Парадоксы «несуществующей» Киноукраины

— За девять лет пребывания в Москве я чувствую какое-то странное отношение, если я представляюсь украинцем. Даже, если бы там остался жить, в лучшем случае москвичи говорили бы, что я «киевлянин». Хотя, кажется, мы все для них так и остаемся хохлами. Очевидно, мое окружение — интеллигенция. Представляю, что происходит на рынке среди простого люда.

— Самое плохое то, что мы сами себя так называем.

— Когда-то, когда еще только начинал там работать, приехав в Москву на два дня, меня попросили показать паспорт и... задержали. Я совсем незаслуженно попал в КПЗ, где просидел полтора часа, не- смотря на то, что в кармане был билет на Киев. Наши граждане там совсем бесправны. У нас с Россией вроде бы дружеские отношения, но чем дальше, тем сложнее жить.

Нам ближе по духу, менталитету, например, французы, — там чувствую себя комфортнее. В Киеве живу и здесь мое сердце. Гражданство не меняю. Хотя не раз мне предлагали в той же России и еще в нескольких странах. Чем больше езжу, тем все глубже осознаю, что надо жить там, где родился.

Работаю много в России, хотя в последнее время — и в других странах. Меня интересуют общечеловеческие ценности и могу снимать необязательно российское кино. Пусть это будет хоть китайское. Кстати, как-то снимал документальный фильм с китайским режиссером. Мне бы хотелось больше создавать в Украине. Но пока не начал работать в российском кино, ни мои документальные ленты, ни мои фото здесь были никому не интересны. В Украине тобой начинают восхищаться, если признан в Росси, Америке, Германии... И это очень больно, что не замечаем своих, пока они здесь.

— Признаки выздорoвлeния наблюдаются. «День» старается общаться со знаковыми украинцами, их поддерживать. Но им должна оказывать содействие иная коммерческая схема, которой пока что нет. И по политической причине также. И мы можем выставлять претензии своей стране, но должны ей посочувствовать. Потому что где-то что-то разрушено, приватизировано соседями. А с Россией мы уже не друзья, как это было модно говорить, а конкуренты, причем, выступаем из очень слабой позиции. Народ и так считает, что у него нет положительных героев, так как сам он живет бедно. Нужны успешные украинцы. И как только в воздухе появиться запах успеха и будут говорить о тех, кто на самом деле ассоциируется со славой, перелом настроений возможен.

— Сейчас в Росси я закончил работу над картиной «Мой сводный брат Франкенштейн» режиссера Валерия Тодоровского. Снимали — в Москве и Минске. На украинских студиях дальше разговоров, что они станут базой для съемочных групп из ближнего зарубежья, дело не пошло. У них до сих пор числится большой штат работников, у которых нет современного опыта работы. А на «Беларусьфильме» к кинопроцессу привлекаются все кадры, и снимать там значительно дешевле, чем в Киеве.

Еще несколько лет тому назад популярной была криминальная тематика — «Брат», «Бандитский Петербург». Сейчас со сменой политической системы стало культивироваться историческое прошлое — государство активно занимается экранизацией классики. Кажется, на «Мосфильме» началась работа над еще несколькими картинами на историческую тему.

Уже работаем над фильмом «Бесы» по Федору Достоевскому. Это наш с Валерием Тодоровским четвертый проект. До этого были сериал «Закон» и художественная лента «Любовник». «Бесы» — очень интересный материал. Сейчас очень модно ходить на российское кино. Россияне говорят, что их кино — хорошее. Хорошее оно или плохое — это уже другой вопрос. Мы же говорим, что в Украине нет кино и ничего ценного здесь не создастся. А, между прочим, в «В моем сводном брате Франкенштейне» снимались Леонид Ярмольник, родом со Львова, Елена Яковлева — из Харькова, Сергей Гармаш — из Николаева, сценарист Геннадий Островский — из Бердичева, я — из Киева, режиссер Валерий Тодоровский — первые годы детства провел в Одессе... И это российское государственное кино, которое сейчас культивируется!

