Молчаливый кларнет

Идея неспешности вовсе не владеет массами. Все мы — резвобегущие, естественно, со скидкой на личную выносливость. В различные корпоративные схемы, а борьба за выживание — тоже вечная схема, с трудом вписываются торможение, поиск душевной тишины, чтобы услышать главное, перевести дух, подбодрить пульс. Натиск неотложных проблем и их решение — у большинства и есть основное жизненное меню. Двигаться приходится быстрее, но и останавливаться чаще, но бывает — споткнешься о собственное торможение и удивишься — как, оказывается, случается. И вовсе не за морями-океанами, а тут, рядом, в центре родного и вечного города, знакомого с детства. Неспешность нынче деликатес, и начинаешь более объемно смаковать совет — не спеши, а то успеешь.

В тот день, когда мы, верные подружки, получили приглашение взять участие в мастер-классе в квартире-музее П.Г. Тычины, чтобы попробовать себя в рисунках на стекле, все не складывалось. Мы, конечно, робко согласились, но понимали, что, скорее всего, план сорвется. И не потому, что не верили, что получится, хоть никогда и не рисовали. Просто, одна из нас накануне поломала руку — нашла в городе льдинку, когда все уже растаяло, и упала. У другой, не умеющей простужаться и в зимнюю эпидемию, поднялась температура и потек нос, третья учуяла что-то не то в городском воздухе и среагировала аллергией. Зато три остальных были бодры и энергичны и тем уравновесили обстановку. Мы рискнули.

Салонная тишина большой гостиной, где со стен за нами как бы наблюдали дивные работы мастера наивной живописи Анастасии Рак, выставка которой как раз экспонировалась, их сочная обнаженность в каждом простом сюжете, выразительность жизненного карнавала обычных сцен из сельской жизни — все это насыщало атмосферу. Сначала, вроде, и не смотрела на картины, решила потом подробно насладиться живописью, которой в свое время рукоплескал Париж. Все же передо мной лежало собственное чистое стекло считай, холст, на котором намеревалась создать пасхальный сюжет.

Вы еще не знаете, что умеете, попробуйте, — советовала Светлана Рак, дочь художницы (к ней в мастер-класс мы и пришли). Вытанцовывайте кисточкой свою печаль, случайное недомогание, свою спрессованность от забот, обычную сезонную шаткость.

Картины далекой Анастасии, как бы прислушивались к этим словам, склоняясь со стен и подбадривая своим народным оптимизмом. Под звуки рояля, романсов на стихи Павла Тычины, мы вдруг незаметно для себя как бы поднялись на пригорок по имени безмятежность и, посмотрев, на свое стекло, подивились — как же ладно струится краска, стирая городскую суету, погружая в мир ушедшей эпохи. Как быстро впитывалось все недосказанное с мелодией привычных для поэта вещей. Вроде пробегал тут, мимо музея, сотни раз, а не знал чего-то очень важного. Попав в квартиру поэта, сразу мысленно извинилась перед ним. Помню в школе мы здорово, правда, по-детски не осознанно, но неистово издевались над его творчеством, распевая самодельные частушки, рифмуя различные насмешки в его адрес. Вдруг поняла, попав в его родной дом, как же, наверное, страдал человек от всего этого, и не мог защититься от чьей-то удало срежиссированной взрослой агрессии, невинно воплощаемой детьми.

Чем дольше бродили комнатами музея, где не было ремонта со времен жизни поэта (все знают, как выживают музеи), где все вещи стоят на своих местах, слушая, удивительно уютный рассказ директора музея Татьяны Сосновской, дальней родственницы поэта, тем теплее становилось, тем естественней происходило постижение личности моего Тычины, вовсе не согласованное с литературоведческими исследованиями. Признаюсь, особо пошепталась, незаметно для других, со скромным кларнетом. Впрочем, не так он уже и скромен, если вдохновил поэта на название своего известного сборника. Чем дольше смотрела на инструмент, тем четче улавливала тычиновскую особо изысканную музыкальность, его безмерную одаренность в живописи, его вкус. Еще раз подивилась очевидному — насколько же дольше людей живут их вещи.

Много раз наблюдала, как наследники известных талантов, разбазаривая их вещи, сдавая в наем квартиры, где творили известные люди, как бы стирали память, не давая возможности предметам в своем привычном интерьере тихо рассказывать о том, кто был всегда рядом. К тому же — доступно удерживая, нужную пропорцию, не позволяя бронзоветь истории, а, значит, не отталкивая.

Когда подошла очередь насладиться картинами, предложила Светлане рассказать о своей легендарной маме самой. Ведь кто лучше ее знает все детали. Светлана удивилась — разве я смогу.

Что ж, пришлось ответить ее же словами — попробуйте, вы еще не знаете, что умеете. В этом-то и вся интрига. Назвала ее по-своему — эффект молчаливого кларнета. Его, кстати, и дорисовала к своей пасхальной композиции.

На память.