Как пролетели пролетарии

ТАМИЛА ВОРОНИНА

Только со временем начала понимать значение для своего района события, состоявшегося почти 20 лет назад, а точнее — как раз под Новый год в 79-м. В закоулках памяти сохранился день, когда нас, школьников, на автобусе вывезли за город, чтобы обеспечить массовость на празднике открытия шахты под незатейливым названием «Новомиргородская». И было все, как и положено — громкие речи тогдашних руководителей управления «Александрияуголь», к которому присоединили новорожденную, духовой оркестр, торжественное перерезание красной ленточки, первая вагонетка на-гора. Мы блуждали в лабиринтах административного здания, нам позволили глянуть на клеть, опускавшую проходчиков под землю. А еще мы по очереди примеряли шахтерскую каску и держали в руках фонари, а между делом шастали в выездной буфет за лимонадом и пирожными... ИЗ НЕДАВНЕГО ПРОШЛОГО

Еще во время сооружения шахты заштатный городок начал новую жизнь, уже полноправно именуя себя райцентром. Активно перестраивался частный сектор (мой сосед, бывший шахтер, рассказывал: за трехлитровую банку самогона можно было выменять вагонетку леса, который шел на подземные нужды. Грех не воспользоваться такой возможностью). Потом как грибы начали расти пятиэтажные дома, где кроме шахтеров получали квартиры и очередники горсовета. Новая поликлиника (теперь почти пустая), хирургический корпус, общежитие, школа, детсады — вот неполный список объектов, возведенных в райцентре за государственные капиталовложения благодаря существованию шахты. А поскольку район прямо-таки нашпигован полезными ископаемыми и перспективный план развития предусматривал разработку по крайней мере еще двух буроугольных разрезов, то и строительство инфраструктуры велось с соответствующим размахом: первые этажи многоквартирных домов занимали гастрономы, парикмахерская, аптека, телеателье и т. д. Так и остались на память о лучших временах недостроенный многоквартирный дом для шахтеров и помпезный корпус терапевтического отделения больницы — как дополнение к уродливому каземату хирургии.

Кроме возможности почти бесконтрольного использования государственных средств, район приобрел первоклассного «мальчика для битья». Коммунальная служба испокон веков была слабиной каждого райцентра, а на обслуживании шахтой до поры до времени находились почти все важные объекты ныне коммунальной собственности — котельные, водозабор, очистительные сооружения и т. п.. И не удивительно, что большинство бывших совещаний и летучек в кабинетах районного начальства если не начинались, то заканчивались разбором очередных промашек дирекции шахты. Это и вправду было очень удобно — ни за что практически не отвечая, находить виновных во всех местных недостатках. Вследствие осушительных работ начала исчезать вода в колодцах южной части города — виновата шахта. Исчезла вода в многоквартирных домах — снова рабочие «проспали» насос на водозаборе. Если прибегнуть к образному сравнению, то «Новомиргородская» была для района ребенком- калекой у приемной матери. Не очень заботясь о ее судьбе, такая мать не забывает, однако, удачно спекулировать на увечье, выпрашивая на проживание. ЧЕМУ РАВЕН ПЕРИОД РАСПАДА

Сданная в эксплуатацию с недоработками, шахта «Новомиргородская» на протяжении всех лет своего существования тянула на себе эти родимые пятна социализма, как черепаха панцирь. Проектной мощностью почти полтора миллиона тонн в год, никогда не давала даже трети, поглощая все новые и новые дотации. Будучи планово нерентабельной, как, в общем, все буроугольные шахты Приднепровского бассейна, обслуживающие ТЭЦ и брикетные фабрики, «Новомиргородская» не выбрала за эти годы и половины природных месторождений.

«Человеческий фактор» тоже не играл в ее пользу. Для аграрного района шахта так и осталась причудливым наростом. Шахтеры — частично вахтовики, отправленные управлением на выполнение временных работ. А местных наемников свой поросенок в хлеву или несобранное перед дождем сено всегда волновали больше, чем возможность заработать пусть даже неплохие по тем временам деньги, опускаясь под землю в холодную воду (повышенная влажность — одна из особенностей залегания буроугольных пластов).

