Леся ДОВГА: «Мы так и не поняли до сих пор, что учиться — это, прежде всего, думать»

Взять хотя бы, к примеру, такую новую и достаточно модную дисциплину, как культурология. Ведь несколько лет назад казалось, что эта отрасль знаний у нас расцветет буйным цветом, что сейчас, уже без внешнего давления и унижения, запрещений, гонений и репрессий, осуждения и искажения украинская культурология станет полноценной и чрезвычайно интересной «наукой о духе». Что, наконец, появится молодое поколение тех, кто сможет, так сказать, «извлекать из сундуков» все наши сокровища, тем более, что кафедры, на которых в немалом объеме преподается культурология, за последние годы открылись чуть ли не в каждом нестоличном вузе, и вступительные конкурсы на эти специальности — стабильно высокие. Но некоторые очень тревожные тенденции, о которых я беседовала с культурологом, искусствоведом, историком Лесей Довгой после того, как прочитала ее блестящую статью в «Украинском гуманитарном обзоре» (№3), вынуждают сделать совсем другие (и совсем неутешительные) выводы.

— Госпожа Леся, в вашей статье о двух учебниках по истории культуры, которые недавно вышли, вы попытались обнаружить и проанализировать «привычки недумания», как вы их метко называете. Такое ироническое отношение к текстам этих учебников — это для вас основной принцип борьбы с явлением стереотипов и штампов в учебном процессе?

— Если бы я думала, что на такие учебники достаточно реагировать донимающим смехом, то я написала бы не большую статью в «УГО», а короткий шарж в «Литературную Украину», а то и вообще не тратила бы на это времени. По-моему, здесь далеко не до смеха, ведь эти «привычки недумания», заложенные в учебник, тиражируются в тысячах голов, готовя людей, опирающихся, как на истину в последней инстанции, на ошибки, погрешности, а то и просто всякий вздор. Кроме того, в этих учебниках под маской «наиболее современных методологических подходов» и «впервые в Украине» скрываются плохо усвоенные уроки научного коммунизма или монстрообразный конгломерат из концепций, задекларированных еще романтиками, позитивистами и советскими «марксистами». Я не оспариваю право каждого ученого отстаивать собственную концепцию, независимо от того, нравится она кому-то или нет. Но я против того, чтобы в молодые головы вкладывался этот «антиквариат» под маркированием «свежего продукта». И еще одна деталь настораживает: слишком уж декларативный и назойливый «ультрапатриотизм» учебных пособий, в которых нетрудно проследить и недостаточное знание фактологического материала, и несоответствующие методологические основы скрываются за «стенаниями» и «причитаниями» по поводу того, какими правильными и великими мы (украинский народ) «испокон веков были» и какими жестокими, несправедливыми, а кое-где и просто отсталыми были наши соседи, которые нас постоянно предавали, порабощали и притесняли. Все это служит профанации украинской культуры, которая выглядит не только обезображенной, но и совершенно неинтересной. У молодежи складывается впечатление, что в украинской истории и культуре нет ничего, к чему стоит обращаться. Таким образом интерпретируемую и написанную историю культуры, наверное, лучше не излагать вообще.

— Но в советские времена мы привыкли, что учебники являются чем-то формальным, о чем отчитываются, но настоящие знания ищут и получают совсем из других источников. Т.е. существовала практика двойного стандарта вузовской интеллектуальной жизни, когда читали и говорили «с кафедры» одно, а интересовались, обсуждали, полемизировали с совсем другими произведениями.

— Прежде всего позвольте не согласиться с последней частью вашего предположения. Я не знаю, где и когда в официальной науке советской эпохи было принято иметь собственные взгляды и еще полемизировать. Во всяком случае, мне ни в вузе, ни в дальнейшем труде ученого с такой практикой встречаться не приходилось. И сейчас с полемизированием у гуманитариев еще далеко не все хорошо. Если же речь идет о двойном стандарте, то он действительно есть, но в другом. У нас почему-то привыкли, что заниматься кибернетикой или ядерной физикой могут только специалисты, а если соответствующего образования не имеешь — занимайся культурой. Очень благозвучно, престижно, модно и не требует специальных знаний и навыков. Кстати, еще в советские времена это широко практиковалось в отрасли искусствоведения, которое тогда преобразовалось из кропотливого научного труда в околонаучный «элитный клуб для белых людей». Сегодня же в Украине культурология как вузовский предмет даже не претендует на то, чтобы стать наукой. В массе вузов ее преподают все, кому не хватает нагрузки по основной профессии. Преподавателю вуза, особенно нестоличного, просто некогда, а по большей части и негде заниматься методической литературой, делать научные изыскания. Преподаватель, который должен сегодня подготовиться, чтобы уже завтра читать историю культуры, берет соответствующее пособие, освященное авторитетом столичных вузов и докторских степеней, и использует его. У него нет ни одного критерия для критической оценки учебника, в котором все на первый взгляд выглядит вполне прилично.

