ГОЛУБ — гроза волков

Село Семаки — это одна длинная улица в лесу, где на уютных просеках — незавидные деревянные полесские дома и просто под забором растут грибы, где среди бела дня, никого не боясь, в самом центре прыгают по деревьям пышнохвостые белки, а зайцы тоже чувствуют себя здесь хозяевами, только уже ночью. И не один мужик, собрав на подмогу кумовей или соседей, встречает рассветы в засаде, чтобы все-таки застрелить серого разбойника, слишком уж обнаглевшего и догрызающего деревья в садике.

По сравнению со своей знаменитой дубравой Семаки выглядят младенцем: селу только семь десятков. На подъезде к нему, но километров этак за три-четыре наше внимание привлек лесочек прямо в поле. Присмотрелись, а это кладбище! Оно, конечно, спокойно почившим спать себе вечным сном подальше от человеческой круговерти, но живым все-таки неудобно так далеко от села добираться.

— А те поля, мимо которых вы ехали, это все Семаки были, — разъяснил Григорий Адамович Семенюк, лесничий Семаковского лесничества. — Это все была когда-то барская земля, и, сказывают, хозяин в карты проигрался и заложил имение. Долг возвратить не смог, так банк и продал землю. И поехали сюда переселенцы. Я считаю, что были это люди не просто смелые, а передовых взглядов: сорваться с насиженного места, обживаться в пуще не каждый сможет.

Сам лесничий родом из соседнего села с таким простым сельским, прямо-таки примитивно символичным названием — Кукурики. То, что сам местный, с одной стороны, добавляет преимущества в работе (во всяком случае лес знакомый с детства), а с другой — приходится быть искусным дипломатом...

— Если бы мне еще пять лет тому назад сказали, что на работу в лес будет конкурс, не поверил бы! — видать, и сегодня лесничий не может привыкнуть, что на очень тяжелый физический труд есть столько желающих и что у него есть возможность отбирать людей. — Правда, местным никогда не отказываю, а всех остальных принимаем с испытательным сроком.

Лесничество же нынче — единственное предприятие в округе, где людям за работу платят деньги. И, чего греха таить, в лесу живут — из леса и живут. Прошлой осенью в округе случилась трагедия: во время охоты один из жителей соседнего с Семаками села Рудня ненароком подстрелил другого.

— Как будто бы, рассказывал, настоящий кабан шелестел в кустах, — вспоминает Григорий Адамович. — А так же дружили! Кумовьями были... И спиртного, кстати, совсем не употребляли ни один, ни другой, чтобы сказать, что по пьянке беда произошла. У покойного сыну 16 лет исполнялось, так и надумались побраконьерствовать — кабана подстрелить...

Сам не охотник, ибо давно уже не тянет к этому делу, Семенюк, несмотря на значимую для глубинки должность, живет, как и его земляки. Коня продал только прошлым летом, поскольку сын-помощник поступил в лесной техникум. Но есть лошадка, две коровы, каждый год выкармливается бычок, само собой — птица... Жена после закрытия колхозной столовой осталась без работы. Тянет ли его от сельской первозданной, но с примитивным прадедовским бытом красоты в большой город? Вот и брат Петр — известный в области банкир, а дочь Нина — студентка Киевского лингвистического университета, где изучает... китайский язык. Вот какие кадры выходят теперь из простых тебе Кукуриков!

— А это уж кто на что горазд! — подтверждает лесничий. — Ведь что касается быта, так при нынешней цивилизации городские удобства — не проблема и для сельского дома...

После окончания лесохозяйственного факультета Украинской сельскохозяйственной академии Семенюка пригласили на работу в пристоличный Ирпень. Он написал заявление, а через четыре часа забрал его и поехал в родную полесскую глубинку. И только раз за всю жизнь случилось ему заблудиться в родном лесу! На практике на Урале был, полгода — в Забайкалье, по незнакомым местам ходил один-одинешенек и нигде не блуждал. А тут собрался по делам, решил пойти прямиком. Была уже зима, болото присохло, река замерзла...

