ДВЕ НЕДЕЛИ «НЕВЕСОМОСТИ»

Наконец-то. Городской гул остался где-то далеко позади, повиснув навсегда в густом загазованном столичном воздухе. Каких-нибудь две с небольшим сотни километров — а казалось, что попал в другое измерение: тихое, убаюкивающее на ласковых волнах хлебных полей, гипнотизирующее щебетом птиц, пьянящее запахом флокс и матиолы. Даже лягушачье кваканье сливалось в слаженный хор приятных голосов, даря в сплетении с подпеванием камыша и осоки неповторимую мелодию. Переплетенная сольными выступлениями собак-сторожей и утренним пением петухов по хлевам, была это спокойная и уравновешенная

МЕЛОДИЯ ПОЛТАВСКОГО СЕЛА

Остатки ежедневных забот растряслись в междугородном автобусе за пять часов «полета» в невесомо-отпускное пространство. Сельские горизонты казались такими беззаботными и спокойными, что думалось, будто окунулась в безоблачное детство. Словно не старый «Икарус», а машина времени перенесла в измерение, где исчезают проблемы, хлопоты вывеиваются отпускным ветерком; будто бы в детстве, когда о тебе беспокоились отец и мать, мысли о заработках, поисках, проблемы отодвинули куда-то далеко в город отпускные гривни, полученные в преддверие поездки к родственникам в село.

Солнце, плюс воздух, плюс беззаботность обещало равняться чудесному отдыху. Солнца почти не было — оно изредка мрачно выглядывало из-за грозовых облаков, не балуя своими ласками водяной плес речки Грибихи, старого русла знаменитого притока Днепра Сулы, а она, в свою очередь, встречала отчаянных купальщиков миллионами ледяных иголочек.

С гребней волн радости отпуска, встречи с родными пришлось опуститься на грешную землю уже на третий день пребывания в селе. Может быть, она и взаправду грешна, эта земля полтавского села Березняки, а может, что-то там на небесах дало сбой «на пульте», но молния попала прямо в сельскую церковь. Деревянное строение, которое простояло целый век, вспыхнуло огромным факелом. В небеса поднимался столб дыма, принося в жертву дух церковной утвари, икон, стен, недавно отпраздновавших свой век и несколько месяцев не доживших до праздника Покрова, дня своей покровительницы и защитницы.

Пережив все пертурбации двадцатого века, все атеистические идеи, и неделю назад украсив новой краской свою крышу, церковь умерла так неожиданно. Вмиг стих сильный ветер и святыня православных поднималась густым дымом перпендикулярно вверх, унося вместе с собой частички их душ. Спасти удалось совсем мало, некоторые документы и несколько икон. Две, как говорят, очень дорогие не смогли снять со стены воры, недавно ограбившие церковь, не получили их и спасатели церковного имущества.

Года три назад вокруг церкви спилили старые тополя. Ходила легенда, что когда-то женщина, исповедуясь священнику, покаялась в прелюбодеянии. Чтобы искупить этот христианский грех, женщина ежедневно поливала вокруг церкви посаженные тополя. И они принялись на жгучем березняковском песке. Так и стояла церковь в веночке тополей среди полупустыря, поросшего тысячелистником и бессмертником. Тополя начали трухляветь, и чтобы какой-то, упав во время бури, не повредил церковь, их спилили, оставив за церковной оградой только несколько берез. Так и стоят сейчас эти березы с коричневой листвой над пепелищем, уцелели и скамейки вокруг церкви, колодец, даже пожарный щит с ведром. Послужили бы тополя громоотводом — неизвестно, но боль потери подталкивает искать виноватых. Не обвинять же небеса!

Говорят, рада бы душа в рай, да грехи не отпускают. Так и березняковцам: хотели бы отстроить церковь, так кошелек тормозит порывы души. Была и сельская сходка, и организационный совет избрали. Пошли сборщики денег по домам. 5, 10, 20 гривен со двора. Тут хотя бы на вагончик насобирать, который решили приобрести на первых порах. А еще остаются мечты о добром меценате. Но где его найти? Местный экс- колхоз, а нынче кооперативное хозяйство и себе даже на заплаты денег не имеет. Взять-то их негде.

