Честь как регулятор повседневности

Одно из самых ценных преимуществ, которое дает изучение истории повседневности, — это возможность узнать не только зафиксированные, но и неписаные правила, которые играли важную роль в функционировании общества. Какими же они были в Речи Посполитой? Это стало еще одной темой беседы с доктором исторических наук Натальей СТАРЧЕНКО. Узнайте из интервью, каким образом положение шляхтича было очень зависимым от сообщества, как тогда получали символический капитал для протекции или помощи и почему Речь Посполитая стала прибежищем для изгнанников из многих уголков тогдашней Европы.

САМОУПРАВЛЯЕМЫЕ СООБЩЕСТВА, ЗАЩИЩАВШИЕ СВОИ ПРАВА

— Наталья, существует тезис, что правовая культура Речи Посполитой анархическая, полна беззакония. Вы говорите, что в Речи Посполитой было, вообще-то, правовое общество, а право играло очень важную роль в жизни тогдашней человека. Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду?

— Тезис о полном беззаконии в Речи Посполитой в значительной степени родом из начала становления польской, российской и украинской историографии. Историки не рефлексировали о том, как они объясняют прошлое и где в этом объяснении находятся они сами с их современными представлениями о государстве и порядке. Поэтому прошлое шилось по лекалам XIX в., Где слабость короля означала всевластие шляхты, читай — беззаконие, ибо роли в поддержании порядка самых самоуправляющихся сообществ они не учитывали, собственно, как и значения самих этих сообществ в функционировании государства.

Зато именно шляхетские сеймики играли большую роль в формировании законодательной базы Речи Посполитой, выступая с инициативой принятия отдельных правовых норм исключительно для своего воеводства или дебатируя через свое представительство на сейме конституции (ухвалы), которые имели общегосударственное значение. Напомню, что по привилегиям, полученными на Люблинском сейме, инициатива внесения изменений во II Литовский статут, которым судились Киевское, Волынское и Брацлавское воеводства, принадлежала исключительно этим воеводствам, а на сейме они должны были лишь утверждаться.

Шляхетные сообщества играли и огромное значение в обеспечении порядка на местах, выработав, в частности, внесудебные механизмы решения конфликтов и удерживания своих членов в определенных рамках. Подтверждением тому — периоды бескоролевья, когда суды, действовавшие от имени короля, прекращали существование. Вот в этом вакууме власти шляхта формировала самоуправляющееся судопроизводство (каптуровое), прописывала для этих судов отдельные правила, но самое главное — следила за порядком, в частности обещая нарушителям спокойствия лишение их имений и «горла».

Люди того времени хорошо знали свои права, очерчивавшие их место в этом мире. Я вдруг поняла, что и шляхетская честь, о которой так заботился каждый шляхтич, — это совокупность его прав, поэтому любой ущерб, причиненный имуществу, воспринимался в категориях оскорбления чести, а за четыре отобранных овцы можно было ездить в Люблин на Трибунал. Поскольку речь шла не просто об овце или гусе, а об основополагающем праве на собственность. И поэтому любое лишение свободы, даже если речь шла о нескольких часах содержания в имении твоего недоброжелателя, тоже воспринималась как оскорбление чести, потому что затрагивало право на личную неприкосновенность. Собственно, такая же ситуация не только со шляхтой, но и с автономными городскими общинами на магдебургском праве, или с еврейскими или армянскими общинами.

«ПОЛОЖЕНИЕ ШЛЯХТИЧЕЙ БЫЛО ОЧЕНЬ ЗАВИСИМЫМ ОТ СООБЩЕСТВА»

— В судебной системе Речи Посполитой отсутствовала исполнительная власть, которая могла обеспечить реализацию судебного приговора. Предполагалось, что шляхтич должен его выполнить по собственной воле. Как работал этот механизм и какую роль в его обеспечении играло сообщество с развитыми традициями самоуправления?