— Сергей, о чем в Украине нужно снимать кино? Потому что перед украинцами, выходит, поставлена очень сложная задача — им нужно быть очень талантливыми, чтобы снять хороший фильм. Россиянам достаточно поставить на клише, выстраивающее настроение.

— Согласен. Если в Росси снимается двести картин в год, то пять из них, наверное, будут шедеврами. А когда у нас снимается лишь пять... Мы очень разные по менталитету, поэтому темы, популярные там, могут быть непопулярными здесь.

Мне кажется, я знаю, о чем не следует снимать. Не надо снимать кино о казацкой эпохе. Пусть пройдет некоторое время. Уже есть несколько неудачных проектов. «Мазепа», наверное, мог бы получиться прекрасным фильмом, но создать его на студии Довженко было нереально. Костюмированное кино технологически снимать наиболее сложно.

У нас почему-то восхищаются монументализмом... Нужно взяться за тему «поменьше», прочувствовать, пережить, а потом — раскрыть ее.

— В этой ситуации не виновны ни наши гетманы, ни украинская тематика. Может, молодые художники, когда речь идет о Богдане Хмельницком и Иване Мазепе, еще не поняли, не прочувствовали, о чем именно нужно снимать.

— Сегодня было бы интересно осветить в любом жанре — комедии, или к сожалению, трагедии — трудовую эмиграцию соотечественников. Мы с Лесем Саниным планируем совместно с одной американской компанией создать ленту о так называемой эмиграции наоборот. Один американец, поддавшись агитации НЭПа, приехал со своим сыном в советскую Украину. Здесь, конечно же, мужчину обманули. А его сын стал свидетелем уничтожения кобзарства в 1932 году в Харькове. У нас уже есть разрешение работать в США. Интересно будет попробовать себя. Хотя там и существуют другие технологии, тем не менее не думаю, что все для нас будет неизвестным.

— Ваш «Любовник» стал выразительным фильмом с очень сильной мужской энергетикой, которой так мало в кино, в информационном пространстве.

— Ни я, ни режиссер не ожидали, что у картины будет такой бешенный успех! Думали, что лента будет камерной для узкого круга зрителей. Я стал с большим уважением относиться к публике.

— Валерий Тодоровский заслуженно считается одним из самых успешных продюсеров. На его примере можно говорить, что кинопродюсер как профессия уже существует. В Украине все еще идет дискуссия — есть ли у нас продюсеры. В чем заключается роль продюсера?

— Еще до того, как начали вместе работать, Валерий как режиссер мне нравился больше, чем его отец Петр Тодоровский. Валерий — мой друг, а о друзьях я могу говорить долго и много хорошего. Однако он на самом деле обладает огромным потенциалом, умеет интуитивно почувствовать и сразу найти нужного человека в нужном месте в нужное время.

Сейчас, как ни удивительно, в кинематографе важны не наследственное родство, а личностные качества человека. Потому что уже уровень технологий кино в Росси отвечает приблизительно среднеевропейскому. И сейчас при таком объеме кинопроизводства не хватает людей, которые бы могли делать фильмы на том уровне, на котором находится техника. Студенческую короткометражку можно снять без продюсера, а вот полнометражную картину... К производству фильма привлечены люди разных кинопрофессий, и если кто-то важный выпадает из процесса, весь порядок нарушается.

В Украине почти нет продюсеров, за исключением Максима Осадчего, Сергея Недзельского и еще нескольких. Но судя по тому, как здесь снимается реклама, то у кинопроизводства есть перспектива. Съемочная техника у нас уже на уровне. А то, что нет лабораторной техники — не проблема. Пленки можно проявлять где угодно — в Москве, Праге, Лондоне или Париже.

— В Украине многие люди киношных профессий не реализовались по объективной причине — кино не снимается. Скажите, сегодня можно вашему коллеге оператору некоторое время не снимать, а потом стать за камеру и снять хороший материал?

— Если человек не снимал три—пять лет, значит у него не было желания это делать. В конце концов, можно было бы заниматься телевидением, фотографией. Тот, кто стремится себя проявить в искусстве, обязательно найдет способ как это сделать. И в Украине тоже.

