Нож Пирогова от потомка Даля

Обледеневший Невский в блокадном Ленинграде, извилистая тропка среди снежных завалов. В свете ускользающего дня, в интервалах между вражескими обстрелами, осторожно, чтобы не упасть, движутся редкие прохожие. В один из таких моментов доктор Даль, дальний потомок создателя уникального великорусского словаря Владимира Даля, избравшего для своих художественных повестей псевдоним Казак Луганский, встретил на этой дорожке своего коллегу Гаршина, племянника автора «Красного цветка» и «Лягушки-путешественницы». Что-то в лице Гаршина ему не понравилось. Даль как раз нес домой ежедневный паек хлеба весом в сто грамм на сутки. И чтобы отогнать тень отчаяния от друга, Даль вдруг аккуратно разломил на ладони невесомый бесценный ломтик и половину его учтиво предложил Гаршину. Невероятным для той обстановки поступком он его спас.

Об этой истории в заметке «Кусочек хлеба пополам» в «Литературной газете» написал в семидесятых годах ее корреспондент по Украине, известный литератор Г. Кипнис (Григорьев), но я услышал о ней и из уст самого Михаила Константиновича Даля. Образованнейший ученый-медик, окончивший Крымский и Казанский университеты, защитивший докторскую диссертацию в тридцать три года, он в довоенные и военные годы трудился в нынешнем Санкт-Петербурге. Представлял выдающиеся классические патологоанатомические школы Ф. Чистовича и Г. Кулеши. В блокадном голодном городе ему выпала трудная миссия — оберегать живых от опасностей мертвых... Будучи крупным специалистом по инфекционным заболеваниям, в частности по истории и признакам чумы и холеры, Даль в новейшей невиданной трагедии был сосредоточен на раннем выявлении в царстве смертей, возможных приближений или признаков фатальных инфекционных поражений эпидемического типа. Такие конкретные констатации в пределах изнемогающего огромного города были остро нужны. И Даль стоически, изо дня в день, выполнял, на крошечной хлебной норме, нелегкий свой подвиг, склонялся над прозекторским столом.

В 1944-м Михаила Константиновича направили в освобожденный Киев, может быть, и для того, чтобы южный воздух, дары Украины дали ему, уроженцу Таврии, как бы второе дыхание. И в течение почти тридцати лет профессор М. Даль возглавлял в Киевском государственном институте усовершенствования врачей кафедру патологической анатомии. Тут впору сказать, что во многом благодаря Михаилу Константиновичу, образцу образованности, но и строгому научному педанту, этот институт союзного значения и уровня, где врачи, собственно, и становились врачами, притягивал многих и как своеобразный университет просвещенности. Таким магнитом культуры, символом энциклопедически полного медицинского кругозора и являлась кафедра и фигура М. Даля на территории областной больницы — основной клинической базы знаменитого института усовершенствования и его нынешнего преемника — Национальной медицинской академии последипломного образования имени П.Л. Шупика. В одну параболу эпохи с М. Далем в институте, например, трудились крупные хирурги О. Авилова, Н. Амосов, А. Шалимов, И. Кальченко, терапевты Д. Чеботарев, Е. Андрущенко, А. Берлянд, И. Ганджа, невролог Д. Панченко, ортопед А. Елецкий, отоларингологи А. Коломийченко и Е. Евдощенко. Но некоей влекущей звездой знаний и интеллигентности, носителем научных и этических норм был именно М. Даль. Например, как раз он дал научный старт недавнему фронтовому хирургу, в будущем дважды министру здравоохранения Украины профессору В. Братусю. Охватив взглядом научные разработки Василия Дмитриевича на крутом в те годы пути к кандидатской диссертации, Михаил Константинович в течение буквально нескольких часов превратил их в четкий труд по методологиям хирургии желудка в рамках неукоснительных стандартов ВАК — Высшей аттестационной комиссии в Москве. Нет, разумеется, он не написал диссертацию взамен соискателя, как теперь иногда принято, а просто ясно и убедительно, в соответствии с требованиями ВАК рубрицировал ее. Вы скажете: в конце концов, все состоялось бы и так. Но на самом деле верный маршрут в подобных трудах и днях крайне важен. Не случайно Сергей Никитович Старченко, известный историк медицины, последователь М. Даля и по научной специальности, и по пироговским увлечениям, вручил мне однажды краткие методические указания М. Даля, касающиеся не только прохождения диссертационных дебрей, но и любых научных публикаций, в частности биографических. В целом же под руководством М. Даля выполнено 14 докторских и 46 кандидатских диссертаций. О деяниях Михаила Константиновича как председателя Пироговской комиссии Минздрава Украины С. Старченко говорит всегда с пиететом, о себе, впрочем, скромно умалчивая. А ведь именно стараниями М. Даля и С. Старченко (к слову, создателя прекрасного исторического музея в Центральном военном госпитале, ветерана-фронтовика, кандидата медицинских наук) в 1973 г. была открыта мемориальная доска в честь Н.И. Пирогова на гуманитарном корпусе университета имени Т.Г. Шевченко, бывшей булгаковской гимназии. Здесь-то, по некоторым данным, и находился кабинет Николая Ивановича как попечителя Киевского военного округа.