— Действительно, ситуация для нашего с вами современника выглядит довольно странно, и именно на этом пункте акцентировали сторонники тезиса об анархии в Речи Посполитой. Суд функционирует, приговоры выносятся, а вот принуждением к их исполнению должно было выступать само сообщество (т. н. посполитое рушение), и то лишь в том случае, если нарушитель после нескольких напоминаний, включая судей, категорически отказывался возмещать потери пострадавшего.

Здесь следует отметить, что нарушение права понималось в большинстве случаев не как преступление против государства, а как оскорбление обиженного. Поэтому прежде всего важно не наказывать нарушителя, а возместить причиненный пострадавшему ущерб. В идеале — нужно было найти компромисс, который бы позволил обеим сторонам, для которых важна была их честь, в дальнейшем мирно сосуществовать. И этим как раз и занималась сообщество через систему приятельских / третейских судов, где «объединителями» выступали друзья с обеих сторон.

МОНАХ, ШЛЯХТИЧ И КРЕСТЬЯНИН. ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ СРЕДНЕВЕКОВЫХ СОСЛОВИЙ. ФРАНЦУЗСКАЯ МИНИАТЮРА XIII В.

Именно сообщество оценивало поступки своего члена, трактуя их в случае нарушения принятых норм как недостойные почтивого человека-шляхтича, метафорически — отбирая у него честь и пятная добрую славу. То есть положение шляхтича было очень зависимым от сообщества, а честь была важным регулятором повседневности. Поэтому друзья и родственники пытались склонить нарушителя к примирению, к смирению и извинению перед обиженным через символические жесты, а обиженного — согласиться на компромисс, принять извинения, отступить от части претензий и тому подобное. Это позволяло сохранять равновесие в довольно конфликтном вооруженном обществе. Именно поэтому в судебных книгах встречаются мотивации наподобие: иду в суд, чтобы защитить свою честь и добрую славу рода; чтобы показать свою правду перед Богом и людьми, ведь «никогда ничего неучтивого из предков своих на своем доме и на себе носить не привык».

Заметьте, что честь шляхтича имела и реальное измерение — насколько большим был круг людей, готовых встать в твою защиту в сложных ситуациях: в суде свидетелями, в конфликтах — на твоей стороне. Как говорил один из моих героев: «Я лучше тебя, потому что мне есть с кем стать, а тебе нет». Все эти люди были связаны честью, соответственно — и обязанностью ее поддерживать. Добрая слава шляхтича зависела не только от его окружения, но и от поведения слуги или подданного. На уровне аксиомы звучало: «какой пан, такой и слуга», «пан твой лотр, и ты лотр, потому что такому пану служишь». Поэтому суд был не только местом, где определялась вина и наказание, но и площадкой, где шляхтич мог оправдаться. Вот этого и не видели историки XIX в., и, собственно, зачастую не замечают специфики этой правовой культуры и сегодня.

«В 1573 Г. НА СЕЙМЕ БЫЛ ПРИНЯТ АКТ ВАРШАВСКОЙ КОНФЕДЕРАЦИИ, ЗАПРЕЩАЮЩИЙ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПО РЕЛИГИОЗНОМУ ПРИЗНАКУ»

— В своих статьях вы говорите, что на украинской территории в период между второй половиной XVI и первой половиной XVII в. было очень мало случаев распространенных в Европе обвинений евреев в убийстве христианских детей с целью ритуального использования их крови. Чем это можно объяснить?

— Наверное, здесь комплекс причин, но я остановлюсь на правовом аспекте — запрете подобных обвинений в Польском Королевстве и Великом княжестве Литовском. Ближайшими к этому периоду были привилегии великого князя Сигизмунда-Августа 1564 и 1566, которые, по приказу монарха, должны были быть вписаны в судебные книги и распространены в городах и поселках. Такая запись, скажем, существует во владимирской гродской книге.

