Гигиена души

«Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз...» Эти слова о повадках «кремлевского горца», вырвавшиеся из сердца поэта в 1933 году, отражают, в сущности, и иезуитские костоломные приемы тех времен с использованием страниц непререкаемого официоза эпохи — газеты «Правда». «В лоб» — так была озаглавлена статья в «Правде», опубликованная в октябре 1928 года и ставшая зачином мученичества и гибели плеяды замечательных ученых, работавших тогда в Киевском медицинском институте и оклеветанных «группой партийцев и студентов».

«ПРОЦЕСС СВУ» — ПЕРВЫЙ АКТ ПОЛИТИЧЕСКОГО ГЕНОЦИДА

Думается, эти прозвучавшие на всю страну бездарные ядовитые строки способствовали и раскручиванию «процесса СВУ» — первого антиукраинского акта политического геноцида перед геноцидом Голодомором. «Пять лет гражданин Левицкий (на самом деле Левитский. — Авт.) возглавлял Медицинский институт в Киеве», — говорилось в публичном доносе. Пять лет при его руководстве институт был убежищем для контрреволюционеров, которые энергично изгоняли из института «советский дух». Среди них «сановник» гетманского и петлюровского министерства здравоохранения Подгаецкий, видный организатор бывшего «союза русского народа» Удовенко, бывший «лейб-медик» петлюровского атамана Зеленого Крупский, гетьманский комиссар Барбар, маститый петлюровец Черняховский. В Киевском медицинском институте атмосфера до сих пор — «удушливая». Срочно освежить ее — прямой долг партийных и советских организаций.

Партийная «инквизиция» тут же приступила к действиям, было заведено и широко муссировалось «дело преподавателей КМИ». И хотя специальная комиссия ЦК КП(б)У сочла обвинения несостоятельными и заявителям «сделали замечание», жернова беды начали крутиться, упомянутые в письме «гетьманские комиссары и сановники» были обречены. Они попали в круг обвиняемых в организации «националистического заговора», придуманного мистификаторами из ГПУ — Главного политического управления, предшественника НКВД. В октябре 1929 года блестящий гигиенист труда Владимир Подгаецкий, зодчий коммунальной гигиены Владимир Удовенко, талантливый терапевт, старший ассистент из клиники Н. Д. Стражеско Аркадий Барбар, крупнейший ученый-гистолог с мировым именем Александр Черняховский и основатель курса школьной гигиены Николай Кудрицкий были арестованы по фальсифицированному ГПУ «процессу СВУ». «Спілка визволення України» — такое сразу же бьющее по сознанию масс название выдумали для предстоящего судебного спектакля «режиссеры» ведомства. «Суд организовать в Харькове, — значилось в протоколе заседания политбюро ЦК КП(б)У. — Обеспечить, чтобы после утверждения политбюро ЦКП(б)У текст сообщения ГПУ УССР о деле «Спілки визволення України» появился одновременно в украинской и московской прессе. Председателем суда наметить тов. Мазура, государственным обвинителем выделить тов. Михайлика, общественным обвинителем т. Любченко». И, конечно же, травля «заговорщиков» немедленно развернулась.

В апреле пять киевлян-медиков в числе сорока пяти представителей украинской интеллигенции, предназначенных для удара «карающей пролетарской рукой», предстали в зале Харьковского оперного театра перед судом. «Медицинскую сторону» показательного процесса, транслировавшегося по радио, инспирировал в шифрограмме руководителям Украины лично Сталин: «Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческую деятельность, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство общественных работников». Понятно, что после этого указания медики-теоретики были объявлены «террористами», из них выбивали соответствующие показания. Владимир Яковлевич Подгаецкий, создатель первой в бывшем СССР кафедры гигиены труда, организатор первого института физкультуры, учредитель первой в Восточной Европе исследовательской станции по научной организации труда в сельском хозяйстве, был в этом печальном списке младшим по возрасту, к моменту ареста ему исполнилось сорок. В ледяном аду ГУЛАГа он пробудет около восьми лет, но в 1937-м его найдет пуля палача. В протоколе №83 особой тройки НКВД по Ленинградской области «по делу 134 личностей украинских буржуазных националистов» значилось: «Подгаецкий Владимир Яковлевич, 1889 г.р., гр. СССР, служащий, врач-гигиенист. Постановили — расстрелять». Протокол был строго секретным, составлен в одном экземпляре и, казалось бы, навсегда канул в Лету...

