ДТП в небесах

Когда в выходных данных какой-то книги встречаете строку «в авторской редакции» — будьте уверены: это более серьезно, чем «Минздрав предупреждает» на подакцизных напитках. Рискуете не дожить, как читатель, до последней страницы.

Редакторы — алхимики литературы. Текстологи знают, сколько хрестоматийных имен уберегли от публичного провала их надежно запрятанные в архивах правки. Настоящий редактор — сенсей, который готовит ребенка (рукопись) к инициации (изданию). Учитель не заставляет своего крестника, как это в спешке делает родной отец, а раскрывает перед ним суть алхимии: «Попробуй еще раз!» (П. Коэльо).

Да, не все редакторы — с большой буквы. А кое-кого и вообще следует лишить этого сакрального звания в судебном порядке. Столкнется автор с таким — и первая брачная ночь становится экзистенциальной травмой. Но стоит ли это отказа от секса и обречения себя на пожизненную мастурбацию «авторской редакцией»?

К сожалению, речь будет идти не о графоманских книгах-визитках, напечатанных на авторские средства. Как это ни досадно, а вынужден признать: на этой «авторской редакции» погорел один из наиболее перспективных современных писателей Леонид Кононович. Его книга этого года «Тема для медитації» так и осталась рукописью — не спасает даже стильное оформление в духе недавно представленного на Венецианском биеннале Николая Бабака.

Речь идет, ясное дело, не о языковом редакторе. Кононович — талантливый ученик «барокової школи» Шевчука; пресса уже заметила мастерство его «містичних візій» и «фактурну естетику ландшафту». Иногда романный текст блещет словом едва ли не трипольской аутентики. Но вот эта жемчужина появляется и на следующей странице, и еще, и еще… Здесь бы языковому редактору и напомнить автору о коварном переходе количества в качество; объяснить, что горсть жемчужин — это уже признак брокерский, а не художественный.

Но это мелочи. Настоящая редактура начинается с экспертизы потенций рукописи на литературном рынке. И здесь, при всем уважении и даже любви к автору, следует вспомнить немецкого критика Райх-Раницкого: «Большинство писателей понимают в литературе не больше, чем птицы в орнитологии».

Итак, автор принес рукопись о сорокалетнем украинце, выброшенном на обочину жизни равнодушным государством. Из-за этого стал наемником других государств — воевал в Карабахе и Югославии. Тяжелое ранение, год в госпитале, мысли о смерти и смерти рода. Воспоминания об истребленных Тридцать Третьим годом предках. Догадка, что нынешнее прозябание нации коренится в том ужасном коммунистическом преступлении. Вывод: «Ніхто ніколи не вмирає», а поэтому — нужно отомстить.

Прекрасный замысел! — говорит редактор. — В каком жанре — политический триллер, популярный и у читателей, и у зрителей? Как недавняя экранизация романа Брайана Мура «Приговор» — фактически о том же: об оккупантах, коллаборационистах, партийцах, памяти и мести? Такой жанр нуждается в динамичной фабуле. А кто в Украине лучше всего разбирается в этом? Кононович! Вам и карты в руки.

Нет, не политический? Так, может, это будет мистический триллер? В вашем тексте — роскошная баба Чакунка, врожденная ведьма, которая с помощью потустороннего инструментария сводит со свету всадников Голодомора. Да и беспричинный ужас первых страниц навеян читателю мастерски — разве стоит немного подчитать Стивена Кинга: такие пассажи имеют свои закономерности, которыми писателю не стоит пренебрегать.

А вот еще один блестящий гипотетический вариант: сделайте из своей темы блокбастер наподобие «Чужих»! Вы же несколько раз подчеркиваете, что «комуністи — вони тільки зверху люди». Так и пишите о дезинфекции мутантов-манкуртов-вурдалаков!

Опять нет? «Философская проза», говорите? Да еще и намеренно написана «так сложно, что просто люди не понимали» (из интервью Л. Кононовича журналу «Книжник» два года назад)? Истязать читателя может позволить себе только тот, кто способен безальтернативно схватить его за горло. Как Пашковский, например. Большего Мастера «прикайданювати слово до слова» в Украине нет. И поэтому «читачі змушені, мов риба в ятері, битися в чорних сітях побаченого» им — несмотря на внутреннее сопротивление вынуждены пить предлагаемый им «алкоголь ужаса».

«Щоденний жезл» Пашковского — это идеологический роман. Тяжелый случай. Априори актуальным этот жанр был только в начале 90-х. Поэтому не нужно испытывать судьбу. Успех Пашковского — это исключение, которое подтверждает правило (кстати, и ему редактор нужен был — чтобы вычистить желчь, субстанцию нелитературную).

В недавнем интервью «Зеркалу недели» Кононович формулирует суть «авторской редакции» своей книги: «Назвав вещи своими именами, можно апеллировать к практическому решению». Просто Корчинский! Логика для литературы — вообще внебрачный ребенок, а там, где речь идет об изнасиловании — объект ненависти. «Там, где к варварству и жестокости присоединяются случай и произвол, вопрос в смысле и логике становится оторванным от мира и излишним» (Райх-Раницкий). И Василий Барка, автор классического романа о Голодоморе, предупреждал: «Автор у своєму творі — не суддя, але, як колись визначив Чехов, свідок для суду: розповідати, що сталося в житті».

Моруа предостерегал коллег: не шутите с жанрами, потому что они отомстят. Кононович, птица высокого полета, обломался на незнании орнитологии. Поэтому, как это не досадно, его надежды, что массовый читатель «пропустит сквозь себя, переосмыслит» эту книгу — призрачны. Как говорил незабываемый Иван Степанович Плющ, «не можна увіпхнути невпихуєме».

Жаль, конечно, нескольких растраченных напрасно лет действительно талантливым писателем. Но, думаю, своего «Крестного отца» Кононович таки напишет.

Но!

Дружите с алхимиками, господа писатели! Чтобы не посещала вас иногда «примара ніким не прочитаної сторінки» (Е. Пашковский).

Соавторы:

Пауло КОЕЛЬО. Алхімік. — Л.: Класика, 2000.
       Марсель РАЙХ-РАНИЦКИЙ. Моя жизнь. — Москва: Новое литературное обозрение, 2002.
       Леонид КОНОНОВИЧ. Тема для медитації. — Л.: Кальварія, 2005. 
       Євген ПАШКОВСЬКИЙ. Щоденний жезл. — К.: Генеза, 1999. 
       Василь БАРКА. Жовтий князь. — К.: Дніпро, 1991.