Сосновый уик-энд

До чего приятно, когда который уже день кружится голова, по сути, от воспоминаний и как хочется подольше побыть в моменте! Странная весна, играя то в зиму, то в осень, бывает, прикидываясь и летним деньком, а как только мы поверили в тепло, снова срывается ледяным ветром, который, чувствуя нашу нелюбовь, плачет нервным дождем. И все же, как ни странно, в тот день была погодная неразбериха, кстати, она не могла помешать путешествию, которое началось сразу, как только сели в трамвай, везущий в Пущу-Водицу. Отъехали всего ничего от многолюдья, и трамвай, плавно изгибаясь, привычно приникая к извилистым рельсовым тропкам, кажется, и сам, вместе с пассажирами, начинает сбрасывать деловитость, озабоченность, закрытость, привычно здороваясь с высоченными корабельными, мачтовыми, как их только не называют, соснами. Воображению же только дай возможность задеть нужную струну налетевшей взбалмошности, которая принадлежит только тебе, и можно воскликнуть — балуй нас, балуй, чудная Пуща, мы едем в гости!

Голова же и кружилась оттого, что целый выходной мы бродили по этому дивному киевскому предместью, запрокинув головы, — сосновые верхушки смеялись высоко-высоко, то путаясь и перемешиваясь прическами, то, если ветер засовестится, замирали и будто засыпали на одно только мгновение. Весна, даже холодная, уже работает вовсю, что очень заметно: утки пробуют воду, видимо, на упругость; даже уставшая лягушка, которая зачем-то оказалась в пешеходной зоне, вдали от воды, посмотрев на нас мудрыми глазами, молча попросила — помогите, весна, авитаминоз, самой до воды не доползти. Мы ее поднесли, и та сразу помолодела, видимо, ее возбудил сам факт собственной востребованности. Раз спасли, значит, ее жизнь тоже важна. Сфотографируй, попросила коллегу, и наша прогулка заладится.

   Вот так, на тихом пафосе, и начали бродить по Пуще-Водице, удивительном уголке, в название которого вплелось и имя чистой и быстрой речечки Водицы. Известное еще с ХІ века как место охоты князей, а климатическое блаженство, поселившееся тут навсегда, прославило Пущу как курорт. С 1890 года Пуща-Водица стала официально дачным поселком городского типа, а с 1893 года тут нарезали 600 участков, которые не продавали, а по решению городской Думы сдавали в аренду хозяевам с обязательством освоить территорию в течение двух лет, построить дом площадью не менее 72 кв. метров. Начали появляться санатории. С 1904 года сюда проложили трамвайную колею. И стали тут вырастать особые терема с резными кокетливыми деревянными кружевами, обнимающими и окна, и вход под крышу, оплетая и веранды искусно, заигрывая и резными колоннами, и даже на собачьей будке примостился, заметила, какой-то затейливый лепесток. С таким декором пущинские усадьбы никогда не сливались, если можно так сказать, с толпой других строений. У каждого дома — свой рисунок, один другого затейливее, — все как бы создавалось для вечного счастья. Сегодня некоторые усадьбы отреставрированы, наверное, уже выкуплены, но стоят заколоченными, многие погибли от недосмотра, в некоторых обитают потомки. У дома, которому 101 год, мы разговорились с 50-летним Сергеем и узнали, что тут живет уже четвертое поколение их семьи, что зимой в доме всегда тепло, а летом прохладно и сухо, на совесть строили. Тут вышла женщина на крыльцо, подошла к нам, аккуратно закрыв за собой калитку, видимо, опасаясь, что мы напросимся в гости, и сказала — я хозяйка. А вам зачем все узнавать? Это мои родители купили дом в 1927 году. Какое-то странное опасение и недоверие прозвучало в ее объяснениях, вот мы и пошли дальше, чтобы не тревожить.

   Тихая и внешне уютная загородная жизнь. В разговорах, сокрушаясь, ведь помнят, как было, но в общем-то уже привыкли к виду заброшенных, захламленных до ужаса территорий: бывших детских лагерей, единственного тут, умершего давно, кинотеатра с сохранившимися оптимистическими словами на фасаде: «сьогодні! — незабаром», с его вместительным в прошлом залом, с фойе, где под ногами валяются куски разной дорогой облицовки стен, я наступила на пластинку мрамора. Заглянув в окошко кассира, почувствовала недовольство злого ветра, который смело гуляет на правах хозяина. Тут была и своя котельная, и палисадник при входе, а остались только вульгарные пожелания со стрелками, куда идти, да побыстрей.

ПУЩА-ВОДИЦА, ВЕСНА

Рассматривали и новые, иногда весьма элегантные, дома, но, в основном, головы повернуты были, конечно, к старине. Все время себе напоминала — ищи женщину, ищи женщину. Казалось, что без нее впечатление будет неполным. Кого ни спрашивала, где стоит она, заветная каменная со снопом, никто не знал. Когда, не найдя памятника от той жизни, уже решили возвращаться домой, из окна трамвая вдруг увидела ее, и закричала на весь вагон — вон баба, скорей выскакиваем. Мы пулей вылетели на остановке и через дырку в заборе пролезли на заброшенную территорию бывшего санатория имени 1 мая. Вечно молодая вдова ушедшей эпохи стояла на высоком постаменте внутри бывшего жизнерадостного бассейна и надежно прижимала к груди сноп от нового урожая более чем 50-летней давности. Слышу — фотокамера защелкала, процесс пошел, потрескавшиеся прелести вечной женщины, давно уже никого не привлекающие, да на нее и не смотрит никто, вот и местные даже вспомнить не могли, где она одиноко стоит десятилетиями. Легко представить, как тут когда-то отдыхали дамы в крепдешинах, и пахли они, наверное, серебристым ландышем; попадалось по разнарядке и простонародье — передовики, спортсмены, активные комсомольцы да партийцы. Лагеря же звенели детскими голосами из лета в лето. Свое лагерное пущинское каникулярье многие нынешние взрослые помнят всю жизнь.

ПУЩА-ВОДИЦА В 1907 ГОДУ И СЕГОДНЯ

   Сейчас в Пуще слишком тихо.

   Не знаю, как правильней передать ощущение — то ли грустная радость, звучала, то ли радость грусти от статусных призраков, которых явно многовато. А руки все до них, имею в виду, не частные, все не доходят, но природа — вечные сосны, сильный и властный запах озерной воды, прелесть цветения все побеждает.

Милое дело — взять велик или впрыгнуть в трамвай — и сюда. И каждый может написать свою лесную историю.

Мы же встретимся там, за новым поворотом, а может, на трамвайной знакомой остановке.