Косенко и «недобрые советские времена»

Обычно информационным поводом служит событие. Но и отсутствие такового порой достойно внимания. В случае с приговором Михаилу Косенко, вынесенном в Москве 8 октября, поводом служит отсутствие каких-либо протестных акций или просто заявлений примерно этак с 10 октября. Возмущение длилось недолго и ни к чему не привело.

А приговорили Косенко к принудительному содержанию в психиатрической лечебнице. Его участие в протестных политических акциях было истолковано как проявление душевной болезни. Как в недобрые советские времена.

И на этом примере видно, как глубоки различия между Россией и Украиной. Президентом Ассоциации психиатров Украины является Семен Глузман, занимающий также пост директора Международного медицинского реабилитационного центра для жертв войны и тоталитарных режимов. Семь лет лагерей и три года ссылки он получил от советской власти, по существу, за дискуссию по профессиональным вопросам. Как психиатр он выступал против использования психиатрии в политических целях.

В Украине на базе государственных архивов в течение пяти лет выполнялось исследование истоков политических злоупотреблений в психиатрии. В общей сложности были повторно обследованы шестьдесят человек — граждане, осужденные за политические преступления и госпитализированные на территории УССР. По результатам этих обследований было обнаружено, что ни один из них не нуждался в каком-либо психиатрическом лечении. В России же...

Впрочем, по порядку. А порядок требует того, чтобы в самом начале я поблагодарил за профессиональные консультации канадского (ныне канадского) психотерапевта (Mental

HealthOutreach) Бориса Гордона. От него я узнал много интересного о том, каким образом в России был сохранен механизм карательной психиатрии.

Так вот, появись сейчас в России новый Семен Глузман, у него были бы большие проблемы из-за вмешательства в дела, судить о которых может лишь узкий круг людей из психиатрического сообщества. С 2001 года право на подобную экспертизу есть у нескольких институтов, только у спецврачей.

Как рассказал доктор Гордон, в большинстве демократических стран человека, доставленного в приемный покой обычной больницы, осмотрит обычный дежурный психиатр; если его нет — врач общей практики. Через сутки — другой (не тот же самый!) психиатр, в случае чего — еще один. Пациент сразу же может позвонить по горячей линии так называемому patient’sadvocate, и высказать подозрение, что его держат в больнице с недобрым умыслом.

И никаких специально выделенных экспертов! Все с точностью до наоборот: это, как вызов в качестве присяжного, может выпасть на долю любого врача. За ангажированную или просто некачественную экспертизу можно лишиться лицензии. Естественно, в этой ситуации даже не самые светлые люди будут вести себя осторожно. В России же места (лицензии у российских врачей нет) можно лишиться как раз за честность. Поэтому бессмысленно спрашивать «почему эти психиатры не подали в отставку, не эмигрировали, не предали огласке факты давления», и так далее. Тот, кто способен на подобный поступок, практически не имеет шансов попасть в систему.

Далее, продолжил доктор Гордон. Как правило, на Западе, чтобы человек был доставлен в приемный покой для осмотра психиатром (не помещен на принудительное лечение, а просто доставлен в больницу), нужны три условия.

Первое. Непосредственный риск для самого больного или его близких здесь и сейчас. Бегает с ножом или пистолетом, собирается покончить с собой или убить кого-то. Здесь и сейчас, а не по слухам сто лет назад.

Второе. Подозрения на тяжелое психическое заболевание или уже точно установленный диагноз. Если человек бегает с ножом, но есть подозрения, что он под мухой или под действием наркотика — в больницу такого человека доставят, но вести его будут другие специалисты, стараясь снять интоксикацию. Консультацию нарколога он получит, но много позже, когда будет выведен из опьянения.

Третье. Зафиксированный отказ от амбулаторного лечения.

