Майское путешествие в Москву:

В мае 2007 года вместе с профессором Станиславом Кульчицьким мне пришлось участвовать в круглом столе, который организовала редакция московского журнала «Родина», обозначив тему так: «Голод на Украине и в других республиках СССР 1932—1933 гг.» (кстати, сейчас в Москве все снова, как по команде, говорят «на Украине», а не «в Украине»). Только мы вдвоем, по настойчивому и адресному приглашению редакции, представляли Украину и дискутировали на тему причин и последствий голода 1932—1933 годов в СССР.

Открывая заседание, председательствующий доцент исторического факультета Московского университета Юрий Борисенок призвал дискутантов следовать научному подходу к освещению проблемы и не переводить ее в плоскость политическую. Российские преподаватели и ученые, которые были участниками дискуссии, кроме кандидата исторических наук Андрея Марчукова, автора скандальной статьи «Операция «Голодомор» в первом номере журнала «Родина» за 2007 год, вели себя корректно.

Однако научный сотрудник Института российской истории Российской академии наук (РАН) Марчуков, кажется, был призван сыграть роль «плохого» следователя. Он единственный из участников заседания позволил себе прокурорский тон, а местами просто хамство, «клеймя» позицию моего коллеги Станислава Кульчицкого. По мнению Марчукова, в публикации и выступлении Кульчицкого «наблюдаются противоречивости между социально-экономическими и национальными оценками голодомора. С одной стороны, он говорит о «геноциде украинцев», а с другой — признает, что во время голода 1932—1933 гг. пострадали и другие народы и территории СССР…»

К Марчукову я еще вернусь, а пока констатирую: уже вскоре после начала разговора нам стало понятно, что мы ведем разговор со стеной. Никакие наши попытки, ссылаясь на источники, объяснить антиукраинские акценты сталинской политики в 1932—1933 годах не имели успеха. Вот что сказал, например, сотрудник Института российской истории РАН Александр Шубин: «Геноцид — это, по существу, этноцид — уничтожение народа по национальному признаку. На сегодняшний день никакие доказательства этноцида на Украине во время голода 1932— 1933 лет не предоставлены, никаких доказательств террора голодом, осуществляемого Сталиным с целью подавления повстанческих настроений на Украине, не предоставлено. Эти повстанческие настроения были и раньше».

В своем выступлении, помимо прочего, я подробно остановился именно на антиукраинизме сталинской политики, цитировал неизвестное вплоть до 2000 года письмо Сталина к Кагановичу от 11 августа 1932 года, в котором вождь ставит под сомнение политическую лояльность не отдельных деятелей, а целой 500-тысячной партийной организации Украины, упомянул о том, что ни в одном тогдашнем регионе хозяйственная политика не была ввязана с национальной так, как в Украине, вспомнил о том, что в декабре 32-го, в разгар голода, была начата контрукраинизация, вспомнил о жесткой миграционной политике в отношении Украины, о так называемой продовольственной блокаде и о многое другое. Одним словом, сказал о том, что нам теперь так понятно после всего, что было напечатано о голоде.

Никакого резонанса ни мои тезисы, ни выступление Станислава Кульчицкого не имели. Один из дискутантов, а именно Семен Экштут, в отношении антиукраинских оценок Сталина подчеркнул, что последний «был склонен к гиперболизации, а поэтому следует осторожно его цитировать». Елена Борисенок из Института славяноведения, автор монографии «Советская украинизация», сказала, что не следует переоценивать значение украинизации, которую, оказывается, не воспринимали широкие массы (или воспринимали как насильническую), а поэтому и прощание с этой политикой не было таким уж эпохальным и трагическим.