ВНЕЗАПНО УПАВШАЯ РОЗОВАЯ ПЕЛЕНА

с моих глаз с ударом молнии, уже больше не пробилась сквозь сельские проблемы. За год, который я не была здесь, село изменилось. Вот только бы в лучшую сторону! Увеличилось в селе количество коров, увеличилось и заготовителей молока. Продать молоко по 50 коп. за литр — единственный способ увидеть живые деньги. А потому, держа по две-три коровы, хозяева часто и чашки молока не выпивают. Сами на компотах, хлеб пекут на сыворотке по 2 коп. за литр, которую привозят заготовители, молоко — на гривни. А гривен-то за месяц не так уж и много, «дырок» в хозяйстве почему-то всегда больше. Платят энергетикам вовремя, не то они не поленятся отключать за наименьшую задолженность, а вот баллона газа и за гривни летом не достать. Видать, жизнь без дефицита уже не жизнь, хоть искусственный, да сделают для «более интересного» существования сельчанина.

И солнечной энергией не всегда воспользуешься. Попробуй поставить воду греться на солнце в алюминиевой миске посреди двора, а сам пойди огород полоть или сено грести. Вечером застанешь разве что мокрое место — алюминиевый бум куда заразнее СПИДа.

Как же любили хвалиться раньше сельские хозяйки своими огородами, своими ловкостью и сноровкой! У той кумы картофель большой уродил, а у той еще больше, у Гапки огурцов много, а у Палажки еще больше. Зато сейчас плачутся на неурожай, ведь, неровен час, сболтнула баба Аришка около сельмага, что неплохой чеснок, так в следующее же утро ни головки не оставили на грядке. Каждую ночь у кого-то что-то крадут: там лук, там кур, там теленка. Хозяин договорился с резником за три дня, но свежины так и не попробовал: вывели кабанчика ночью, да еще, говорят, подшутили, подбросив на следующий день записку, мол, вот сколько весит твой «поросенок».

В когда-то гостеприимных и приветливых усадьбах все больше замков, на всякого незнакомого путника смотрят со страхом. И от этих взглядов будто становишься тяжелее, где уж тут «невесомость», если камень безосновательного подозрения тяжко гнетет душу.

Природа вечная, природа искренняя, естественная, как стало модно говорить. И она сквозь гипнотические запахи и шелест не в силах была прятать две недели свои выросшие ряды репейника и полыни на покинутых усадьбах, купленных когда-то дачниками во время дачно-хатнего бума и отдаленных на недосягаемое расстояние ценами на проезд, растущими отнюдь не прямопропорционально доходам с шести соток огорода. По большей части ужи и другая не совсем приятная живность самоселами хозяйничают среди заросших усадьб.

Село пустеет, пустошь поглощает то тут, то там дворы умерших стариков. И гипнотическая сила реки, соснового леса, лугов не в силах справиться с отталкивающей антисилой безработицы, безденежья, запустения.

Смерть церкви — вирус бесперспективности, а может, просто лакмус нашей жизни. Некогда отличавшее село от остальных, преподносившее, возвеличивавшее, за час превратилось в гору пепла.

Впрочем, отпуск все же закончился на мажорной ноте. Точнее, я очень хочу в это верить. Учитель музыки местной средней школы Алексей Похвала вернулся с международного конкурса украинской песни «На волнах Свитязя», завоевав вторую премию. Единственный участник престижного фестиваля, проживающий в селе, сумел обойти конкурентов из Молдовы, Болгарии, Беларуси, Франции. Березняковский голос прозвучал на всю Украину с конкурсных площадок у Шацких озер, был услышан и, главное, оценен. Так, может, «не все так плохо в нашем доме»? Есть у посульского села будущее, и на пепелище опять вырастет храм? Ибо главный храм —

ХРАМ ДУШИ — НЕ ИСПЕПЕЛИТЬ

Его лелеют трудолюбивые руки, он возводит свои хрустальные стены в песнях, которые, невзирая на все, вырываются из Березняков и катятся хлебными нивами по всей Украине, разливаясь прозрачным хрусталем по цветам и травам, вторя и птичьему пению, и шепоту ветра...

Нет, все-таки есть магия сельской «невесомости», просто не все почему-то ее замечают.