Долго, слишком долго продолжалось глумление над невиновными. Еще до суда пленум совета ВУАН (Всеукраинской академии наук), по указке сверху, «заслушав информацию о разоблачении контрреволюционной «спілки», был принужден заявить: «Величезні успіхи соціалістичної реконструкції відкривають перед Радянською Україною ще більш грандіозні перспективи. Пленум з обуренням відкидає спробу інтереси капіталістичної реставрації чужоземної експансії приховати нібито інтересами національної української культури і заявляє, що тільки в союзі науки і праці, в тісному контакті широких кіл наукових робітників може розвиватися справжня істино вільна наука». Эта абракадабра выдается за голое слово науки. Но тут же предпринимается и персональная атака на В. Подгаецкого. В журнале «Шлях освіти», в 1930 году, в те самые месяцы, когда власти на харьковском судилище ошельмовывают ни в чем неповинных ученых, некий «С. Советов» (это, несомненно, псевдоним), публикует «отзыв» на первый и единственный в Украине учебник В. Подгаецкого «Гігієна праці». «Питання гігієни побуту робітників у цьому виданні подані дуже поверхово, й то лише «про їжу». Інші важливі питання оздоровлення побуту робітників відсутні. Найважливішій в наші часи проблемі боротьбі з алкоголізмом присвячено лише 15(?!) рядків, і то лише з питання «Горілка та нещасні випадки».

Но несчастный случай на самом деле произошел с автором учебника, и задачей «научных подручных» ГПУ было доказать, что как ученый В. Подгаецкий, известный в Европе эрудит гигиены, ничего не стоил. Труды заключенных ученых должны были умереть до их физической смерти... Минули годы и годы, пришла «хрущевская оттепель» с развенчанием сталинского культа, потом перестройка, а реабилитация жертв «процесса СВУ», запоздалое торжество справедливости, последовала лишь в 1989 году. И только после этого пелена забвения, касавшаяся, в частности, оклеветанных профессоров-медиков, чуть рассеялась. В 1991 г. имена В. Подгаецкого, В. Удовенко, А. Черняховского впервые после изъятия из общественной памяти появились в библиографическом справочнике Киевского медицинского института, составленном И. Макаренко и И. Поляковой. В 2002 г. львовянин Ярослав Ганиткевич, известный историк медицины, лауреат премии имени И. Огиенко, в книге «Українські лікарі першої половини ХХ століття та їхні наукові школи» посвятил светочу и страдальцу яркое научное историческое исследование. И вот совсем недавно под редакцией заведующего кафедрой гигиены труда и профессиональных заболеваний Национального медицинского университета имени А.А. Богомольца Александра Яворовского и в его соавторстве с Юрием Кундиевым, Исааком Трахтенбергом, Иваном Сахарчуком вышла книга «Володимир Підгаєцький. Повернення із забуття. 1889—1937».

ЧТО УТРАТИЛА МЕДИЦИНА?

Но в чем состояли искания и идеи Подгаецкого, что утратили страна и медицина в результате сокрытия и уничтожения трудов ученого, исчезновения его необыкновенного таланта из интеллектуального потенциала народа, почему книга звучит словно реквием? Мы беседуем с инициатором ее написания в холле кафедры, под сенью пока единственного трогательного портрета замечательного ученого, выполненного преподавателем Академии изобразительного искусства и архитектуры С. Брахновым.