Итак, москвичи, признавая факт голода, уверяли нас, что голодали «дети разных народов», а поэтому не нужно делать самую большую жертву из украинского народа, не надо так уж доверчиво относиться к антиукраинским изречениям Сталина. О геноциде не может быть и речи (это все выдумки украинских националистов и их американских покровителей). Да, голод был, но не специально организованный. Это была (да, страшная, но) плата за модернизацию, которую осуществлял сталинский режим. «Причины голода были социально-экономическими, — настаивал Александр Шубин. — Сталину необходимо было решить вопрос перехода к новому типу ведения хозяйства, и сделать это нужно было до конца первой пятилетки. Я ни в коем случае не одобряю и не оправдываю политику Сталина, я только хочу указать на настоящие причины голода 1932—1933 годов…»

Я внимательно слушал и убеждался: дело не в силе и точности наших аргументов, а во взглядах наших московских собеседников на вещи более широкие, на контекст, в котором возник голод начала 30-х годов, в оценках того исторического периода. Для меня Сталин был и останется диктатором, а не модернизатором и собирателем земель. Похоже, что сегодня в Москве другие акценты в оценках сталинской эпохи. Вспомнилось мне, что когда осенью 2003 года в Сенате США начался сбор подписей в поддержку постановления, признающего голод геноцидом украинского народа, российская дипломатия активно противодействовала этому процессу. Пресс-секретарь Посольства России Евгений Хоришко по этому поводу заявил: «Мы категорически не соглашаемся с такой оценкой голода в Украине тридцатых годов. Многие виды выполнения политики советского руководства во главе со Сталиным были трагическими для многих народов на территории СССР, не только для украинцев…» А далее российский дипломат заявил: «…Мы не согласны с формулировкой положения в Советском Союзе тридцатых годов, голода на Украине и тех процессов, которые проходили в период коллективизации, и с толкованием этих событий, как геноцида».

Что ж, такого рода заявления можно расценить как попытку оправдать варварскую по методам большевистскую модернизацию, Молох которой поглотил миллионы человеческих жизней. На круглом столе в Москве в мае 2007 года мне показалось, что сейчас речь идет об углублении таких (пере)оценок. Очевидно, позиция российских коллег представляла собой непростую амальгаму научных и политико-идеологических представлений, отражающую ситуацию в современной России. Мы очень хорошо почувствовали и поняли, что наши собеседники (при всем благожелательном отношении к нам) в дискуссии о голоде ни при каких обстоятельствах не перейдут определенную межу, идеологическая «чистота» будет сохранена.

Но на круглом столе все было представлено совсем иначе. Упомянутый Андрей Шубин подчеркнул, что не в Росиии, а в Украине «историки работают в сложных условиях. Мы здесь, в России, работаем в условиях, когда нам никто не подсказывает, не заставляет соглашаться с тем, что голод был геноцидом». Виктор Ищенко из Института общей истории РАН подчеркнул, что обсуждение проблемы голода — это хороший повод посмотреть на проблему соотношения истории и политики: «С одной стороны, история рассказывает о том, что было. С другой стороны, результаты научного осмысления нельзя отрезать от политики».

С последним тезисом я полностью соглашаюсь, ведь на самом круглом столе серьезные российские исследователи голода (такие, как, например, Виктор Кондрашин из Пензы) признавали, что Украина понесла самые большие потери, а с другой стороны, не осмеливались (не хотели? побаивались?) до конца объяснить, почему произошло именно так. Российские исследователи едины во мнении, что голода можно было избежать, если бы не политика сталинского руководства. А политика эта была направлена на то, чтобы любой ценой осуществить индустриализацию, нарастить военную мощь, сохранить и увеличить стратегические запасы продовольствия. Перекачка ресурсов из сельского хозяйства в промышленность не прекратилась и после войны. Значит, если до войны «людей съели машины», то во время голода 1946—1947 годов — атомная бомба и баллистическая ракета. К этим факторам исследователи в России и Украине добавляют внешнюю политику СССР, который экспортировал зерно за границу, в то время как умирали миллионы крестьян.

В России существует несколько оценок человеческих потерь вследствие смертности от голода и соответствующего повышения заболеваемости: не менее 8 млн человек для всего СССР, 2,8 млн человек только для России, около 4—5 млн человек в других странах. Специалисты-демографы считают, что всего по СССР ушло из жизни 7 млн человек, из них 3,5 млн в Украине. Даже если посмотреть на последние приведенные цифры, стоит задуматься, а что же все-таки случилось с Украиной, почему так много смертей?

