Болевой порог

Гуляя исхоженными тропинками исторически особенного дивного уголка Киева в районе Андреевского спуска, о котором почти все известно, и все же — если поставить задачу узнать больше усредненной туристической скороговорки о местах, где не бывает безлюдья, то улицы охотно начнут рассказывать и даже жаловаться. Десятинному переулку, к примеру, стало очень неуютно, и это заметно, когда тут выросла тюремного вида коробка несмотря на бурное возмущение всех небезразличных. И стоит это нечто в драпировочных лохмотьях, которые развеваются пугающе на ветру, а внизу, как бы в насмешку, татуировочный салон вывесил свое объявление «Делаем больно». Вроде, невольно и смешно получилось, да скорее грустно. Правда, в последние  дни не заметила там строительной суеты. Может, все же срежут хотя бы «голову» этого стилистического чужака и уменьшат ущерб, конечно, если это еще возможно.

На этом маршруте по-своему помогали воспоминания писателя Нечуя-Левицкого, бесконечно влюбленного в Киев, особенно в улицу Владимирскую в районе Андреевской церкви (где он жил), в Подол, Владимирскую горку. Попробовали уловить в его давних воспоминаниях общие с нашими, сегодняшними, впечатления. Неожиданно сразу помогла нарисованная мудрая бабця, портрет которой кто-то прикрепил в проходной арке на улице Владимирской, почти рядом с подъездом, где жил Иван Семенович. Под портретом — категорическое «Поки все як завжди». Лейтмотив родился сам собой, и уже активно начали искать подтверждения.

НЕЧУЙ-ЛЕВИЦКИЙ ЛЮБИЛ ПОДОЛ И, КОНЕЧНО, НЕ РАЗ ПРОГУЛИВАЛСЯ ПО КОНТРАКТОВОЙ ПЛОЩАДИ, ПО УЛИЦАМ МЕЖИГОРСКОЙ, ВЕРХНИЙ ВАЛ. НЕКОТОРЫЕ ДОМА И АРХИТЕКТУРНЫЕ УКРАШЕНИЯ ПИСАТЕЛЬ УЗНАЛ БЫ И СЕГОДНЯ

В 1910 году писатель наслаждался: «Я був радий, що мені ввечері можна було піти за Михайлівський монастир і посидіти на чистому повітрі цілий вечір на Владимирській горі, де я теперечки звичайно щовечора сиджу, одпочиваю й милуюсь широким простором за Дніпром...»

Его любимая беседка все же не смогла полностью сберечь чудный вид, но дали все равно прекрасны.

Живя в этом районе, невольно постепенно запомнила многих профессиональных нищих, ежеутренне занимающих каждый свое сидало. Нечуй-Левицкий в свое время также это отмечал, например, в рассказе «Київські прохачі». Он писал Б. Гринченко: «Це колекція прохачів з інтелігентів-пролетарів та усяких ледарів, назбирана мною в Києві, вони трусять торбами та живляться коло Печери під монастирями в Києві».

КИЕВСКИЕ ТИПАЖИ, ВДОХНОВЛЯВШИЕ НЕЧУЯ-ЛЕВИЦКОГО К СОЗДАНИЮ КОЛОРИТНЫХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ОБРАЗОВ. ФОТО ИЗ КОЛЛЕКЦИИ СЕРГЕЯ ПЯТЕРИКОВА

Сейчас кое-что в этом промысле изменилось, теперь, добавлю, нищие около Владимирской горки вооружены мобильниками и прекрасно улучшили комфортность рабочего процесса. Увидят, скажем, свадьбу, которая увлечена своей фотосессией, и сразу дают ориентировку напарникам: скорее к елке возле камня. Они там. Не упустите. Так целый день. Бывает, весело болтают, отмечала, но как углядят платежеспособное тело, так сразу сгорбятся, а руку с фирменным стаканчиком удачи наметанным движением выкинут вперед.

Когда мы рассматривали старые открытки с персонажами времен Нечуя-Левицкого, сразу припомнилась его особая тщательность в описаниях улиц, урочищ, майданов, по которым в тот день и мы бродили. В «мещанской комедии» «На Кожум’яках» тонко и метко высмеян им подольский быт, да, собственно, в переработке Михаила Старицкого пьеса «За двумя зайцами» знакома всем. Одному молодому автору, который сразу взялся за написание сложного текста, Нечуй-Левицкий посоветовал писать и писать, и признался: «Я написав уже чимало прозових речей, поки взявся за комедію «На Кожум’яках».

РЕАЛИИ КИЕВСКОЙ СОВРЕМЕННОСТИ

Соседи писателя утверждали, что могли по нему проверять часы: ежедневно в любую погоду ровно в три он выходил после обеда из своей квартиры, шел на Фундуклеевскую (ныне Богдана Хмельницкого), не спеша поднимался к театральному майдану, сворачивал возле аптеки и так же медленно двигался вперед, по Владимирской, прямо к подъемнику (фуникулеру), заворачивал на Владимирскую горку. Там сидел, любовался Днепром, думал о своем до шести вечера, затем спускался к Крещатику, а потом уже — домой. Ровно в девять он ложился спать. Всегда.

«Кстати, — вдруг спросил мой спутник по киевским мандрам Сергей Пятериков, — сколько, как думаешь, улиц выходит на Крещатик?» Я начала сразу подсчитывать, а он засмеялся: «Ты что, забыла нашу редакционную шутку. Ни одной. С Крещатика все только начинается. Так издавна повелось». Да ладно, всезнайка, смотри — на Владимирской горке новые скульптуры, обновленные клумбы. Приятно. Одна лежащая композиция в форме бесконечности подсказала очевидное — у бесконечности вовсе не беспределен болевой порог, и сегодня мы отвечаем за свой отрезок этой самой бесконечности. Не делаем больно.

Мы же встретимся за другим поворотом, будем вместе искать, не растеряв любопытства.