Технологии постоянно меняются. Если оператор три месяца не выходит на съемочную площадку, то через некоторое время он становится за камеру с ощущением неуверенности. Сейчас существуют жесткие требования к операторам. Продюсерское кино снимается в очень быстром темпе. Съемки сериала «Закон» были серьезной профессиональной школой. Предыдущий оператор «сошел с дистанции», и меня срочно привезли со съемок другого фильма. Уже через неделю я сходил с ума — серия снималась всего-навсего за шесть дней! Тогда легонько начал намекать, мол, не моя тема... На что дирекция твердо ответила — прислать больше некого, делай, что хочешь. Режиссер Александр Зелезинский заявил, что он умрет на съемочной площадке, но «Закон» на мексиканский сериал похожим не будет! В таком ужасном цейтноте съемочная группа прожила полгода. Это меня, конечно, закалило, но «попустило» только через полтора года.

При стоимости в среднем 70 тысяч долларов за один съемочный день в Росси я еще не переснимал ни одной сцены, слава Богу. Но от ошибки никто не застрахован. Поэтому постоянно надо быть в форме. Оператор, который ошибся, может выйти на съемочную площадку в последний раз! Ему, скорее всего, больше не предложат снимать ничего достойного. Потому что есть много специалистов, которые ищут работу и стараются пробиться. И каждый начинает с малого. Если нет ни одной полнометражной работы, ничего серьезного давать снимать не будут, разве какой-то телевизионный сериал, и то по чьей-то авторитетной рекомендации. Поэтому там киноработники в постоянном движении: они понимают — как только остановятся, творчески умрут.

— Сергей, а как вам удалось попасть в эту систему да еще и к одному из лучших режиссеров и продюсеров?

— Это случай. Закончил операторский факультет Киевского института имени Карпенко-Карого в 1994 году — времена были не самые лучшие для творческой реализации. Был выбор — пойти на украинское телевидение или на одну из приходящих в упадок студий. Я же занялся рекламной фотографией, а года через четыре вместе с Лесем Саниным начали снимать документальное кино по заказу американцев. Потом — параллельно работал на фирме «Фильмотехник», где стал заниматься постановочным кино как специалист по сложным съемкам — съемки с кранов, вертолетов... Как ни удивительно, но в Украине, где нет кино, технология для специальных съемок самая лучшая в мире! Сюда на ней приезжают работать россияне, англичане, американцы. С Валерием Тодоровским познакомился на одном из документальных фильмов, потом он был продюсером фильма о Чернобыле, который я снимал, а уже оттуда меня пригласили в сериал «Закон».

— Валерий Тодоровский как-то сказал, что режиссер выбирает себе оператора так тщательно, как жену. Олесь Санин отметил, что режиссер — человек без глаз, рук, ног, — их он отдает другим. Поэтому они должны быть единомышленниками? Кто кому подчиняется?

— Они необязательно должны быть похожими во всем, но должны быть единомышленниками, потому что иначе сложно работать. С Лесем Саниным знакомы с шести лет и уже 26 лет дружим. На съемочной площадке желательны приятельские отношения между всеми. Так как мы проводим вместе три—пять, а то и больше месяцев на съемках или в экспедиции, например, на Северный Полюс и все это время находиться в кругу неприятных тебе людей сложно...

А относительно подчиненности... Я всегда сам культивировал, что главный — режиссер, занимающийся актерами и абсолютным построением произведения. Он носитель идеи и дольше всех работает над проектом. Оператор думает, как эту идею изобразить: как все будет жить, будет дышать в кадре... Иногда снимаю материал и думаю: «Господи, как это все можно собрать вместе»... И пока Санин или Тодоровский работают над монтажом, я уже могу быть где-то в другом месте. А потом смотрю — неплохо. Бывает, сперва не очень чувствую наше творение, оно может даже не нравиться. А спустя некоторое время появляется острота взгляда и все ощущается по-новому.