Еще с начала 90-х годов в Украине появились публикации, в которых утверждалось, что голод 1932—1933 гг. был «осознанным геноцидом украинского народа». Сейчас в Украине увеличивается количество исследователей, которые стремятся «подтянуть» послевоенный голод под «стандарты» голода 1932—1933 годов. Такие оценки не воспринимают в современной России. Андрей Марчуков убежден, что все разговоры о чреде голодоморов-геноцидов в Украине являются выдумкой «украинских националистов», что «сегодня это идеологическое оружие направлено против России и тех граждан Украины, которые не считают последние 350 лет и советский период особенно «черной дырой» и «потерянным временем».

На «круглом столе» я подчеркнул, что и на фоне таких заявлений стоит оставаться оптимистами, продолжать дискуссии и — обязательно — сопоставлять точки зрения российских и украинских исследователей на амбивалентные события советской истории, что для кого «потеряно», а что нет. Такого специального сопоставления на серьезном, профессиональном уровне не делалось в отношении голода начала 30-х годов, а также в отношении голода 1946—1947 лет. В современной России в силу комплекса причин невелик круг ученых, исследующих проблему голода. Более того, есть все признаки того, что эта проблематика «не приветствуется», того, что сужается круг соответствующих исследований. А в Украине такой интерес возрастает. Эти процессы приводят к различным результатам.

И это, по моему, не негатив, а позитив, это намечает перспективу дальнейшей дискуссии российских и украинских ученых о причинах голода, а в более узком смысле — о мотивации поведения сталинского истеблишмента. Например, украинские авторы подчеркивают, что власть уничтожала в первую очередь крестьянство как носителя национальной идеи. Это уже стало аксиомой. А вот российский публицист Вадим Кожинов смотрел на это иначе. Реагируя на утверждение о замысле режима уничтожить крестьянство, он указывал: «…Во-первых, в таком случае необходимо объяснить, почему власть стремилась уничтожить крестьянство (без которого страна — и сама власть — не могла бы существовать), а во-вторых, указать, куда же дели не отданный народу хлеб? На первый вопрос вряд ли можно найти внятный ответ, но на второй вопрос в «обличительной» публицистике последнего времени не раз указывалось, что хлеб пожрала «номенклатура».

Не находит убедительного объяснения в публикациях первый вопрос, на который, без сомнения, не следует искать простых ответов. Очевидно, что в СССР крестьянство было превращено в объект постоянной экспроприации, стало ресурсом для модернизационных преобразований. В публикациях и в России, и в Украине приведено немало поразительных фактов страданий крестьян.

Однако сейчас в России значительный акцент делается на то, что крестьянам оказывалась продовольственная помощь. Поскольку факт голода официально не признавался, это, по мнению российских исследователей, позволяло правительству пренебрегать необходимой продовольственной помощью населению. Российские и украинские исследователи согласны с тем, что продовольственная помощь голодающим была недостаточной, часто несвоевременной. Это было проявление циничного отношения к реальным проблемам крестьянства. Осуждая репрессивные действия, российские и украинские исследователи негативно оценивают то, как во время и после голода власть стремилась «навести порядок» на селе, укрепить колхозный строй, заставить людей работать. Если в этом у российских и украинских исследователей можно найти больше общего или близкого, то общую мотивацию действий сталинской власти они видят по-разному.

И здесь время снова вернуться к тезису о геноциде украинцев. Российские авторы ограничиваются утверждением о рукотворности голода. И точка. Украинские авторы убеждают читателей в том, что голод начала 30-х имел антиукраинскую направленность. И не только этот голод. Вспоминая о трех голодах в ХХ веке, Василий Пахаренко, например, утверждает, что «все три голодные апокалипсиса имели эпицентр как раз на Украине». В наших подходах к проблеме голода сложился своего рода «нативистский» дискурс, творцы которого не очень хотят прислушиваться к тому, что говорят об Украине за ее пределами. В то же время, я считаю, что прислушиваться очень нужно. Соглашаться или нет — это другой вопрос, а вот знать другие точки зрения и дискутировать с ними обязательно нужно.