Без сомнения, 20 лет — исторически мизерный период в развитии отрасли почитай на голом месте. По сравнению хотя бы с Луганщиной — краем шахтерских традиций и династий, где профессия занимает главное место и передается в наследство от отца к сыну. А тут не сложилось. Настоящий крепкий коллектив, ядром которого стал бы независимый профсоюз, способный последовательно и настойчиво отстаивать интересы шахтеров, так и не возник. А отдельные стихийные выступления на центральной площади города лишь сперва воспринимались как экзотика и смущали районное руководство. Но быстро претензии «гегемонов» научились нейтрализовать, поскольку они не носили системного характера и не задевали «фундаментальных основ существующего строя».

Так и тянулась бы из года в год потихоньку обычная жизнь, да не тут-то было. Ныне шахтеры причиной всех бед склонны считать недальновидную политику самого первого правительства Украины как самостоятельного государства — так или иначе, а трещина угольной промышленности начала разрастаться именно с тех времен. Неконкурентоспособность и высокая себестоимость продукции повлекли то, что буроугольные шахты стали чуть ли не самыми первыми банкротами отрасли. В черный список ликвируемых попала и «Новомиргородская». И пока тогдашний состав районной и госадминистрации вместе с областным руководством пытались на наивысшем уровне добиться сохранения предприятия в рабочем состоянии, а в самом Минуглепроме ответственные лица менялись как в калейдоскопе, шахту лихорадило. Хроническая невыплата зарплаты увеличила и без того высокую текучесть кадров. Одни и те же работники по несколько раз приносили и забирали заявления об увольнении. Финансирование и материально-техническое обеспечение шахты свелись к нулю. Кроме того, реорганизация «материнских» предприятий Александрии — Ватутино не зацепила «Новомиргородскую», и она не вошла в состав ни одной из новоиспеченных холдинговых компаний, а почти два года висела в юридическом вакууме, обрастая долгами.

Усилия по спасению шахты не принесли ощутимого успеха, а только затянули агонию предприятия. Призрак ликвидации еще до принятия официального решения блуждал по шахте, вынуждая поспешно демонтировать оборудование. Что же касается добычи угля, то она прекратилась еще год назад — так, план за десять месяцев в 1997 (!) году был выполнен на... 6,3% — цифра более чем красноречивая. Да и вопрос реализации уже добытого угля не решался. На складе до сих пор хранится 39 тыс. тонн никому сегодня не нужного сырья. Поэтому и сами рабочие не выдержали нестерпимого положения и в ноябре 97-го на собственном референдуме проголосовали за ликвидацию предприятия — очевидно, доверившись закону, который хоть в данном случае гарантирует погашение задолженности. СКОРО ЛИ «ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ»?

Когда несколько лет назад еще была возможность перевести шахту на так называемое «сухое» консервирование и сохранить ее хотя бы на будущее, затратив при этом значительно меньше средств, чем она требует ныне, то сегодня вопрос уже стоит иначе. Сегодня ликвидация означает полное затопление подземного хозяйства. Значительную часть оборудования «съедят» агрессивные шахтные воды, поскольку без вовремя разработанного проекта ликвидации шахты оно не демонтировалось полностью. Собственно, этот процесс уже в стадии завершения (уж что-что, а разрушать мы научились в совершенстве). А наверху мало-помалу растаскивается все, что плохо лежит (даже то, что лежит хорошо, — например, электрическая и телефонная проволока). На столе у последнего директора, председателя ликвидационной комиссии М. Тхоржевского куча актов из райотдела милиции — свидетельство активной «деятельности» местных жителей и отдельных шахтеров, которые не ленятся в удобное время выехать за город и пошастать по территории в поисках «лишней» железяки. После всех разговоров об участи лежащего в нокдауне предприятия сложилось впечатление: пока дело дойдет до воплощения в жизнь прекраснодушных бумажных прожектов-обещаний УГКР, нечего уже будет переоборудовать. Более того, мне вообще осталась непонятной судьбоносная функция монстра-посредника с громким именем Украинская государственная компания по реструктуризации... и т. п. Ведь реальных последствий ее деятельности, кроме выпущенных оптимистичных листовок, пока что не наблюдается — по крайней мере, в конкретном случае. А вот средства, которые удается «выбить» в министерстве под ликвидацию шахты, проходят по схеме Минуглепром — УГКР — Ватутинский строительный комбинат (именно на него возложено выполнение физических работ по ликвидации). Нетрудно догадаться, что на погашение долгов непосредственно шахты капнет то, что протечет сквозь пальцы, и это будет продолжаться долго и нудно.