— Иду, — рассказывает. — Вроде как давно уже поворот к реке должен быть, а его нет. Лес сделался стройный и все незнакомый. Деревья уже постарее, лет по 30–35. Солнце куда-то делось, и среди дня — тьма... Смотрю — низменность и свежие человеческие следы. Кто же здесь еще ходит? Глядь, а это мои следы! И я уже, оказывается, третий круг по спирали наматываю... А через три минуты, словно пелена с глаз упала, и я вышел, куда и должен был выйти. ***

В том, что в лесу, когда тепло и сухо, хорошо побыть после полудня, городского жителя убеждать не надо. Но не скоро приходит понимание, что в селах среди леса люди не только грибы собирают или коров на опушке выпасают, а просто живут. Со всеми сложностями, проистекающими из проблем полесской глубинки... Но когда наш «Жигуль», не отставая на крутых поворотах от УАЗика лесничего, намотал на колеса несколько километров извилистой лесной дороги и остановился на широкой просеке, мы попали в такую красоту, что поневоле потянуло на шутки: вот тут бы попросить не политического, а просто душевного убежища хотя бы на неделю!

Кордон Сологубовка — такое название носит это место — хуторец, в котором проживает бывший лесник Петр Гервасиевич Голуб. Он здесь 29-й год. А лесной мастер Антон Панасюк, который, к сожалению, уже умер, прожил в лесу 34 года. На этом месте еще «при поляках», а может, еще и «при царе» была изба лесника. Не знаю, как там когда-то, а нынче усадьба крепкая.

В лесу уже года два не видели ни волчьих следов, ни гадюк, которых когда-то была тьма, однако обнаглели дикие кабаны.

— Овес посеял, километра два от хутора, так все с землей сравняли, только где-то два ведра намолотил. Научились и кукурузу «собирать»: сломает стебель и кочаны объест, — делится заботами хозяин. Досаждают и белки, которые весь урожай со старого развесистого маньчжурского ореха переносят в свои дупла. Однако зайцы такие хитрые: если в лесу появляются охотники, приловчились прятаться на дворе у Голуба, сразу за сараями, под туей.

Петр Гервасиевич с нежной фамилией Голуб — известный в округе истребитель волков. Этому делу его научил родной дядя Володька, тоже работавший лесником.

— В первый раз пошел я по следу за волчицей, выследил легко. Целых девятеро в норе было! Вынужден был рубашку с себя сбросить, чтобы всех забрать, — вспоминает. — В другой раз натолкнулся, когда уже подросшие волчата мясо ели. Троих едва поймал, один меня еще и укусил, а остальные убежали. А однажды залез за зверем в нору, девять штук тогда «заполевал», завернул в рубашку, а вылезти не могу... Дядя за ноги вытягивал!

Сколько точно хищников уничтожил, бывший лесник уже и не помнит, но общими усилиями насчитали до ста (!) штук. А самым главным за 37 лет работы в лесу Петр Гервасиевич считает то, что... «на должности лесника не спился». Можно было бы воспринять его слова как похвальбу или шутку, но что есть, то есть: фраза «Лес — наше богатство» и о работниках леса тоже... А удержала от искушения Гервасиевича, считаю, большая любовь к природе. Можно часами слушать его рассказы о повадках зверей, о красоте леса. Имеются тут у него и любимые места.

— Всегда стараюсь зайти в урочище Цыганка, — рассказывает Голуб. — Я люблю это место... Как там красиво весной, когда все расцветает! Иногда смотрю и думаю: наверное, так в раю! А еще знаю, где сон-трава зацветает, и никому не показываю, не то вытопчут. Однажды нашел два кустика, на одном было 18, а на другом — 23 цветка. Такое чудо в природе нечасто бывает... Хорошо, что такое место далеко от людей...

Всегда, когда возвращаешься из села из командировки, при въезде в город хочется облегчено вздохнуть: романтика — романтикой, а на асфальте оно привычнее. Но тут впервые город показался неприветливым, мрачным, с зажатым каменными стенами пространством. Вспоминался лесной хутор Сологубовка, в котором скоро вся улица укроется ковром из ромашек. Наверное, должно быть в жизни и природе такое равновесие: кому-то — изучать китайский язык в столице, чтобы больше никогда не вернуться в родные, но такие далекие от дорог Кукурики, а кому-то до последних дней прожить в лесу и сохранить его для других. Когда несколько лет тому назад чья-то «бизнесменская» голова придумала превратить уникальные семаковские дубы в паркет для немцев, поднялись и Семаки, и Кукурики, и Рудня. Несколько раз собирались крестьяне на сходку и свое, праотцовское, отстояли.