— Я возглавил кафедру, основанную 85 лет назад В. Подгаецким, в начале девяностых, когда Украина обретала независимость и по-новому воспринимались ее провозвестники, — говорит Александр Петрович. — С имени Подгаецкого было наконец снято табу, но ведь посмертную юридическую реабилитацию нельзя было считать возвращением в анналы культуры его доброго научного имени и наследия. Конечно же, нас стимулировала подвижническая работа Ярослава Ганиткевича, публикации историков Юрия Шаповала и Владимира Пристайко о деле «Спілки визволення України» на основе рассекреченных архивов СБУ, книга «Последний адрес» о расстрелах на Соловках, изыскания Гелия Снегирева о соловецкой Голгофе — и мы начали свой путь к неведомому. К слову, фото Владимира Яковлевича Подгаецкого для библиографического справочника (одно из трех ныне известных) впервые разыскал доцент нашего вуза незабываемый Иван Митрофанович Макаренко, инвалид войны, мужественный солдат, ставший врачом, несмотря на ампутацию руки после ранения. Дело в том, что в архиве СБУ сохранилась схема «подразделений СВУ», составленная следователями с фотографиями ее «участников». В составе «медицинской секции» на фото был зафиксирован и Подгаецкий, привлекательный молодой ученый-интеллигент, в очках, в белоснежной рубашке с галстуком. В тех же очках, но на краю бездны, потрясенный и измученный, он предстает на последнем тюремном фото... Но как, по какому компасу вел В. Подгаецкий кафедру, рекомендованный на нее виднейшим ученым-гигиенистом, первым академиком ВУАН Авксентием Васильевичем Корчак-Чепурковским? По сведениям академиков АМН Исаака Михайловича Трахтенберга, пришедшего на кафедру в качестве аспиранта в первые послевоенные годы и продолжительное время являвшегося ее профессором, а также Юрия Ильича Кундиева, директора Института медицины труда, выпускника санитарно-гигиенического факультета того периода, оба они встречались с ветеранами кафедры Виктором Алексеевичем Лебедевым и Николаем Карловичем Витте, помнившими профессора Подгаецкого и работавшими под его руководством. По понятным причинам, в контексте судьбы В. Подгаецкого, В. Лебедев и Н. Витте говорили о нем сдержанно, с умалчиваниями и лишь полунамеками на его одаренность, но годы, когда молодой профессор заведовал кафедрой, представали все же эрой его настоящей энциклопедичности. Выяснилось вдруг, что В. Подгаецкий не раз бывал в зарубежных командировках, что его работы печатались в немецких научных журналах. Это было почти откровение, опять-таки до поры до времени утаенное в частных записях «в стол». Но где эти публикации? В каталоге библиотеки имени В.И. Вернадского сведений о них нет. И все-таки кое-что находится в фондах других ученых, сжигатели бумаг просто не смогли пересмотреть весь массив активно печатавшихся тогда трудов украинских исследователей в области медицины, часто даривших друг другу оттиски публикаций. Переносим поиск в библиотеки Харькова, Москвы и Ленинграда, и оказывается, отдельные книги, пусть в одном экземпляре, сохранились. К перечню работ Владимира Яковлевича добавилось таким образом 20, впервые обнаруженных, работ, например, книги «Євгеніка, або наука про поліпшення майбутніх поколінь», «Що таке наукова організація труда?», «Гігієна праці. Для техвишів та самоосвіти».

Государственный архив Киева. И на него мы возлагаем надежды, тут хранятся фонды учебных заведений города. И, действительно, вдруг обнаруживается «Личное дело профессора, заведующего кафедрой профгигиены Подгаецкого В.Я.». Правда, в нем лишь одна единица хранения — копия диплома. Выясняется, что студент-медик вначале занимался в университете в Юрьеве (Тарту), а затем перевелся в Санкт-Петербург, в Военно-медицинскую академию, которую закончил в 1913 году. Как сыну учителя ему были предоставлены здесь льготы при оплате за обучение.

— Кажется, эта находка стала ключом к обнаружению еще одной фотографии Подгаецкого, сделанной накануне Первой мировой, и удалось увидеть его двадцатипятилетним.

— На одном из научных съездов я рассказал о горькой судьбе ученого заведующему кафедрой гигиены Военно-медицинской академии в Ленинграде Михаилу Петровичу Захаренко и попросил его попытаться разыскать что-либо неизвестное о Подгаецком. Через несколько дней он позвонил мне и сообщил, что в Академии сохраняются альбомы выпускников всех лет. Есть коллективное фото 1913 года, но подписей под снимками нет. Мы выслали Захаренко имевшееся у нас фото, обнаруженное И. Макаренко, и, сличив его с рядами молодых лиц, смогли установить — это молодой военный врач Подгаецкий!