Учебники по истории культуры написаны очень формально именно в главе, посвященной истории культуры Украины. Трудов по отдельным проблемам истории культуры очень мало или нет вообще. Например, «белых пятен» даже в близком нам «задокументированном» XVIII веке — больше, чем заполненных, не говоря уже о «темном» раннем средневековье. Куда ни глянь — только конкретные персоналии, о которых мы также знаем очень мало. Даже Григорий Сковорода, о котором написаны сотни статей и монографий, остается для нас фигурой закрытой, т.к. всегда рассматривался отдельно от часового контекста. Мы очень мало знаем об основах его миропонимания, о том, кто его формировал и что его окружало, как мыслили люди, с которыми он общался и у которых жил много времени, не говоря уже о постоянных попытках свести его элитарное философствование к вымышленному советской эпохой «народолюбию».

Но обобщающие труды пишутся с завидной резвостью. В лучшем случае эти обобщения опираются на три источника: чаще всего это Грушевский, Маланюк и Кулиш. Опять же — дело не в качестве лектуры, а в том, что она устарела по крайней мере на 100 лет. Новые источники, методология, взгляды, стили изложения — этого как будто и не существует. Основой же остаются позитивизм и народничество плюс «История УССР» в 10-ти томах. Бесспорно, в данном многотомнике были главы, написанные специалистами высокого ранга. Но, как ни удивительно, именно эти главы современным культурописанием оказались незадействованными. В советское время были два принципа написания биографий выдающихся людей. Я назвала бы это — тип биографии Шевченко и тип биографии Ленина. Первый, хоть и гений, однако сирота, самый младший в семье, обездоленный, необразованный, благодарит всех своих чужеземных благодетелей и без них просто не стал бы самим собой. Второй — происходит пусть не из самой богатой, но зажиточной семьи, от рождения отличник, во всем первый и самый лучший, получает блестящее образование, самоуверенный и бескомпромиссный — словом, прирожденный лидер. Нам долго вколачивали в голову, что для украинца предмет особой гордости — быть сиротой и крепостным, а не свободным человеком, восстающим против рабства; просить «старшего брата» о подачке, а не уверенно брать должное. Эти два типа биографий касаются и способов написания истории культуры. Историю украинской культуры до сих пор пишут по принципу первого типа. Но гонимых и нищих можно жалеть, им можно сочувствовать, их только сложно уважать, а тем более любить и гордиться ими, хотя это, возможно, и отвечало бы христианским заповедям. Эта же тенденция просматривается и в бесконечных пассажах о том, как украинцы всегда были впереди всех и какие нищие были ближайшие соседи, в частности россияне. Здесь речь не о том, чтобы отрицать отдельные очевидные факты, например, относительно большей принадлежности Украины к Европе в XVII в. по сравнению с допетровской Россией. Дело в плохо скрываемом комплексе мегаломании (мания величия), которым пытаются затушевать имплицитное чувство неполноценности. Ведь сильному, уверенному в себе и достаточно честолюбивому человеку не следует никого унижать для того, чтобы в глазах общества выглядеть сильным. Но это уже тип «биографии Ленина». Однако до написания биографии украинской культуры в таком ракурсе авторы известных нам вузовских пособий по истории культуры, большей частью, ни морально, ни профессионально не доросли.

К сожалению, невозможно остановить распространение таких учебников, и никакая критическая рецензия этого не делает. Вообще, невозможно решить что-то запретами, но создание соответствующей реакции, какого-то интеллектуального поля, где существует критика таких учебников, — вот что сейчас было бы очень кстати. Чтобы заставить потенциальных авторов новых учебников хорошо подумать, прежде чем начинать писать. Я не хочу сказать, что вообще все написано плохо. Например, с книгой Мирослава Поповича можно дискутировать — концепция, персоналии, взгляды, но чего нельзя не признать, так это того, что «Очерки украинской культуры» написаны профессионально человеком, который очень хорошо знает, о чем пишет. Но эта полезная для преподавателей книга является слишком сложной, а кроме того — слишком обширной по объему для среднего студента. Есть хорошие пособия по истории мировой культуры, написанные авторским коллективом под редакцией Ларисы Тимофеевны Левчук, но они также рассчитаны на гуманитариев, к тому же и там не все главы написаны равноценно, в частности, в пособии, посвященном западноевропейской культуре, совсем упущена из виду эпоха барокко. В любом случае, этого слишком мало, чтобы противостоять лавине пособий такого типа, о чем идет речь в моей рецензии.

— А если обратиться к таким «узким» темам, как история украинского изобразительного или украинского театрального искусства?

