Правда патриота

Елена Степовая недавно приехала в столицу из Свердловска Луганской области. Я скажу прямо: она — женщина-герой. И для таких слов есть свои причины. А почему — читатель узнает из беседы ниже. Мое общение с Еленой в эти полгода было виртуальным, и так получилось, что непосредственно встретились мы в Киеве, вспоминая о том, что, возможно, стоило бы забыть навсегда. Елена много сделала для Украины и для Донбасса, особенно для его жителей, и, несмотря на то, что принято воспринимать Донбасс как регион с пророссийскими настроениями и «совковой» ментальностью, она находила с ними общий язык. По всему видно, что это то качество, которое называют человечностью и которого сейчас крайне не хватает украинцам на своей земле. Ведь первое оружие Кремля — это наш раздор внутри страны. Имею надежду, что кому-то это интервью даст ответы на определенные вопросы, в частности — относительно причин того, что произошло на Донбассе.

6 декабря 2014-го в 14.00 в Музее украинской иконы «Духовные сокровища Украины» Елена Степовая приглашает на встречу и представление своей книги «Все будет Украина, или Степные истории из зоны АТО». «Помещение на 350 человек, — говорит Елена. — Вход бесплатный. Будет книга. Приносите письма людям Донбасса! Письма детям Донбасса! Старикам! Я обещала привезти! Они ждут!»

***

— Елена, какие у тебя ощущения после времени, проведенного в глубине зоны АТО?

— Я еще сама толком не разобралась в том, что происходит. Я ведь в Киеве редко бываю. Живу здесь, в деревне, а в деревне тихо. Большие города — это не мое. Я приехала в Харьков, шла по улице с девчонками, смотрю на часы — 6 часов. У меня паника — время комендантского часа, а мы на улице. Вот такая неадекватная реакция. Тишина очень необычна. Птички поют. И вдруг ребенок прибегает в восторге: «Мама, наконец-то! Стреляют!» Оказывается, охотник выстрелил в лесу.

— Это уже потребность в адреналине.

— Да, тихо тут как-то. Конечно, реакция на все поменялась после всех этих событий. Взять ту же реакцию на военных. Я не замечаю, а вокруг мне говорят, что у меня сразу же меняется взгляд и становится жестким, как сканер. Ну, правильно, мне надо за секунду определить род войск, принадлежность, из какой он банды. И здесь, когда я вижу наших военных, мозг все равно фильтрует автоматически, воспринимает подозрительно. Определить, куда идет, опасность и возможную концентрацию войск в городе.

— Как ты думаешь, что помогло там выжить?

— Умение балансировать. В этом помог мой муж, потому что у меня изначально была реакция женская. А у него — без паники, жесткий, холодный расчет. Сейчас же мне сложно адаптироваться, потому что здесь все расслаблены. Музыка играет, гуляют спокойно, а у меня постоянное напряжение. Осталась потребность к сканированию людей — постоянная обработка информации: кто, зачем, почему, на чьей стороне. Все это еще не ушло, все это еще внутри. Это, как чувство голода. Если ты испытал, что такое голод, то страх его будет тебя преследовать всегда.

— Может быть, в нашей ситуации это и полезно. Тебе не кажется, что столица слишком расслабилась?

— Да. Здесь нет ощущения войны. Даже в Харькове. Первая пожилая женщина, которую мы встретили в метро, увидев нас, признала в нас переселенцев и давай причитать, какие мы бедные и какая проклятая Украина, что начала войну. Ничего себе — в Харьков попали! Первый встречный — «вата». Очень странно все это. Бывает, встречаемся здесь с людьми, которых раньше никогда вживую не видела, а знаешь их лишь по определенному типу сообщений, которыми мы общались почти полгода. Вокруг МакДональдс, дарят детям шарики, а ты понимаешь, что ты с этими людьми сейчас вспоминаешь о «двухсотых», БМП, БТР, «Градах», об очень страшных вещах. Вспоминаешь о том, как стояли рядом с тобой «Искандеры», и ты фотографировался на их фоне. Получается, что ты разговариваешь с ними о войне, как об обыденной вещи, которая тебя особо не волнует.

— Как дети пережили всю эту историю?

— Дети привыкли, что мама у них — революционер. Они вообще привыкли ко многому. Это не первые для них революции, не первый раз, когда они бежали из дома, когда воспитывались в режиме конспирации — не подходить, не общаться, пароли, явки. Моя семья очень многое пережила до этого. Мы перешли в эту войну из другой войны.