В привилегии говорилось, что безосновательные обвинения в ритуальных убийствах (подробно описаны в тексте) повторились-за того, что население не было о них информировано. Поэтому в дальнейшем великий князь эти дела принимал под свою юрисдикцию, однако выдвигать обвинения разрешалось лишь в том случае, если подтвердить факт могли семь свидетелей — четверо христиан и трое иудеев. Лицу, которое не смогло доказать свои обвинения, грозило строгое наказание.

Итак, с одной стороны, население в деталях было информировано о существовании обвинений, а с другой — потенциальные жалобщики знали о последствиях подобных обвинений в адрес ближнего. В двух известных мне волынских случаях, где в деталях дела чувствуется именно такой подтекст, адвокат обвиняемого еврея сразу ссылался на эти и более ранние великокняжеские привилегии. Таким образом судебный процесс сводился к тривиальным спорам сторон в рамках безопасной для сторон правовой площадки. То есть ситуацию можно очертить известным «я знаю, что ты знаешь, что я знаю», но переходить за красную линию было нельзя. Закончились дела в обоих случаях снятием обвинений с обвиняемой стороны. Поэтому я могу здесь солидаризироваться с Тимоти Снайдером, который отмечал: все насильственные эпизоды с участием евреев как жертв связаны не столько с уровнем антисемитизма в обществе, сколько с отсутствием власти или разжиганием ненависти между различными группами населения.

Недаром же в Речи Посполитой, где самым важным аргументом считалось право, собирались изгнанники из многих уголков тогдашней Европы, не только евреи, но и религиозные «диссиденты», вытесненные из своих стран в результате жестоких религиозных войн. Как-никак, а в 1573 на сейме был принят акт Варшавской конфедерации, запрещающий преследование по религиозному признаку.

БЛАГОДАРНОСТЬ КАК ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ ШЛЯХЕТСКАЯ ЧЕРТА

— В одном из текстов вы вспоминаете, что приватность тогда не ценилась. Все должно быть максимально открытым. Это был этический императив. Какими еще были императивы того времени?

— Действительно, почтивый шляхтич должен был быть открытым в своих помыслах и действиях, а подвох считался порочащим его честь. Это проявлялось, в частности, в том, что прежде чем прибегнуть к насилию, шляхтич должен был сообщить своему врагу о намерениях мстить за ранее нанесенную обиду. Противник в этом случае мог приготовиться к защите жизни и имущества. Собственно, этот ритуал, который назывался «отповедью», был важным элементом производства конфликта, который служил сигналом для сообщества о существовании конфликта, а друзья могли вмешаться и попытаться его уладить или хотя бы не допустить к тяжелым последствиям. Наконец, «отповедь» была введена в правовое поле: конституция 1588 очерчивала условия ее использования для восстановления шляхетской чести и служила средством мести.

Такой открытый шляхтич, который во многом заботится о «спокойствии посполитом», руководствуется правом и обычаем, а не личными желаниями ( «своволенством»), боится Бога, во всех случаях декларирует свое соответствие идеальному образцу.

ПОЛЬСКИЙ ШЛЯХТИЧ. РЕМБРАНДТ, 1637 г.

С открытостью тесно связана установка советоваться во всех важных для шляхтича делах — выборе партнера для брака, супружеской жизни, улаживании семейных конфликтов, других частных делах, в частности в отношениях с друзьями и слугами. Как заявлял один из моих героев: он пристойно советуется «в каждой пристойности своей шляхетской».