— В книге описан его дальнейший путь — служба военврачом на Дальнем Востоке, а затем на Балтике, в Гельсинфорсе, в годы Первой мировой, возвращение в Киев, активное идейное принятие украинской народной революции, принадлежность к партии социал-демократов Украины, призыв при гетмане Скоропадском в ряды армии в качестве младшего врача полка, преподавательская работа в Народном университете, а затем в организованном Медицинском институте. Вот таким он был «сановником»...

— Можно добавить, что родился он в Каменец-Подольском, в семье учителя Якова Павловича Подгаецкого и владелицы небольшого частного пансионата Анны Адамовны Гладыш. В поисках работы отец часто меняет города и губернии. Чтобы помочь сыну учиться, семья переезжает в Тарту. Как и сын, Яков Подгаецкий не может жить без Украины. До конца жизни он преподавал географию в школе в гоголевских Сорочинцах...

— В «Словаре иностранных слов», несмотря на то, что это послесталинское издание 1954 г., о евгенике как способе достижения хорошего рода говорится крайне уничижительно. Это, мол, «лженаука, представляющая собою изуверскую попытку биологически обосновать господство эксплуататорских классов». А что вкладывал в понятие евгеники Подгаецкий?

— Понимаете, по сути, его книга — первое украинское научное руководство по медицинской генетике, просто Подгаецкий дал ему более популярное по тем временам название. Удалось выяснить, что в Киеве, на улице Кудрявской, где жил Владимир Яковлевич, он открыл, очевидно, первую в Украине медико-генетическую консультацию и вел частный врачебный прием, чаще по планированию семьи, как теперь принято говорить. Начал проводить медико-генетические исследования на Полтавщине, где имелись случаи полидактилии (рождение детей с шестью пальцами). Составил генетическую картотеку писателей. Найти ее пока не удалось, но это, видимо, очень интересный материал. В книге описываются хромосомы и их роль, упоминаются имена Менделя, Вейсмана и Моргана. Но, неисповедимы пути открытий... На доме, где была эта консультация, продолжительное время красовалась мемориальная доска, оповещавшая о том, что здесь проживали мать и сестра Ульянова-Ленина. И, конечно же, нет никаких упоминаний о находившейся здесь необычной медицинской консультации.

— Подгаецкий, несомненно, был поразительно разносторонним и глубоко одаренным исследователем, причем скрупулезно объективным. Так, в журнале «Красный спорт» за 1923 год нам удалось разыскать текст доклада «З приводу сучасних умов реабілітації фізкультури». Подгаецкий пишет о последствиях голода двадцатых годов, что сказывалось на отставании в физическом развитии детей, причем дистрофия плохо компенсировалась физкультурой. Но все же, наряду с нормальным питанием, это был мост к восстановлению здоровья. Наверное, обнародование и таких фактов ему инкриминировалось?

— В дни тотального Голодомора, в зловещем тридцать втором — тридцать третьем, Подгаецкий находился на далеком материке мук и отчаяния и, конечно, не мог взглянуть на происходящее в родных краях с медицинских позиций. Взамен были рекрутированы фальсификаторы, подтасовывавшие статистику о всеобщем благоденствии. Но где и как измышлялись «злодеяния» Подгаецкого? Вначале в здании ГПУ по улице Розы Люксембург в Киеве, где, до перевода в тюрьму в Харьков, содержался подследственный. В Харькове «обработка», очевидно, усилилась — Подгаецкий «признался», что... разработал двадцать способов террора против партии и правительства. Писал, очевидно, показания под диктовку следователя: «Я не в силах измерить всех последствий контрреволюционной работы, но я уверен, что она нанесла большой урон Соввласти в Украине и СССР». Оговоры себя входили в «сценарий» суда: ведь Любченко, который позже, опережая арест, покончит с собой и женой, негласно обещал заключенным, что приговоры будут мягкими. Подгаецкий в последнем слове просил после истечения срока изоляции разрешить ему работать в сельском хозяйстве, чтобы искупить вину. А он, между прочим, обладал превосходными знаниями и в агрономии и сельхозтехнике. И когда услышал вердикт «лишить свободы с суровой изоляцией сроком на восемь лет с поражением в правах на три года. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит», упал в обморок прямо в зале суда... Так поступили с единственным советским ученым, недавно избранным профессором Института индустриальной психологии в Лондоне.