— Мне трудно судить о театроведении, а вот с положением дел в искусствоведении я немного знакома. Собственно, нынче я бы не рискнула утверждать, что оно у нас на самом деле существует. И дело не только в том, что публикуется мало исследований, что существует всего лишь один журнал, издающийся не слишком регулярно, что 80% монографических публикаций — это не новые исследования, а вынутые из ящика, что о новейших методологиях не приходится и говорить, и тому подобное. Еще больше тревожит отсутствие среди авторов публикаций новых, или, точнее, молодых имен. А это как раз и свидетельствует о серьезном кризисе в отрасли, о том, что не создано ни одной научной школы, а наши «метры» не потрудились воспитать учеников. Я уже не говорю о том, что в Украине нет ни одного серьезного искусствоведа-византолога, а это по меньшей мере странно для страны, культура которой в значительной степени замешана на византийской традиции. Это же касается польского, литовского, болгарского и, по-видимому, в общем зарубежного искусства, что особенно больно, когда речь идет о тех культурах, которые прямо или косвенно влияли на нашу культурную традици или даже черпали из нее что-то для себя. Не лучше обстоят дела и с художественной критикой, которая почему-то ориентирована не на трезвый всесторонний анализ творческих процессов, а на отстаивание интересов отдельных группировок художников, сведение счетов между так называемыми «тусовками» или удовлетворение довольно убогих вкусов отдельных меценатов. Действительно независимой критики, открытых дискуссий и самостоятельных искусствоведческих интерпретаций даже в объемах, которые были присущи украинской художественной жизни на рубеже XIX и XX в., сегодня нет.

— Влияет ли на уровень наших учебников и состояние культурологии переводная литература, которая все-таки появляется в Украине?

— Если речь идет об истории мировой культуры — наверное, влияет, но если мы говорим об истории украинской культуры — то по большей части нет, здесь мы упрямо следуем стереотипам «седой древности».

— Для вас «остановленная история» и «привычка к недуманью» в учебниках кажутся более страшными, чем тот бюрократизованный язык, которым они написаны?

— Бюрократизованный, а точнее, «штамповый» язык и «привычка к недуманью» — вещи взаимосвязанные и имеют общее происхождение. Использование такого языка базируется на механическом перенесении реалий XX века на другие эпохи. С таким подходом, как и с псевдопатриотизмом, очень сложно бороться, так как если указываешь на подобные «ляпсусы» и непрофессионализм, стразу же слышишь обвинение в украинофобстве. И дискуссия из научной превращается даже не в идеологическую, а в популистскую, в которой каждый нормальный ученый чувствует себя не очень комфортно.

Вместе с тем, для студентов, для молодежи — это еще одно негативное последствие. Потому что они чувствуют, что их, во-первых, обманывают, во-вторых, насильственно хотят заставить мыслить категориями прошлого века. История культуры не может читаться обобщенно, одинаково для всех, она должна рассматриваться с точки зрения профессии, как способ мышления людей разных эпох. Тогда она станет интересной для законодателя, физика, инженера, реставратора, потому что будет отражать поле их интереса. Без механического запоминания дат рождения — смерти и имен каких-то художников и писателей. «Сдал — забыл», с тяжелым ощущением напрасно потерянного времени. Я понимаю, что сейчас не возможно быстро подготовить нужное количество молодых талантливых культурологов, которые бы начали делать это дело на надлежащем уровне. Но это — не предлог делать все время хуже и хуже. Возможно, действительно — лучше бы прекратить чтение таких курсов до тех пор, пока не появится возможность делать это по-настоящему хорошо.

— Преподавая культурологию, встречали ли вы таких молодых людей, которые действительно смогут это делать хорошо в ближайшем будущем?

— Конечно, молодежь будет это делать настолько честно, насколько честно занимались ею педагоги, которые ей преподавали. Поэтому я уверена, что отсутствие школы — искусствоведческой или культурологической — вина не молодых людей, а учителей, которые не увидели между своими учениками талантливых людей или же сознательно не дали им дорогу в науку, опасаясь конкуренции. Ведь в тех отраслях украинской гуманитаристики, где есть яркие лидеры, всегда находится достаточное количество умной и преданной своему делу молодежи. Но, к сожалению, большинство украинских студентов, особенно в провинции, до сих пор не знает, что учиться — это, в первую очередь, думать, а совсем не зубрить кем- то выписанные истины, что на семинарах можно не соглашаться с преподавателем, что существует критика идей, что можно и требуется отстаивать собственное мнение. Тогда, когда все это, хоть и в зачаточном состоянии, появится у нас и не будет преследоваться различными путями, вот тогда и можно будет говорить о более-менее нормальном развитии украинской культурологии. Меня утешает, что сегодня процесс становления такой науки значительно упрощается, поскольку, с одной стороны, давно сняты все табу на разработку тех или иных проблем, с другой — сейчас многие студенты-старшеклассники и аспиранты могут ездить на стажировку за границу, и тем самым получать лучшее образование, быть в курсе в самом деле новых идей и методологий, разрабатывающихся зарубежными коллегами. Они видят там другое отношение к профессиональным обязанностям, другие принципы общения между профессором, преподавателем и студентом, и они уже не захотят работать «как всегда».