— Уточни, о какой войне ты говоришь?

— Ту войну Украина не видела и во многом не знала. Есть война, которая началась на Донбассе с прихода русских войск, сепаратизма, с так называемого ополчения. А была война, когда Партия регионов и местная власть преследовала инакомыслящих. За попытки покопаться в бюджете, куда деваются 15 миллионов, пришедшие из государственного бюджета, произвести ревизию бюджета города. Спросить, как будут выполняться общегосударственные программы на местном уровне. Я занималась такой деятельностью. И для меня эта война стала этапом другой войны. Просто на той войне не стреляли, но меня вывозили в багажнике. Террор был, но без автоматов. Это было при Януковиче. Я занималась общественной работой, и когда поставила вопрос относительно очень крупных средств, полученных и разбазаренных в городе местной властью, то начались проблемы. Я поднимала вопросы вложения Ахметовым в город средств, концессионных договоров, экологические программы. Но на определенном этапе городская власть была поймана за руку на воровстве бюджетных денег, когда компании ДТЭКа были вынуждены тратить огромные средства на латание дыр. Мы жили войной, опасностью. Угрожали мне, угрожали детям. Меня постоянно прятали, потому что ко мне в дом постоянно вламывались какие-то нанятые люди.

— Этот вопрос покажется странным, но когда для тебя было больше опасности — тогда или сейчас?

— Честно, не знаю. Тогда мы воевали со структурами. Меня допрашивала СБУ, допрашивала прокуратура. На меня пытались завести уголовные дела. Я сидела на допросах по 12 часов и, не выдержав, сказала им, что сейчас наберу номер, и сюда приедут журналисты. Тогда это была власть, а сейчас — это бандиты с автоматами. Но, знаешь, когда тебя прессует власть, люди в погонах, то ты беззащитен абсолютно, и тебя может спасти только одно — публичность. Они этого боятся. С людьми с автоматами иначе. И тут важное разделение — люди с автоматами местные и приезжие. Когда ты стоишь перед своими людьми, которых ты защищала всю жизнь, ты ради них старалась, помогала добиваться пенсий, знаешь их семьи, их  болезни. Ты вместе с ними жила в этом городе, болела этим городом, и вот стоишь сейчас перед ними, а они с автоматами, потому что заняли другую позицию, но все же в этой позиции есть желание сделать город лучше. Да, они ошибаются, они заняли пророссийскую сторону, но они разговаривают с тобой о том, что когда-нибудь они добьются своего, сделают город чистым, без олигархов. Такая каша из навязанных символов и личного восприятия города. Их не боишься. При этом я с ними выходила на конфликт, я с ними спорила, и мы даже находили точки соприкосновения. А вот пришлые из России — военные и казаки, их я боялась. Их боятся все, даже сами местные ополченцы. Этим пришлым все равно, кого убивать.

— А кого сейчас больше?