Очевидно, важной чертой считалось широкое понятие «служба». На самом высоком уровне это была служба Речи Посполитой ( «чтобы в службе милой Родине не быть последним») — саблей на войне и участием в сеймиках и сеймах в публичной жизни. Однако на своем региональном уровне шляхтич должен был служить кругу друзей. Вот что написал небогатый волынский шляхтич Михаил Линевский перед смертью в завещании, подводя итог своих жизненных достижений: все, что собрал со своих небольших имений, то все потратил на вещи учтивые. К этим вещам он причисляет службу Речи Посполитой и воспитание достойных сыновей, но на третьей позиции стоит служба друзьям в их потребностям, хотя, как сказано, за это Линевский не имел никакой награды. Это шляхетское бескорыстие на самом деле имело обратную сторону: таким образом шляхта за свои услуги широкому кругу лиц приобретала себе символический капитал, который можно было в случае необходимости обменять на реальную протекцию или помощь. Ведь благодарность тоже относилась к обязательным шляхетским чертам, а митрополит Иннокентий Гизель в своем трактате «Мир с Богом человеку» вспоминает о неблагодарности как смертном грехе.

«СУЩЕСТВОВАЛО НЕПИСАНОЕ РУКОВОДСТВО ДЛЯ ПОЧТИВОГО ШЛЯХТИЧА — ХОРОШЕЕ ОБРАЩЕНИЕ С ЗАВИСИМЫМИ ЛЮДЬМИ»

— В документах того времени в основном речь идет о высших сословиях общества. Но были ли защищены селяне?

— Если другие сословия выделялись на основании своих особых прав и привилегий, то селяне действительно их не имели. Хотя в Статутах встречаются нормы, регулирующие отдельные аспекты их отношений с землевладельцами. Скажем, во II Литовском статуте указывалось, что пребывание панского подданного в городе в течение десяти лет превращало его в свободного человека, мещанина. Или предписание, предусматривавшее освобождение несвободной челяди в том случае, если хозяин выгонит ее из дома во время голода. Согласно «Уставе на волоки» 1557 каждое селянское домохозяйство должно было отрабатывать с надела земли примерно в 20 га два дня в неделю в панском землевладении. Но речь шла об одном лице с домохозяйства, насчитывавшего обычно нескольких взрослых лиц. Со временем количество таких отработок увеличивалась и могло составлять 3—4 дня в неделю.

Однако существовала неписаная установка для почтивого шляхтича — хорошего обращения с зависимыми людьми. В конце концов, на украинской территории не хватало не земли, а именно рабочих рук. Поэтому частые побеги селян к другому пану подталкивались не только плохим отношением, но и конкуренцией землевладельцев за подданных, где другой пан мог предложить селянину лучшие условия.

Как это ни странно будет звучать для уха современного человека, воспитанного на учебнике, где ярко описывается крепостничество в Речи Посполитой, на самом деле между шляхтичем и подданным в повседневной жизни могли существовать очень тесные отношения, основой которых была помощь и солидарность. Шляхетская честь в конце концов была тесно завязана на зависимых лицах, милосердно обращаться с которыми было установкой хорошего шляхтича. Впрочем, здесь была, очевидно, большая вариативность отношений, которые зависели от личностей.

НЕ ХВАТАЕТ ШЛЯХЕТСКОГО «ГОСУДАРСТВО — ЭТО Я»

— Что, по вашему мнению, нужно сделать, чтобы вернуть украинцам это мышление правовыми категориями?

— Думаю, часть наших с вами соотечественников именно ими и мыслит. Обратите внимание, как на самом деле тесно срощены, как и в шляхетском мире, наши права и наше достоинство. Вспомним, с чего начинались два последних Майдана. Чего не хватает украинцам, это, на мой взгляд, того шляхетського «государство — это я», то есть ответственности за то, что с нами происходит, что происходит в твоей стране. Ответственность порождает внутреннюю потребность «служить» как чин достоинства — своей стране, своему обществу. Но мы научились за последние два десятилетия, как мне кажется, выстраивать свои горизонтальные сети, независимые от властных центров, свои «островки свободы» людей, которые готовы явиться в сложной ситуации там, где нужно, по призыву в фейсбуке или ночному телефонному звонку. Не потерять бы нам это умение, а развивать, укреплять и преумножать.