— А часто приходится наступать на амбиции — свои и чужие?

— Приходится и на собственные, и на чужие наступать. Кино — коллективное искусство. Поскольку работаю в паре с режиссером, у нас могут быть разные видения, например, определенных сцен. Кроме этого, у оператора немало людей в подчинении, которые в душах тоже большие художники, и обязательно кто-то норовит что-то посоветовать на площадке. Но в последнее время съемочные группы уже работали вместе, поэтому каждый занимается своей работой.

— Сергей, что означает «фильм, созданный руками»?

— Есть технологии, по которым можно снять степь, небо в павильоне. И хотя в искусстве ценятся произведения ручной работы, становится проще все сделать с помощью высококачественных технологий. И это искусственно созданное может выглядеть даже эффектнее. Лесь Санин работает довольно качественно с компьютерными спецэффектами и даже выполняет заказ для иностранных студий, но в «Мамае» компьютерные технологии применялись только в титрах. Мы говорим, что это из идейных соображений. Хотя, если честно, на это не хватало средств. У нас была камера и пленка, половина которой просрочена. В 1994 году я получил в приз пленку «Kodak» — это было первое операторское награждение профессиональной пленкой в Украине. Мне сразу предложили ее продать. Я отказался, сказав, что сниму на ней технологически качественную картину. Так она и пролежала до 2001 года, и половина «Мамая» снята на ней. И то, что люди в картине могут спутать с работой компьютера, мы сделали сами.

— Как в связи с этим меняется роль оператора, если можно нарисовать и пространство, и актеров?

— Тогда это будет мультфильм. А мультипликация — уже другая профессия.

— Сергей, расскажите о своем фотоискусстве.

— Расскажу и покажу. Мальчиком лет 8-9 любил ходить в букинистические магазины. И как-то однажды натолкнулся на два журнала «National Geographic» за 1974 и 75 годы. Сэкономив на школьных завтраках деньги, я купил эти издания. Там был такой интересный материал о Папуа- Новой Гвинее! Меня это увлекло! С того времени эта страна в Океании любимая — воспоминания детства самые сильные, самые яркие. И ничего, что я там никогда не был, — когда-то непременно попаду. Я побывал с фотосъемками и съемками документальных фильмов в нескольких десятках стран мира. Незабываемым был тихоокеанский проект. На маленьком острове Сипадан, который открыл Жак Ив Кусто, потерял свою подводную камеру — она ушла на глубину 600 метров. Старался ее догнать, но не удалось. Работа фотокорреспондента опасная. На себе приходится нести вещи, камеры... Кроме этого, и люди разные попадаются, в особенности в африканских или арабских странах, — могут надоедать, отрицательно реагировать на появление европейцев, а то и вообще не идти на контакт.

Как-то я понял, что лучше всего снимаю то, что мне нравится, идет от души. Поэтому фотография — мое увлечение.

(Сергей показывает фотографии.)

Вот старый бедуин — вблизи — морщины бременем легли на лоб и мудрые выгоревшие глаза смотрят за горизонт... И как контраст — общие планы бескрайних снегов Северного Полюса. Далее — средний план — филиппинские дети бездельничают, а старый румын хлопочет возле своей хозяйки. И снова издалека — непокоренный Кавказ. А это — родные Карпаты, укрыты прозрачной дымкой.

— Самое интересное снимать людей, ловить их настроения, а потом в этих эмоциях узнавать себя.

— Если бы была такая возможность, все бы бросили ради фотографии?

— Думаю, что так оно и произойдет когда-то. Надо еще несколько фильмов снять, чтобы уйти из кинематографа со спокойной душой. А то перед отцом как- то неудобно бросить кино в расцвете сил именно тогда, когда что-то будто получается. Когда мы заканчивали школу, Санину и мне родные навязывали исторический факультет. Мой отец все говорил, мол, если не буду поступать туда, то подведу семью и пойду в армию. Я потом извинялся за то, что не послушался. И сейчас отец даже больше убежден, как это обычно бывает, что идея об операторской профессии для сына была его.