Тоталитаризм не выносит смеха

О ТОЧКАХ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

Теперь в качестве двойников я хотел бы взять «дуэт» Сергея Прокофьева и Николая Заболоцкого. Меня совершенно не смущает, что один из них композитор, а другой — поэт. Для искусства не имеет большого значения жанр. Литературные вещи часто перекладываются на музыку, музыка вдохновляет на стихи, неся в свою очередь определенный видеоряд. Образы живописи, опять же, могут трансформироваться в ноты (самый очевидный пример — «Картинки с выставки» Мусоргского). Все жанры искусства связны между собой эмоциями, которые они вызывают, поэтому ремесло художника не имеет принципиального значения. А характер произведений и судьба Заболоцкого и Прокофьева очень близки.

ВЕСЕЛЫЕ СТАРТЫ

И тот и другой родились в провинции: Заболоцкий — в Казани в 1902 году, Прокофьев в 1891 — в деревне Сонцовка Екатеринославской губернии (при Советской власти она превратилась в село Красное Донецкой области. Очень характерные метаморфозы).

У обоих достаточно благополучное детство. Они являли собой буквально образец классического, поступательного продвижения по лестнице успеха. Никто бы поначалу не заподозрил в «примерных, образцовых» мальчиках будущих «бунтовщиков духа».

И в то же время в каждом из них (они даже внешне похожи: ухоженные «отличники», в очечках, с жиденькими, аккуратно уложенными волосиками) сидело огромное честолюбие вперемешку с иронией. Ну и, разумеется, талант!

Оба начинали с подражаний классическим образцам, но быстро нашли свой голос.

«Музыка Прокофьева стала предметом ожесточенных споров в музыкальных кругах. Для его ранних сочинений характерны гротесковость, сатирические мотивы; это музыка принципиально антиромантическая, зачастую — жестко звучащая, пронизанная диссонансами, очень энергичная в ритмическом отношении. Наиболее примечательны в этом периоде балет «Шут» («Сказка о шуте, семерых шутов перешутившего», 1915), — сообщает критика о композиторе.

«Столбцы» (1928) Заблоцкого так же были предельно гротескны и ироничны: «Мясистых баб большая стая сидит вокруг, пером блистая», «Закон имея естества — она желала сватовства». О цыпленке табака: «Он глазки детские закрыл, наморщив разноцветный лобик, и тельце сонное сложил в фаянсовый столовый гробик...Так он почил во цвете дней, ничтожный карлик средь людей!» О коте: «Один лишь кот в глухой чужбине сидит задумчив, не поет. В его взъерошенной овчине справляют блохи хоровод». Не правда ли оригинальный взгляд? Хотя, если прислушаться, — ритмика пушкинская. Как там у Александра Сергеевича: «Пойдет налево — песнь заводит, направо — сказку говорит, там чудеса, там леший бродит...»

Над метафорой Заболоцкого из стихотворения «Прямые лысые мужья сидят как выстрел из ружья«( «Свадьба») я смеялся дня три. Но не мог понять, что связывает «мужей» с «выстрелом». Потом сообразил: у них, вероятно, были такие нелепо-недоуменные выражения лиц, какие могут появиться, после неожиданного выстрела во время застолья.

Однако в сатирических стихотворениях Заболоцкого сверкали лирические откровения алмазного качества, вроде: «И под железный гром гитары, подняв последний свой бокал, несутся бешенные пары, в нагие пропасти зеркал!» Соединение космоса и быта! «Нагие пропасти зеркал» — это шедевр!

Так же и Прокофьев — шалит, но глубинно чует законы гармонии. Замахивается после «Шута» на Достоевского, сочиняя оперу на самый авантюрный роман писателя, — «Игрок».

Едет с гастролями в Париж, Лондон. В 1921 с оперой «Любовь к трем апельсинам» покоряет Чикаго.

НЕ ВСЕ КОТУ МАСЛЕНИЦА...