Настаивая на том, что голод коснулся всех народов СССР, авторы некоторых новейших российских публикаций считают, что тема голодоморов в Украине политизирована. На круглом столе в Москве Олег Айрапетов призывал уточнить терминологию, которую мы употребляем: «Термин «геноцид» предполагает наличие не только народа, который истребляют, но и этноса, который выступает в роли палача». Это порождает опасение, что Россию украинцы заставляют «покаяться» и, более того, будут требовать материальной компенсации.

Отвечая на эти утверждения (а они были достаточно четко артикулированы во время «круглого стола»), я спросил российских участников, известен ли им хотя бы один случай, когда кто-либо из государственных руководителей Украины требовал от России публичного извинения или компенсации? Никто и никогда. Тем временем, я напомнил коллегам, что Россия добровольно взяла на себя миссию правоприемницы СССР, а значит, унаследовала от него не только приятные вещи. И с этим следует считаться. Наконец, почему президент Владимир Путин извинялся перед поляками за Катынский расстрел и пообещал даже компенсацию родственникам погибших, но ни разу не намекал даже на символическое извинение перед украинцами? Более того, на днях он заявил о нарастании в Украине тоталитаризма.

Путину, очевидно, не по душе Ющенко и его «националисты». Так же, как не по душе они и Андрею Марчукову, который отыскал геноцид в Украине независимой: «Если украинские политики рассуждают о «голодоморе», то… им следует признать, что с 1991 года они осуществляли геноцид против собственного народа». Такого рода утверждения в России особенно распространились после принятия Верховной Радой Украины 28 ноября 2006 года закона «О голодоморе 1932—1933 годов в Украине». Например, заведующий отделом Украины Института стран СНГ Кирилл Фролов считает, что с принятием этого закона «пройден еще один этап создания украинской нации — миф о геноциде украинского народа признан догматом. Этот догмат имеет яркий антироссийский характер». Фролов укоряет российскую элиту, что она не понимает значения «битвы за историю», что следующими этапами «деконструкции пространства исторической России» будет прекращение юрисдикции Московского патриархата над Украинской православной церковью и потеря Белоруссии: «Эти катастрофические потери навсегда лишат Россию возможности восстановления как субъекта истории».

Подводя итоги, осмелюсь утверждать, что, несмотря на наличие приведенной и многих других действительно (за)политизированных оценок, несмотря на наличие не всегда научно корректных или основанных на фактах утверждений (с обеих сторон), несмотря на наличие «великодержавного» и «нативистского» дискурсов, следует постоянно вести диалог российских и украинских исследователей (хотя, похоже, в ближайшее время круг российских коллег, которые могли бы участвовать в таком диалоге или общих проектах, не увеличится, а скорее всего сузится). В частности, нуждаются в коллективном осмыслении вопросы, связанные со спецификой голода в России и Украине, безоговорочные «геноцидные» постулаты некоторых украинских авторов относительно трех голодов в ХХ веке, мотивация поведения политических элит в условиях голода и тому подобное. Спектр этих вопросов достаточно широк и слишком значим, чтобы их игнорировать или (хуже того) отдавать на поругание политикам, ученым-конформистам и комментаторам-дилетантам.

…Своеобразным продолжением круглого стола стала для меня прогулка по Старому Арбату, где мы жили в гостинице Украинского культурного центра. Торгуют на этой широко известной улице разными сувенирами, но никогда я еще не видел столько сувениров с символами сталинской эпохи. Почему это так? Это идеология или, может, просто спрос россиян, готовых все простить (включая ГУЛАГ) диктатору за его модернизацию? И тут предстал передо мной образ Леонида Кучмы с его бессмертной фразой. Помните? «Украина — не…» Ну, вы догадались. После этого воспоминания (а особенно, после посещения с профессором Кульчицким ресторана «Елки-палки»), прогулка по Старому Арбату обрела более оптимистичный характер.