— С конца июля ситуация поменялась кардинально. Сейчас приезжих намного больше. Из наших остались только зэки, которые выпущены по амнистии, и те, кто поднялся не за позицию, не за идею, а остались в ополчении с целью наживы. Первая волна ополчения, скажем так, которая имела позицию, их либо не осталось в живых, либо они ушли в партизаны и воюют против пришедших «русских гостей». Те, кто из брошенных в мясорубку выжил, сейчас выступают самыми ярыми борцами против казаков, против этой «шушвали», которая пришла на их землю. Они поняли, что им подменили понятия, за которые они воевали. Сначала все эти протесты выглядели наивно. Ходили регионально-коммунистические бабушки и завывали о «Русском мире» и о том, что Путин нас спасет. Созывали даже митинги. Все это мало привлекало людей, потому что данные митинги не были конструктивными. На насущные вопросы никто не мог ответить. Тогда началось следующее, и я думаю, что здесь работали очень хорошие психологи. Город реально не раскачивался. Ну не было в городе высокого пророссийского настроения. И вот на предприятиях начали собираться митинги, и директор шахты в сердцах говорит: «Пацаны, вы для меня герои! Слава шахтерскому труду! Всем по грамоте. Аплодисменты! Представить к наградам! Выдать премии! Я для вас купил поросенка и два ящика водки! Люблю всех! Но есть такая беда, пацаны. Посмотрите, что творится в Киеве — Майдан, хунта, к власти рвутся бандиты. Мы, конечно, понимаем что там и люди, которые не могут найти работу. Они там, на западенщине, нищие, босые, а мы богатые, сильные. Но ведь они что хотят! Они хотят забрать у нас шахты! Рабочие места! Они хотят прийти к нам сюда. Они хотят закрыть наши шахты. Коломойский создает бригады для того, чтобы они сюда шли и убивали, захватывали предприятия. Пацаны, мне вас жалко, я же душой горю за эту шахту! Эх! Но есть один выход. Какой? Давайте создадим отряды самообороны. Мы готовы за это заплатить. Надо охранять предприятие». Так были сформированы первые отряды самообороны шахт. Они были созданы на местных проблемах, на желании защитить свою землю от воображаемых «бандеровцев». Пацаны выходили со смены и шли на эти блокпосты, охраняли город от какого-то «Правого сектора», который так и не смог доехать. И потом на фоне этого появились забросы пророссийских течений. Вот пример. Крутили они город, расшатывали — не получалось. И тогда произошла история с памятником Ленину, который якобы хотят заминировать заехавшие «правосеки». Все поехали спасать памятник Ленину и нашли там какую-то массу людей, одетых в камуфляжи, которые пили в центре города водку и, извините, справляли нужду на этот памятник. У нас никогда никто такого не делал. Шахтеры, конечно, народ тоже пьющий, но не до такой же степени. Поэтому эти приезжие были сильно битые. Причем всем, что попадалось под руки. В камуфляже, пьяные, надругались над Лениным — точный образ «правосека», который внушали. В общем, этих людей выгнали из города. Шахтеры праздновали победу. Они победили «правосеков»! Как потом оказалось, это были казаки. Они уехали в Ровеньки, там осели. Через пару недель к нам приехали уже трезвые казаки выступать на митинг и говорят: мы ваши защитники, мы приехали защищать ваш памятник Ленину, который хотели заминировать «правосеки». А ваши «правосеки» нас побили! Стоят «правосеки» и жалуются «правосекам» на то, как их били «правосеки».

— Трагикомедия.

— Потом все это нагнеталось. Очень многое делалось городскими СМИ, Луганской областной телекомпанией: «В связи с миллиардными долгами Украины правительство решило отменить пенсии и социальные выплаты», — такие посылы подавались через газеты. Что касается официальной информации, то она публиковалась очень мелким шрифтом. В Киеве голод, правительство продало все зерно за границу, правительство разрабатывает программу изъятия органов у людей без их согласия... Представляете себе заголовки? Факты всячески искажались, насаждались вымыслы, нагнеталась паника. А что такое маленький шахтерский поселок? Это если сейчас в Киеве выйдет подобная статья, то может произойти что угодно. Нам же такая информация предоставлялась постоянно. И никто за это не понес ответственности, не было никаких проверок — ведь у нас же свобода слова. «На Майдане — наколотое пьяное быдло, которое насилует и убивает. Половину Киева сожгли покрышками. Зачем нам этот Майдан?» Таким образом регионалы отрабатывали свою программу по полной. В результате непонимания Майдана у меня были очень яркие стычки с представителям ополчения, в результате которых мне удалось выйти с честью и живой по одной причине: в начале наших дискуссий мы все сходились на мысли о том, что город должен развиваться, в городе не должно быть коррупции. Местная власть коррумпирована, ДТЭК пора выметать метлой, Ахметов — вор, то есть в итоге говорили об одном и том же. Расхождение между нами было в том, что я говорила, что как раз за это и стоял Майдан, а они — что Майдан стоял за то, чтобы отобрать у них шахты... Очень тяжело было ломать стереотипы, менять мышление. Так что, говорили ополченцы, они там тоже стояли против олигархов? Против меня были газетные аргументы. Броня из телевизионных внушений. Тем не менее, когда вспоминали Януковича, разбирали его действия, в том числе и относительно шахтеров, как они были им недовольны, люди начинали чесать затылки и понимать. Так, получается, мы с ними воюем за одно и то же? Тогда зачем они в нас стреляют? Какой-то абсурд... Ребята, зачем вы в них стреляете? Потому что они на нас напали! Кто на вас нападал? Кто захватил СБУ? Кто привез оружие на фуре? Ну, как кто? Русские нам помогали! Они нам дали оружие! В головах хаос. Болезненный хаос. И вот сейчас мне звонил шахтер, который говорит, что раньше бригада у него была 50 на 50 — кто — за Россию, кто — за Украину. Сейчас, говорит он, к тем, кто был за Украину, добавилось еще 30 процентов. И знаешь, говорят, что если «укры», «нацики» войдут, то мы знаем, где ополченские схроны, и перейдем на сторону наших «укров». Мы их быстро разобьем. Такие дела. Это говорит шахтер. Также меня порадовал Антрацит, где ополченцы перестреляли казаков. Я знаю, что именно ополченцы сейчас передают очень много информации о расположении казачьих войск, о схронах с оружием. Эти схроны перепрятываются и уже передаются партизанским отрядам. Растет очень сильное протестное движение. Но при этом люди остаются на тех же позициях. Реально расстраиваешься, когда человек говорит, что не понимает, зачем с ними воюет Украина. Фраза: мы просто хотели, чтобы «ЛНР» была в составе Украины. Каша в головах! У людей нет информационной поддержки из Украины. Целыми днями они слышат Раша-ТВ. Город разбит на жесткие кланы. Нет единства. За это время нас всячески запугивали, и теперь мы боимся сказать друг другу слово поддержки.