Сегодня, когда судьба «Новомиргородской» уже не вызывает ни запоздалого протеста, ни упреков, то судьба ее бывших работников не оставляет безразличным. Ведь, в отличие от каменных сооружений, это живые люди, отдавшие десятки лет предприятию, заработавшие кучу профессиональных болячек и оставшиеся за бортом. Они твердо уверены только в одном: отобрано право на труд и достойную жизнь, а значит, и на будущее. Вырвать у родного государства хотя бы ранее заработанное (долги шахты по зарплате еще с 1996 года — 879 тыс. грн., по регрессным искам — 29 тыс. грн.) не помогает даже суд.

Пока что сокращенные шахтеры получают пособия по безработице через районный отдел службы занятости, и выплаты им продолжили еще на год. Но смириться с унизительным положением просителя и с мыслью о том, что тебя нагло надули, отобрав несколько лет бесплатного труда, удается далеко не всем. Кто-то продолжает судиться, тщетно добиваясь положенного, кто-то адаптировался на заработках в ближнем или дальнем зарубежье, кое-кому спасительным маяком светит законная пенсия. 180 бывшим шахтерам удовлетворили, наконец, судебные иски и выплатили задолженность по зарплате. Но 600 человек продолжают ждать своей очереди. Помимо этого, 94 шахтера скоро будут выброшены на так называемый «рынок труда» — единственный рынок, где ничего, кроме нужды, не приобретешь. Переучиться c горняка на, скажем, слесаря или газозварщика не проблема. Однако трудоустройство не гарантируется. В городе, где проживает большинство уволенных шахтеров, промышленные предприятия не работают, а на тех, которые дышат хоть и через раз, своих работающих негде девать, без денег месяцами сидят (скрытую форму безработицы и ее разрушительное влияние еще никто не удосужился исследовать). Вот и остаются бывшие шахтеры вместе с семьями в заложниках злой судьбы. А с наступлением лета их ряды пополнят и те две сотни человек, которые дорабатывают до полной ликвидации предприятия. Их тоже ожидает неопределенность и отчаяние, хотя главной нотой в программе УГКР звучит именно создание новых рабочих мест для уволенных.

Конечно, на фоне луганских трагедий история шахтеров небольшого провинциального городка выглядит бледновато, — кто-то может подумать, прочитав. Но все познается в сравнении. По данным того же отдела службы занятости, на конец прошлого года бывшие шахтеры составляли 24% безработных района, а из выплат по безработице на них приходится 62,5% — львиная доля всех сумм. Это при том, что получить невыплаченное жалованье до полного завершения ликвидационных работ на шахте мало кто надеется. Сокращенные опасаются, что о них или забудут вообще, или растянут «удовольствие» на годы (и прецедент есть: начало выплат ранее сокращенным УГКР исправно переносит из месяца в месяц). Неумолимая жизнь между тем не стоит на месте, и в конце года с ней свел счеты бывший шахтер, пенсионер Николай Уманец. Пустив все нажитое за годы нелегкого труда на лечение профессиональной болезни, мужчина потерял последнюю надежду после того, как получил бездушную отписку с одной ну о-че-нь высокой инстанции. На похороны шахта выделила... 17 гривен — все, что было на тот момент в кассе.