Но ближе к сюжету, обозначенному в заголовке. Меня Михаил Константинович после одной из моих публикаций — она, кажется, именовалась «Медицина в зеркале истории», и речь шла в ней о первых контурах нынешнего Национального музея медицины, — нежно и приветливо принимал, изредка приглашая домой, в обитель врачей на тогдашней улице Горького. Его гостеприимный кабинет поражал раритетами, каждый со своей интригой. Помнится, например, семь изящных слоников на столе с чудесной лампой... Одну из таких историй, с этим кабинетом и связанную, и не связанную, мне киевский Даль однажды с увлечением поведал, а потом она получила продолжение. Итак, вот эта странная повесть. Пирогов в 1833—1835 годах, после защиты диссертации под вызывающим для того времени названием — «Является ли перевязка брюшной аорты при аневризме паховой области легко выполнимым и безопасным вмешательством?», находился на научной стажировке в Германии, где продолжал совершенствоваться в анатомии и хирургии. Ему, между прочим, было тогда лишь двадцать три... Одним из однокашников из Отечества, как обычно называли российских коллег по учебе, был молодой врач Левитский из Варшавы. В дальнейшем их пути разошлись. Пролетели годы. И спустя почти три десятилетия, когда Пирогов, отринув ранее хирургическую карьеру из-за разногласий с Петербургом в оценке Крымской войны, где из-за бездарности царских военачальников последовали огромные солдатские потери, завершал и педагогическое поприще, к нему вдруг явился Левитский. Очевидно, в ту квартиру в казенном здании, о которой напоминает мемориальная доска. Ведь в отставку великого Пирогова, и это стало известно, отправляли насильственно. Он, скажем так, раздражал власти своим демократическим воззрением, обустроив, в частности, в Киеве воскресные общедоступные школы...

Левитский, по словам его потомков, поведавших об этом спустя многие десятилетия Михаилу Константиновичу, пришел к Пирогову выразить ему сочувствие и восхищение. Хотя сам находился в Киеве, занимаясь частной врачебной практикой, как бы высланным сюда за сочувствие идеям польского восстания, а может, даже за участие в нем. Очевидно, существовала и такая «мягкая форма» кадровых и имущественных лишений в адрес варшавских смутьянов, помимо Сибири... Пирогов принял спутника по юным годам тепло и сердечно и на память о встрече подарил Левитскому костяной нож для разрезания бумаг. Этот нож наследники Левитского, носившие фамилию Домба и проживавшие на Северном Кавказе, сохраняли как большую фамильную драгоценность. Нож в их доме пережил даже временную немецкую оккупацию этих мест. И теперь профессор Домба, прослышав, что Михаил Константинович имеет отношение к развитию Пироговского музея в Вишне, близ Винницы, решил передать ему реликвию. А профессор Даль, в свою очередь, подарил пироговский нож музею, и теперь он лежит в кабинете, на письменном столе Николая Ивановича.

Разумеется, в наших беседах мы касались и черт этой необычной усадьбы, где Н. Пирогов вновь стал врачом, но для провинциальной Украины, откуда приветствовал после отмены крепостного права зарождающуюся земскую медицину, в частности на Полтавщине. Музей этот был заложен здесь союзным Министерством обороны еще в огнях войны. Понятно, особый интерес представлял забальзамированный пироговский посмертный образ в небольшой церкви села Шереметка, неподалеку от Вишни. В годы вражеского нашествия тело сохранилось, хотя саркофаг был несколько поврежден. И как раз М. Даль вместе с профессором Р. Синельниковым из Харькова предпринял первое удачное ребальзамирование, результат которого очевиден и сегодня. Да и сама архитектоника и наполнение Пироговского музея с М. Далем неизменно согласовывались, а его дельные советы учитывались.

Узнав о своеобразной легенде о пироговском ноже, я, конечно же, загорелся замыслом написать о ней, и он был осуществлен на страницах отличного журнала «Наука і суспільство», редактировавшегося Игорем Бречаком. Но для «эффекта присутствия» хотелось побывать в Вишне. Михаил Константинович позвонил директору музея, Галине Семеновне Собчук, и попросил ее принять меня. Так в один из ранних весенних дней семидесятых годов я с волнением вошел, миновав ворота и кустарники парка, в знаменитый пироговский особняк. Увидел в дальней комнате, на письменном столе зеленого сукна, небольшой заветный костяной нож, прошел по всем залам, всмотрелся в картины и экспонаты, в волнующие подлинники. На следующий день побывал в Шереметке. Галина Семеновна Собчук и ее муж, Павел Авксентьевич Кланца, соратник в науке и такой же энтузиаст по сохранению пироговского наследия, преподаватель медицинского института в Виннице, приняли меня весьма любезно, и в их рассказах вставал неизвестный Пирогов. Я почти воочию представлял, как в своем кабинете он принимал, в основном безвозмездно, больных крестьян, как удачно лечил их, помещая в небольшом домике в округе усадьбы. Ночевал я в одном из таких благоухающих стариной пироговских помещений, вчитываясь до позднего вечера в редкостные издания из библиотеки музея и почти воочию переносясь в давний бег времени. Ведь как раз отсюда Николай Склифософский повез поездом по новой железной дороге из Винницы творца российской хирургии на юбилей в Москву. Сюда же, в Вишню, Пирогов вернулся из Вены, где его проконсультировал выдающийся австрийский хирург Теодор Бильрот. Пирогов страдал от злокачественной язвы на слизистой нижней челюсти, и природу заболевания Бильрот, очевидно, сразу же распознал. Но, следуя правилу «святой врачебной лжи», с не вызывающей сомнения убежденностью сказал Пирогову, что это обычное воспаление, которое со временем пройдет. Николаю Ивановичу в силу этой веры стало легче, боли его на несколько месяцев вовсе оставили, он даже посетил любимую Одессу, а потом успел написать проникновенные «Записки старого врача».

Но обо всем этом я, впрочем, узнавал постепенно, а искрой стали встречи с Михаилом Далем. Но завершу рефлексии словами Ремарка в «Трех товарищах», о котором мы тогда тоже немало говорили, — «Годы ли прошли, или только дни?» Думается, скорее дни, чем годы, ведь все вдруг встало так живо.