Монополия на «идентичность»

Мотивы, которые побудили Юрия Андруховича высказаться таким образом, полностью понятны. Десятилетиями денационализированная и русифицированная, Украина и доныне не смогла опомниться от нанесенного ей «культурного шока». Инерция тех тенденций, которые господствовали в культурно-языковой сфере в советские времена, не преодолена и сегодня, суржик победной поступью двигается на запад, вторгаясь уже в «святая святых» украинства — Львов, зато побеги украинской культуры, лишенные государственного содействия, загнаны в глубокое подполье. Остановить процесс размывания украинской идентичности и способствовать ее возрождению при этих условиях может лишь целеустремленная и последовательная политика, на которую нечего надеяться со стороны нынешней власти. Следовательно, когда идет речь о сохранении языка и родной украинской идентичности, соборность не должна быть «священной коровой», считает Юрий. Если некоторые регионы (Донбасс и Крым), которым Украина «чужая и неинтересная», приводят к власти антиукраинские силы, целесообразно дать им возможность уйти и не мучить ни себя, ни их. Точно как в хирургической практике: когда больная часть тела угрожает жизни организма, развиваясь против его природы, спасают организм, жертвуя органом, который страдает. Впрочем, в действительности ли большинство населения на Донбассе принадлежит к другой политической нации и стремится отделиться от Украины? Действительно ли нас ничего не объединяет, кроме государственного механизма?

Факты неприятия всего украинского, о которых несколько преувеличенно говорит господин Андрухович, действительно иногда случаются на Донбассе, но едва это может свидетельствовать о неукраинской природе местного населения, его неукраинской ментальности, а, следовательно — принципиальной несовместимости с украинской природой и неспособностью принять участие в создании политической нации. Ясное дело, полностью отбрасывать присутствие на Донбассе неприсущих украинской ментальности архетипов нельзя, но в целом, на мой взгляд, идет речь скорее о комплексе стереотипов, следовательно, не об отличной природе, а об усвоенном в течение последних нескольких десятков лет представлении о ее отличии. Если изо дня в день отмечать различия — неважно, реальные или мнимые, — представление об их реальности станет аксиомой даже у людей с критическим мышлением, не говоря уже об обыденном сознании. Так или иначе, данным представлением поражены почти все, поэтому на этом эмоциональном фоне легко манипулировать сознанием (чем охотно и занимается местная власть), представляя любые шаги украинизации как посягательства на «нашу» природу и подчеркивая ее угрозы со стороны «захидняков», которые, считая «нас» «неправильными» украинцами, постоянно пытаются переделать «нас» по своему образцу.

Господин Андрухович говорит, что Киев пытался работать над этим, начиная с 1991 года, и я могу с ним согласиться — лишь пытался. Голоса Киева здесь почти не слышно. На Донбассе господствуют местные интерпретационные модели, чье функционирование напоминает априорные формы сознания, которые позволяют не считаться с эмпирическими фактами: человек может иметь украиноязычных родителей (или праотцов), но искренне отстаивать «нашу», будто отличную, природу. Собственно, это и есть «культурно- общественное беспамятство», о котором упоминает Ю. Андрухович. Но, извините, кто виноват в том, что за все 20 лет Киев не смог создать здесь ни одного влиятельного издания, которое бы транслировало свою точку зрения и доказывало, что идет речь о восстановлении справедливости и дерусификации, следовательно, о поиске родной природы, а не ее отрицании? Кто виноват в том, что Киев не смог создать в Донбассе учреждения, в которых могло бы найти себе применение то украинское меньшинство, которому господин Андрухович предлагает сегодня эмигрировать из Донбасса? Правда в том, что о Донбассе большей частью говорилось, и то — в негативном смысле.

В действительности отчасти правы те, кто говорит, что «нас» («схидняков») иногда считают на западе «неправильными» украинцами (или украинцами, которых следует наставить на путь истинный). Парадоксально, но такая установка является обидной как для тех представителей Донецка, кому, условно говоря, противно все украинское, так и для тех (тем более для тех!), кому оно является близким. Пользуясь среди «захидняков» едва ли не безграничной благосклонностью, вызывая настоящее восхищение своими «правильными» взглядами и слыша слова сочувствия из-за «тяжелых» условий, в которых приходится жить, «сознательный» «схидняк» (совершенно искренне влюбленный в идеализируемый им запад) вдруг сталкивается с болезненной мыслью: а что, если его уважают только по его «правильным» взглядам, даже — любят «правильные» взгляды в нем, а не его самого? Как изменится отношение, если он перестанет отвечать этим взглядам, этому ожиданию? Будут ли воспринимать его таким, каким он есть? Не отвернутся ли от него?

В этом контексте всегда вспоминаю меткую статью «Восточноукраинские котята» журналистки из Днепропетровска Инны Завгородней («Український тиждень» №3, 2009), информационным поводом для которой стал призыв к сепаратизму еще одного западноукраинского писателя, Т. Прохаська (который, впрочем, предлагал Галичине отделиться от остальной Украины и зажить счастливой жизнью). «Условно я также представляла, что будет, если Украина действительно разделится на два государства, — раздумывает И, Завгородняя. — Что я выберу — Ривное или Ровно? Первая мысль — что, конечно, западную ее часть как более близкую мне по духу, как идеализированную мной — ту, в которой мне очень сильно хочется быть своей. Но, подумав еще, я понимаю, что нет — если мы разделимся, я останусь в Ровно или где-то там. То есть или вы принимаете меня со всей Восточной Украиной за мной и во мне, или я не с вами... Рассуждая о наших, востока с западом, отношениях, я все чаще думаю о любви. Причем неразделенной. А это — всегда драма».

Собственно, в таком ключе я и предлагаю рассматривать обсуждаемые здесь предложения Ю. Андруховича «отпустить» Донбасс и Крым. Достаточных объективных оснований для этого, на мой взгляд, нет — есть лишь субъективное отношение. Дело в том, что любовь не имеет условностей и предостережений. Она побуждает воспринимать объект любви таким, каким он есть. Возможно, при этом пытаться его изменить, но уже точно не отрекаться, если твои усилия оказываются (внешне) напрасными. По-человечески разочарование Ю. Андруховича в возможности влиять на Донбасс и убежденность в тщетности таких попыток (в частности, и его личных) полностью понятны. Но дело в том, что это не совсем так — в действительности, влияние есть. Лично для меня (как и для многих на Донбассе) «Рекреації», «Московіада» и «Перверзія» Андруховича стали в свое время направлением в будущее, а их автор — пророком новейшей соборной Украины, за которым хотелось отправиться в честолюбивый путь внутренней интеграции, распространяя идеи единства на Донбассе. Тем более досадно теперь читать его предложения ампутировать от национального организма «лишние», — даже основополагающе «чужие» «настоящей» Украине — регионы. И неудивительно — априори отказывая им в настоящей «украинскости», подчеркивая «инаковость» и выталкивая их из этой ниши, едва ли можно надеяться на другую реакцию, кроме как неприятие. «Украинскость» — это качество, которое свойственно всем украинцам, и ее нельзя монополизировать.