— Как обстоит дело с образованием в Свердловске?

— 1 сентября некоторые учителя пришли в вышиванках. И это они — сепаратисты? Да, директор их прессанул, они рассчитались и ушли. Но в сентябре они работали не на «ЛНР», а учили детей. Когда моя дочка приходила в школу, к ней обращались не иначе, как «привет, нацик», «привет, бандитка», «привет, укропка». Ребенок отвечал: «Привет, новороссы». Учителя тогда разъясняли детям, что у нас нет «бандеровцев» и «есть живые люди». И как раз учителя ослабляли эмоциональное напряжение у детей. Когда некоторые из них рассчитались, дочка перестала ходить в школу. Директор как-то сказал ей: твоя мать нацистка и из тебя нацистку воспитала. Ребенок ответил: «Я не нацистка, я националистка. Слава Украине!» Получала двойку и приходила домой сияющая.

— В этой войне мы что-то приобрели?

— Многие поняли, что у них есть Родина. До этого для многих их Родиной была квартира. Для некоторых — Советский Союз.

— Есть популярная фраза — сами виноваты. Виноват ли Донбасс в этой беде?

— В чем виновата моя кума, которая воспитывает ребенка без мужа? В чем виноват мой кум, который ехал под обстрелами на шахту выкачивать воду, потому что шахту затопило? Для них шахта — это семья, их Родина. Они на пенсии, а все равно поехали спасать шахту. При этом весь Youtube заполнен выступлениями Александра Тимошенко — главы администрации Антрацитовского района, мэра Красного Луча, мэра Ровеньков, мэра Свердловска и их заместителей, депутатов городского совета от КПУ, народного депутата Украины от Партии регионов Коваля, который расхваливал казаков, говорил, что «Русский мир» нас спасет. Директор нашей школы проводил «референдум» — выгнал всех проукраинских учителей. Когда был тот «референдум», мэр Свердловска сидел в одном коридоре с ополченцами, флаг Украины спустили над городом. Преступлений достаточно. Но почему же виноваты все жители Донбасса, а относительно чиновников, допустивших все это и способствовавших этим действиям, нет ни одного уголовного дела? Почему многие из них разъехались по Украине и получают там зарплаты и льготы? На деяния настоящих преступников просто закрывали глаза. Почему же обвиняют тех, кто остался и открыто говорит — это наша земля? Если убивают, то пусть убивают тут. У них нет политических взглядов, но это не патриотизм?

— Нет ощущения, что центральная власть ведет в отношении Донбасса неверную политику?

— Непонятно, как относится Киев к Донбассу. Наша земля или не наша земля? Эти унизительные постановления о невыплате пенсий тем, кто не стал переселенцем... Будем откровенны — эта справка стоит 300 грн. Директор нашей школы съездил в Харьков, получил там справку и нормально у себя получает пенсию. А есть ли такая возможность у одинокой бедной старушки? Зачем вообще оскорблять людей фразой «пенсионный туризм»? Получается так, что сепаратисты, у которых руки не по локоть, а по горло в крови, свободно ездят по Украине, а другие — простые граждане, жители Донбасса — сводят концы с концами, беспомощные и бесправные. Украина только сейчас становится Украиной. Мы очень многое потеряли и многое переосмыслили. Донбасс уже никогда не будет прежним. И что теперь делать, и как нам жить дальше? Как жить с теми людьми, которые с мая плевали тебе в спину и били прикладами, а теперь говорят — спасайте нас, мы устали воевать.