— Об этом факте до ваших исследований никто ранее не знал. Как, Александр Петрович, вы «докопались» до него?

— Это почти детективная история. В Москве, в бывшей Ленинке, Юрием Александровичем Паустовским, аспирантом, а ныне доцентом нашей кафедры, был найден печатный отчет В. Подгаецкого о научной поездке в 1927 году в Германию, Польшу, Италию, где он посетил 24 гигиенических института в составе университетов в Германии, а также пять клиник профессиональных болезней, знакомясь с методиками преподавания и лечения. Но что делал Подгаецкий в Италии? В журнале «Гигиена труда и техника безопасности», №7 за 1927 год, я обнаружил объявление, что в Риме созывается III Международный конгресс по научной организации труда (НОТ). Больше ничего об этом конгрессе в других советских журналах не упоминалось. Звоню в Италию, где работает акушером-гинекологом выпускница нашего университета Эльвира Шалаева. Ее сестра Анжелика тут же отправляется в публичную библиотеку в Риме и спустя день сообщает мне, что нашла текст доклада В. Подгаецкого, выступавшего на немецком языке — «Проблема физиологической реабилитации женского труда на сахарных плантациях (по материалам исследований Киевской опытной станции по научной организации труда в сельском хозяйстве)». Доклад был прекрасно иллюстрирован и вызвал большой интерес. К Подгаецкому с предложениями о сотрудничестве обратились немало иностранных ученых, он получил предложение стать профессором Лондонского института индустриальной психологии. Сестры Шалаевы прислали мне текст доклада и в переводе на украинский язык он опубликован в нашей книге.

«РЕШИЛИ УБИТЬ ДОСРОЧНО...»

— В книге Я. Ганиткевича приводятся воспоминания Владимира Владимировича Подгаецкого, сына основателя современной профессиональной гигиены. Он пишет, что из лагеря на Соловках до 1937 года от отца приходили письма на маленьких густо исписанных листочках, ибо ограничивалось и число писем, и их объем. А потом связь оборвалась. При каких обстоятельствах погиб ученый?

— Документы опубликованы в упомянутых работах Ю. Шаповала и В. Пристайко, а также в «Ленинградском Мартирологе 1937—1938». Предписывалось расстрелять 1116 осужденных, содержащихся в Соловецкой тюрьме ГУГБ НКВД СССР. К 20-й годовщине Октября... В рапорте об исполнении указывается, что расстреляно 1111 человек. Осужденный Радионов умер, четыре осужденных этапированы в Одессу и Киев на доследование. В протоколе тройки о Подгаецком говорится, что он профессор и осужден на девять лет ИТЛ. Решили убить досрочно...

— Признаюсь, что я с особым волнением вчитывался в вашу книгу еще и потому, что и мой отец в 1938 году «тройкой» был осужден на восемь лет и отправлен на Колыму. Но увековечена ли каким-то образом, кроме новой книги, память об ученом огромных дарований и возможностей?

— В предисловии к книге ректор Национального медицинского университета профессор Виталий Федорович Москаленко пишет: «Аристократическую Пушкинскую улицу в Киеве увенчивает немало мемориальных досок в честь выдающихся деятелей города и государства. Однако среди них нет упоминания о талантливейшем украинском ученом Владимире Яковлевиче Подгаецком. Хотя жил он именно тут». Это дом №5/7 по Пушкинской, построенный как кооператив ученых. И вот мы напоминаем об этом, как и о том, что профессора Подгаецкого увели навсегда как раз отсюда. Хочется надеяться, что такой необходимый мемориальный символ здесь, наконец, появится.