Дон Жуан с петлей на шее

Почему-то в Молодом не была давно. Оказалась, это непростительное упущение. По приглашению одного знакомого актера — причем спонтанному, что называется, с улицы — оказалась в один из предпраздничных дней в Академическом Молодом театре на комедии-мифе «Дон Жуан». Кстати, не ведая, что меня ждет. И это при том, что, как позже прочитала в программке, премьера спектакля состоялась еще в 1997 году. Теперь понимаю, что все всплески по поводу увиденного по меньшей степени наивны, так как на эту постановку рецензий было немеряно. Но так случилось — они прошли мимо меня. Бывали сложные времена — не до театров. Тем не менее сложилось впечатление, что побывала на премьере.

Публика, в основном молодая, попала под актерское обаяние с первой же секунды. Мы с подругой были оглушены, ошарашены и очарованы неистовым Сганарелем в исполнении заслуженного артиста Украины Алексея Вертинского и Дон Жуаном искрометного Станислава Боклана, тоже заслуженного. После стольких разочарований от заезжих антрепризных халтур у себя дома встретить, вернее, как бы налететь с разбега на такое открытие! И это при том, что спектаклю более 10 лет.

Изящество, истинная легкость импровизаций настолько акварельно точны, что зал от восторга стал сверхчутким, боясь пропустить хоть малейший нюанс. Ведь потом можно долго наслаждаться послевкусием. Актеры, особенно главных ролей, неожиданными своими репликами как-то невымученно, без штампованного наиграша, с особым аристократизмом втягивали всех в водоворот страстей.

Когда Дон Жуан посмотрел в глаза юной зрительницы, сидевшей в третьем ряду, — та буквально замерла, не выдержав чувственного эффекта, исходящего от фразы опытного красавца: «Каждая имеет право меня обольщать». Она зарделась, поняв, что актер ее видит и говорит именно с ней. Правда, мы с подругой подумали то же самое.

На руке моей спутницы в тот вечер был надет аппарат круглосуточного измерения давления (она ведь не собиралась в театр, а была на больничном). Он периодически жужжал от усердия, а петля, удерживающая аппарат, обхватила ее шею, заменив украшения. Мне показалось, что сейчас неистощимый Вертинский подойдет и спросит — что это вы так жужжите, милочка? Мы даже прикрыли ее руку журналом, а петлю отправили под воротничок. Аппарат вроде стал вести себя скромней, покорно приняв свою ирреальность. Впрочем, не до него стало — буйство другой жизни поглотило полностью.

Скажу одно — такой легкости и свежести, да еще в таком объеме, не обрушивалось на зрителя давно. Заезжие бы запросили за такое пиршество суммы солидные, а тут цены немотивированно скромны. За это, правда, награда — зал. Не жирный, одетый в дорогие ароматы и престижные клейменные текстили да цацки, — а молодой, озорной, джинсово непредсказуемый, щедрый и открытый всему непознанному, что дарит жизнь. Общий порыв восторга не дал проявиться извечному молодому нигилизму, инстинкту стаи, желанию друг перед другом выпендриваться. Тут никто не был в образе заядлого театрала, никто не стеснялся смеяться от души, не боялся нарушить неподвижность лица после пластической коррекции. Вокруг были молодые лица. Правда, дорогущих букетов не мелькало: денег-то маловато пока. Интеллектуальная активность, вызванная восхищением, помогла, уверена, молодым зрителям светлее думать о жизни. Актеры не только справились — они превзошли себя. Каждый почувствовал нечто большее, выйдя на улицу после спектакля: эмоциональная нить, связывающая тебя с окружающими, стала намного полнокровней, и все, виртуозно и трепетно прожитое нами вместе с актерами, сделало нас менее хрупкими и уязвимыми — сделало более устойчивыми.

По сути, актеры многих от чего-то вылечили, добавив оптимизма, и тем помогли самоотрегулироваться, вытеснить остроту серьезных проблем. Как-то услышав слова «Оптимист поет и тогда, когда его песенка спета», почему-то подумала об актерах. Ведь им нужно иметь в запасе достаточно «химически чистого» оптимизма (не все же решает техника), чтобы хватило на зал. Пожалуй, заражение оптимизмом — это единственно полезная инфекция. И хороший актер не упустит возможности своей игрой поднять у зрителя шкалу ценностей самых обыкновенных радостей. Пусть ледышки утверждают, что оптимизм отторгается. Нет, что-то останется, поддержит, подпитает самодостаточность. Актеры подтверждают — в такие дни и у них все ладится. Это общение и есть перезагрузка, которая уводит от неправильности, неустроенности, гложущих мыслей. Гипнотическое общение как бы меняет игру отражений — и ты видишь мир краше, а себя лучше, и желание вязать вновь и вновь узоры жизни нарастает.

Пожалуй, это желание и есть самое ценное...