Нетрудно заметить, что «у них» Михаил Косенко не попал бы в стационар по всем трем причинам. Риски для него и окружающих никто не смог зафиксировать даже в весьма ангажированном суде. Никто и никогда (до вмешательства казенных «экспертов») не ставил ему тяжелый диагноз. Наконец, он никогда в жизни не отказывался от амбулаторного лечения.

Таково суждение специалиста, имеющего опыт работы в России и за рубежом в качестве врача и медицинского обозревателя ряда изданий.

Приговор Косенко выявил, что в России намеренно и сознательно был законсервирован, а затем приведен в действие отлаженный в прежние времена механизм карательной психиатрии. Весьма эффективный механизм. Ведь приговор Косенко может стать пожизненным. Подумаешь: переосвидетельствование каждые полгода! Да и что будет их содержанием? Выяснение политической позиции пациента? Плюс к этому вседозволенность. Его могут истязать самым изощренным образом.

Советская карательная психиатрия связана с именами Снежневского и Лунца, достойными встать в один ряд с Менгеле и чекистскими врачами-убийцами. Настоящими, а не теми, кого повязали в конце сталинского правления. Кроме СССР, этим прославились Румыния, Куба и Китай. Что касается нацистской Германии, то там признание человека слабоумным и неполноценным влекло за собой не принудительное лечение, а эвтаназию или отправку в лагерь смерти.

Тюремные психбольницы были созданы в СССР еще в тридцатые годы. 29 апреля 1969 года председатель КГБ Юрий Андропов направил в ЦК КПСС проект плана расширения сети психиатрических больниц и предложения по усовершенствованию использования психбольниц для защиты интересов советского государства и общественного строя. Кроме того, принимались и соответствующие закрытые постановления ЦК партии и Совета Министров. Так что это была продуманная государственная программа. Какие документы принимаются сейчас — узнаем рано или поздно.

Все было шито-крыто. Но реакция мирового психиатрического сообщества поначалу тоже сводилась к непубличным переговорам, была тяжелой, медленной, все-таки была. В результате многолетнего давления в1983 году Всесоюзное научное общество невропатологов и психиатров добровольно вышло из Всемирной психиатрической ассоциации накануне ее VII конгресса в Австрии, когда стало ясно, что исключение неизбежно.

Сейчас дело пока ограничивается докладом Европарламенту ветерана борьбы с психиатрическим террором Роберта ванн Ворена «Психиатрия как инструмент принуждения в постсоветских странах». Случай Косенко — не первый в России. В регионах было зафиксировано изрядное число попыток объявить сумасшедшими критиков местной власти и независимых кандидатов в местные депутаты. Но это первый очевидно неправосудный судебный приговор, приравнивающий политический протест к душевной болезни.

Прогноз ванн Ворена в его интервью Радио «Свобода» неутешителен:

«Я занимался этим в советский период, и тогда был большой интерес на Западе среди политиков, тогда было очень популярно говорить о правах человека в Советском Союзе. Сейчас люди очень боятся высказываться, потому что есть экономические контакты с Россией: если мы начинаем говорить о правах человека в России, тогда мы это ощутим результат на своем кармане. И люди молчат, они уверены, что такое давление, которое было в советский период, невозможно снова вернуть».

Да и в самой России тишина. В условиях свободы слова и при возможности самых разных форм протеста.

Опять убеждаемся, что дело в точном понимании властью отношения русского общества к душевному нездоровью. И не только к душевному. Это отношение не менялось со времен Андропова. Защищать просто осужденного — праведно или неправедно — общество готово. Но слово «псих» до сих пор является ругательством, как и слово «инвалид». Сумасшедшие не вызывают сострадания, как не вызывали они его во времена Поприщина. Это просто невесть что возомнившие о себе люди, в лучшем случае — герои анекдотов или низкопробных комедий. Андропов знал население, которое контролировал. Знают его и выросшие под его чутким руководством нынешние правители. Самое надежное управление — низовое, использующее все худшее в человеке, не побуждающее его к рефлексии и усилию над собой.