Ностальгия — известная злодейка. После коротких поездок Прокофьева в Союз ( 1927, 1929, 1932 ) решает в 1934 году остаться. После забавной комедийной симфонической сказки «Петя и Волк» все больше пишет трагическими красками.

В тридцатые потихоньку начинаются гонения на ОБЕРИУТОВ (членов Объединения реалистического искусства) и в том числе, на самого яркого среди них — Заболоцкого.

После призыва восторгаться коллективизацией Заболоцкий выдает поэму «Торжество Земледелия». Газета «Правда» не без оснований расценила ее как издевательство.

Организатор колхоза в поэме агитирует... домашних животных. Агитация звучала так: «Коровы, мне приснился сон. Я спал, овчиною закутан, и вдруг открылся небосклон с большим животным институтом... Посреди большого здания стояла стройная Корова. В венце неполного сознания... И опьяненная Корова, сжимая руки на груди, стояла так на все готова, дабы к сознанию идти».

Попытку скотину сделать более «сознательной» идеологи расценили как контрмарш поэта против решений Первого съезда писателей. Вот заголовки бичующих статей: «Под маскою юродства», «Злобная карикатура на социализм», «Пасквиль на коллективизацию сельского хозяйства», «Мы должны с ним драться, разоблачая его как классного врага».

Не слабо? После теории наступил переход к практике.

НА ПЕРЕКОВКУ!

Страшные испытания, которые выпали на долю Заболоцкого, он описал в «Истории моего заключения». «19 марта 1938... Начался обыск. Я попрощался с семьей. Младшей дочке в то время было 11 месяцев. Когда я целовал ее, она впервые пролепетала: «Папа!»...

Начался допрос, который продолжался около четырех суток...

Следователи настаивали, чтобы я сознался в своих преступлениях против советской власти. Так как этих преступлений я за собой не знал, то, понятно, сознаваться мне было не в чем.

— Знаешь ли ты, что говорил Горький о тех врагах, которые не сдаются? — спрашивал следователь. — Их уничтожают!

— Это не имеет ко мне никакого отношения, — отвечал я.

Апелляция к Горькому происходила всякий раз, когда в кабинет входил какой-нибудь следователь и узнавал, что допрашивают писателя.

По ходу допроса выяснялось, что НКВД пытается сколотить дело о некоей контрреволюционной писательской организации...В особую вину мне ставилась поэма «Торжество Земледелия» ... На четвертые сутки, в результате нервного напряжения, голода и бессонницы, я начал постепенно терять ясность рассудка. Помнится, я уже сам кричал на следователей и грозил им. Появились признаки галлюцинации: на стене и паркетном полу кабинета я видел непрерывное движение каких-то фигур. Вспоминается, как однажды я сидел перед целым синклитом следователей. Я уже ни мало не боялся и презирал их. Перед моими глазами перелистывалась какая-то огромная воображаемая книга, и на каждой странице я видел все новые и новые изображения. Не обращая ни на что внимания, я разъяснял следователям содержание этих картин. Мне сейчас трудно определить мое тогдашнее состояние, но, помнится, я чувствовал внутреннее облегчение и торжество свое перед этими людьми, которым не удается сделать меня бесчестным человеком. Сознание, очевидно, еще теплилось во мне, если я запомнил это обстоятельство и помню его до сих пор...В начале октября мне было объявлено под расписку, что я приговорен Особым совещанием (т.е. без суда) к пяти годам лагерей «за троцкистскую контрреволюционную деятельность»...

За ними последуют 8 лет лагерей.

ШЕКСПИР ПО-СТАЛИНСКИ

В 1935 — 1936 годах Прокофьев пишет музыку к самому известному своему творению — балету по Шекспиру «Ромео и Джульетта». Работа продолжалась вплоть до 1938, когда балет был впервые поставлен. К тому времени в мире было не меньше десятка «Ромео и Джульетт» (Чайковского, Берлиоза и т. д.). Каждый из авторов вкладывал в универсальную шекспировскую историю свою трактовку. Прокофьев поначалу даже предусматривал счастливый финал: влюбленные оказываются вместе. К 1938-му эмоциональный строй балета сильно изменился в трагическую строну.

