Религиозный плюрализм в эпоху плюрализма

Избрание Папы Бенедикта XVI и глобальная война против терроризма привлекли беспрецедентное внимание к роли религии в нашем мире. Особый интерес (в частности, в отношении ислама) вызывает вопрос совместимости определенных религиозных традиций с институтами и ценностями либеральной демократии. Но сосредоточившись исключительно на том, во что верят и какую религию практикуют люди, мы упускаем из вида потенциально гораздо более важный вопрос, а именно — как люди практикуют религию и соблюдают ее заповеди.

Несмотря на множество свидетельств обратного, многие люди — и не в последнюю очередь теологи — опасаются, что мы живет в светскую эпоху. Однако, отнюдь не характеризуясь секуляризацией, наша эпоха стала свидетелем огромных вспышек религиозного пыла. Современная эпоха является столь же религиозной, как и любой предыдущий исторический период, а в некоторых местах даже более религиозной.

Одно исключение является географическим: в Западной и Центральной Европе действительно наблюдается значительный упадок религии, что стало важным компонентом европейского культурного самосознания. Другое исключение является социологическим и заключается в наличии такой относительно немногочисленной, но влиятельной группы, как международная интеллигенция, для которой секуляризация стала не только фактом, но идеологической приверженностью, по крайней мере, для некоторых ее членов.

Но это исключения. Что современность неизбежно приносит в большей или меньшей степени, так это не секуляризацию, а плюрализм — мирное сосуществование различных расовых, этнических или религиозных групп в одном обществе.

Современность подрывает традиционную однородность общества, потому что инсайдеры и аутсайдеры постоянно сталкиваются друг с другом физически (благодаря урбанизации и путешествиям) или «виртуально» (благодаря массовой грамотности и средствам массовой информации и коммуникаций). Плюрализм, ускоряемый, расширяемый и усиливаемый глобализацией, стал неотъемлемой частью общественной жизни и сознания людей.

На институциональном уровне плюрализм означает то, что признанные религии не могут больше считать само собой разумеющимся, что определенная группа населения пассивно признает их авторитет. Если свобода вероисповедания гарантирована, что является типичной ситуацией при либерально-демократическом строе, религиозные учреждения не могут рассчитывать на помощь государства для пополнения своей паствы.

Людей надо убедить признать этот авторитет, что дает начало своего рода религиозному рынку. Даже если одна религиозная традиция все еще считает большую часть населения своими номинальными приверженцами, любой человек может по собственному желанию выйти из организации, представляющей эту традицию (как, например, в преимущественно католических странах Европы).

На уровне индивидуального сознания это означает, что религиозная определенность становится все более редким явлением. Выбор религии может быть делом страстной приверженности (как «скачок веры» Кьеркегора) или, что встречается более часто, эмоционально малоинтенсивным потребительским выбором (что великолепно передает американское выражение «религиозное предпочтение»).

В любом случае человек предоставлен самому себе в осмыслении и составлении собственного мнения о своей родной религиозной традиции. И даже если человек решит придерживаться очень консервативной версии этой традиции, он может (по крайней мере, в принципе) изменить это решение в будущем.

В результате плюрализм заставляет церкви действовать по принципу религиозных сект. Секта имеет все характеристики церкви, к которой люди принадлежат по рождению, однако люди вступают в нее добровольно, и она признает право на существование других сект.

С точки зрения их совместимости с современной либеральной демократией, признание плюрализма в большей степени, чем приверженность определенной вере и обычаям может быть тем, что явно отличает религии друг от друга. В христианской религии по хорошо известным историческим причинам протестантизм всегда имел сравнительное преимущество в признании плюрализма. Римская католическая церковь после продолжительного периода жестокого сопротивления также успешно адаптировалась к плюралистической конкуренции, узаконив ее теологически в декларациях о религиозной свободе, принятых на Втором Ватиканском Соборе. Процесс признания рыночной экономики был более медленным, но и он начался со времени выхода циркуляра Иоанна Павла II «Centesimus Annus».

Совсем другое дело — восточное христианское православие. Вопрос отношений божественного и мирского разжигает яростные дебаты во всем исламском мире и в Израиле, но православная идея симфонии — гармоничного единства общества, государства и религии — представляет явную проблему для принятия либеральной демократии. А православная идея общественной солидарности (соборности) осложняет принятие капитализма, потому что конкуренция и индивидуальное предпринимательство считаются морально отталкивающим проявлением жестокости и алчности.

Реакция на глобальный плюрализм примет разные формы в разных частях православного мира. Где-то могут попытаться восстановить нечто подобное традиционной симфонии, как, например, в России, или внедрить идею «евроантиклерикализма», как в Греции, на Кипре и в других странах, оказавшихся в орбите проекта ЕС (сначала Румыния и Болгария, затем Армения и Грузия), или же сделать шаг в сторону добровольной ассоциации, как в США.

Но проблемы, стоящие перед православием, подчеркивают три возможности, из которых сегодня приходится выбирать всем современным религиозным сообществам, а именно противостоять плюрализму, воздержаться от него или признать и принять его. Любой выбор связан с трудностями и риском, но только последний совместим с либеральной демократией. Он означает перенос традиций в открытый дискурс культуры и непримиримые претензии на истину со стороны тех, кто представляет традицию.

Это неизбежно приведет к обвинениям в «обращении в свою веру» — этот термин приобрел негативное значение. Но «обращение в свою веру» означает только то, что один человек старается убедить других в правильности своих убеждений. Уверенное в себе общество обычно поступает именно так. Откровенно говоря, вместо того, чтобы беспокоиться по поводу того, что Римская католическая церковь может «похитить» православные души, православные должны сами попытаться похитить души католические.

Независимо от вышесказанного, в эпоху, когда религии должны убеждать, они все же должны вести «миссионерскую» деятельность внутри общества, обращая внимание людей на истины, ценности и красоту традиций, даже если они стараются не делать это за его пределами. В противном случае они потеряют своих детей.

Питер БЕРГЕР — профессор социологии и теологии и директор Института культуры, религии и международных отношений Бостонского университета.