Сколько Европы нужно европейцам?

В своем последнем обращении к Европейскому парламенту в 1995 году Франсуа Миттеран, в то время президент Франции, чье слабое здоровье было очевидно для всех, нашел следующие незабываемые слова, чтобы охарактеризовать огромный бич Европы: «Le nationalisme, c’est la guerre! (Национализм — это война!)»

Национализм и война были определяющим опытом политической карьеры Миттерана, но он говорил не только об ужасном прошлом — первой половины XX века, с ее двумя Мировыми войнами, диктатурами и Холокостом. Он рассматривал национализм как величайшую будущую угрозу европейскому миру, демократии и безопасности.

Несмотря на то, что в то время националистическая война разрывала на части Югославию, немногие из тех, кто слушал Миттерана в тот день в Страсбурге, могли себе представить, что спустя 21 год вся Европа столкнется с возрождением национализма. Но националистически настроенные политики, чья объявленная цель состоит в том, чтобы разрушить единство Европы и мирную интеграцию, уже одержали победу на крупных демократических выборах и референдумах.

Июньское решение Соединенного Королевства выйти из Европейского Союза подчеркнуло кульминационный момент возрождающего национализма, но его также можно увидеть на маршах в Венгрии, Польше и Франции, где Марин Ле Пен и ее крайне правый Национальный фронт набирают силу в преддверии президентских выборов в следующем году. Как это могло произойти, учитывая, что Европа не понаслышке знакома с разрушительной силой национализма в ХХ веке, когда это привело к миллионам смертей и опустошило целый континент?

Начнем с того, что финансовый кризис 2008 года и последующий глобальный спад широко и оправданно воспринимается, как большой провал «истеблишмента». Антиэлитное настроение продолжает подрывать изнутри европейскую солидарность и взаимное доверие, а ЕС погряз в длительной схватке с медленным ростом и высоким уровнем безработицы.

Всем Западом завладело общее чувство упадка, вследствие перемещения глобального богатства и власти в сторону Азии. США геополитически ретировались, в то время как Россия возродила свои великодержавные амбиции, чтобы бросить вызов Западной гегемонии и ценностям. Во всем мире, растущее недовольство глобализацией, оцифровкой и свободной торговлей, сопровождается медленным сдвигом в сторону протекционизма. Европейцы, в частности, кажется, забыли, что протекционизм и национализм неразрывно связаны между собой — один не может быть без другого.

В конце концов, существует обобщенный страх перед неизвестностью, поскольку многие страны сталкиваются с проблемами, связанными с притоком иностранцев — будь то беженцы или мигранты — и внутренними изменениями, которые вызваны ростом экономических и политических прав женщин и меньшинств. Эти события, совпавшие с более масштабными преобразованиями и прорывами в Европе, что начались в 1989 году, вызвали опасения, которые, истеблишмент политических партий и демократических институтов не в состоянии решить.

Как обычно, когда страх в Европе принимает угрожающие размеры, люди ищут спасения в национализме, изоляционизме, этнической однородности и ностальгии — «старых добрых временах», когда, по общему мнению, в мире было все хорошо. И не важно, что кровавое, хаотичное прошлое было чем угодно, кроме совершенства. Националистические лидеры и их сторонники сегодня живут в «постэмпирической реальности», где истина и опыт не имеют никакой ценности.

Все это отражает глубокие изменения в том, как европейцы видят себя. После двух мировых войн и во время холодной войны европейская интеграция была непростым решением. Но общее понимание того, что единство обеспечивает мир, процветание и демократию, ослабло во время постоянных кризисов и теперь оно может быть утрачено полностью, если его не подкрепить дальновидным посланием.

Нелепо думать, что европейские национальные государства исторически являются ответом на глобализированные политические, экономические и технологические реалии ХХI века. Если европейцы так считают, то они должны быть готовы заплатить цену за снижение интеграции, посредством сокращения перспектив и новых зависимостей. Наиболее важные глобальные решения в этом столетии не будут демократически приняты в Европе, а в одностороннем порядке в Китае или другом месте.

Европейские языки и культуры имеют долгую историю. Но не будем забывать о том, что ее национальные государства имеют более позднее развитие, особенно за пределами Западной Европы. Было бы серьезной ошибкой думать, что они представляют собой «конец истории» Европы. Напротив, если модель национального государства одержит верх над интеграцией, Европейцы в этом столетии заплатят высокую цену. Как будут развиваться европейские страны в будущем, это вопрос на который можно ответить только коллективно, а не на основе некоторого определенного национального интереса, как в девятнадцатом веке.

Более того, рядом с Россией, Турцией, Ближним Востоком и Африкой, Европа живет в трудном и сложном соседстве. Она не пользуется американской роскошью иметь свою безопасность, гарантированную географически. Напротив, ее безопасность и процветание надо постоянно защищать посредством политики, которая является необходимым совместным усилием.

Основной вопрос для будущего Европы, это сколько силы необходимо ЕС, чтобы обеспечить мир и безопасность для своих граждан. Это также можно решить только коллективно. Что уже ясно, так это то, что европейцам необходима не просто большая Европа, но также другая, более мощная Европа.

Проект Синдикат

Йошка ФИШЕР, министр иностранных дел Германии, вице-канцлер (1998—2005)