидера, символизирующего стремление к независимости Украины, и подавляет виной все его движение. А для Европы вся эта драма — это только благоприятный случай, чтобы... продемонстрировать политкорректность.

Я глубоко убежден, что одна из задач, которую Польша должна выполнить в Европейском союзе, это как раз быть непреодолимым барьером для искушения поддаться такому поведению. Наш регион, известен жестокой историей, «кровавыми землями», как их назвал Тимоти Снайдер, был в ХХ веке ареной событий, которые при более широком анализе оказались другим опытом, исторически более трагическим, чем тот, который выпал Западной Европе. Польша как часть этого региона может представлять в Евросоюзе восприимчивость к этому отличию, пониманию политических оснований, которые придают геополитическому виденью большего значения, чем формально-юридической логике институционных требований.

Стоит, однако, помнить, что, вступая в ЕС, Польша записалась в клуб, где действует правило преимущества этой логики. И что украинский европейский выбор означает принятие этого правила. Понимание украинских отличий необходимо ЕС во время процесса интеграции, но этот процесс означает, что мы идем к ситуации, когда это понимание не понадобится. Иначе говоря, есть пределы использования аргумента собственного отличия, когда наша цель — стать похожим на других во многих аспектах. Польский опыт, в конце концов, убеждает, что независимо от дискомфорта пребывания в роли того, кого поучают, использование европейских образцов обычно окупается, а система, разработанная в Западной Европе, хотя все же далека от идеала, имеет достижения, которые невозможно сравнить с другими, если учесть комбинацию таких элементов, как экономическая эффективность, свобода экономических действий, гарантия гражданских свобод и социальная безопасность. Потому что даже наихудший ученик в классе знает, что списывать нужно в лучшего.

Какое тогда может быть будущее польско-украинских отношений и взаимоотношений между Киевом и Брюсселем? Я оптимист в обоих пунктах. Наши страны, не ввиду отличий и споров, находят взаимопонимание лучше, чем мы допускали 20 лет тому назад. Сотни лет сложной истории мы не отбросим в сторону, но мы уже давно делаем выводы относительно того, чего это должно нас научить в будущем. В течение 20 лет мы построили столько связей, контактов, структур сотрудничества, что вся эта инфраструктура начинает все более работать самостоятельно. А вскоре мы начнем отрезать купоны от инвестиций в близкое сотрудничество высших учебных заведений, когда во весь голос заговорит поколение, многочисленные представители которого учились и в Украине, и в Польше, и знают насквозь обе страны.

Отношения Украины с ЕС — это более сложная тема, потому что она связана с необходимостью социальных и экономических изменений в Украине. Перед Украиной много работы, а перед Европейским Союзом — обучение скромности, потому что мы отлично знаем, куда стремимся, но ни у кого нет рецепта, как этого достичь. Наш, польский опыт, пусть, несомненно, полезный, не может быть автоматически внедрен в Украине. Существуют все же серьезные отличия в польской и украинской истории структур собственности, формах хозяйственной деятельности, характере действующих связей с экономикой окружающего мира и т.д. Поэтому необходимо терпение, а его в сегодняшних политических отношениях, в которых доминирует логика периодических избирательных кампаний, найти тяжелее всего. Все же, я уверен, как говорят в Польше, что «здесь никто милости никому не выявляет» и идет речь, в конце концов, о хорошем двустороннем интересе.