При прослушивании прокофьевской музыки позднего периода в ней поражает смесь неестественного энтузиазма и неподдельного ужаса. И «Ромео и Джульетта» не является исключением. Но особенно «пронизана ужасом» знаменитая композиция «Монтекки» и Капулетти». Что интересно: в различных сборниках классики в ее начало переносят два жутких звука, напоминающих заводские гудки, из другой части балета. Эта вещь называется «Выход Герцога». Герцог на тот момент в Вероне ( место действия пьесы) был владыка всего и вся.

Не случайно «Монтеки...» соединяют с «Герцогом». Сразу после зловещей мелодии возникает в воображении только один образ. Образ Хозяина! А хозяином в СССР в 1938-м был не герцог.

Под симфонические завывания так и представляешь огромную мифическую фигуру Сталина ( размером с его небоскребную статую, установленную в Сталинграде), который идет с обходом по «родной сторонушке». Вьюжит пурга и наматывает кольца вокруг гигантского туловища. Снежинки — черепа. Снег «весело» хрустит под сапогами...

В середине композиции возникает тема «Джульетты». Во время балета тем Джульетты несколько, но эта — наиболее детская. Звучат трогательные колокольчики.

Итак, представим картину в духе сценария к видеоклипу.

Избушка. Ребенок в колыбели. Девочка с голубыми глазами. Возраста примерно, как младшая дочка Заболоцкого, когда его арестовали... Она улыбается...

Звуковой ряд: нарастая, возвращается жуткая симфоническая метель, с четким ритмом тяжелой поступи. Она вытеснила колокольчики.

В этом месте клипа можно было бы перевести камеру на окошко, в котором великанская фигура Хозяина проходит вдалеке...

Возникает вопрос: простирается ли на таких малюток сталинская власть? Или это явное «художественное преувеличение»? Безусловно — да. В той степени, когда крохотную дочь можно лишить отца, еще до того времени, когда она способна осознать это...

Судьба Прокофьева поначалу складывалась более-менее благополучно (Сталин в «Монтекки и Капулетти» — явление субъективное, это вам не слова «конкретно-реальные»).

Но и его не спасли «Александр Невский» с «Иваном Грозным» (к которым он написал отличную «народную» музыку) от огульной критики. Сергей Сергеевич «попал под раздачу», другого, не мене знаменитого, чем 1937- го, — 1948 года. На него обрушился камнепад газетной ругани, клеймили композитора «за формализм». За то же, по сути, в чем обвиняли Заболоцкого десятью годами раньше.

Просто два больших художника чем дальше, тем больше не вписывались в сталинскую концепцию искусства. Парадоксально то, что и композитор, и поэт делали новое в рамках традиции, но глубоко новаторски. И вроде бы в «формальном» отношении их трудно обвинить. Но это по отношению к мировому искусству. А к требованиям диктатуры они действительно относились формально.

«Формально» Прокофьев обыгрывал тему вражды Монтекки с Капулетти, а фактически получалось то, что творилось у него на душе — тема Хозяина. Вряд ли сознательно. Но эта композиция — самая сильная вещь в балете. И едва ли не самая популярная мелодия, созданная Сергеем Сергеевичем.

Ну уж о коллектевистском «Торжестве Земледелия» Заболоцкого и говорить не приходится. Все ясно.

ЦЕНА ПОБЕДЫ

После освобождения в 1946 году поэт пишет ряд великих стихотворений: «Утро» («...Там черных деревьев стоят батальоны, там елки, как пики, как выстрелы — клены...», «Слепой» («...И боюсь я подумать, что где-то у края природы я такой же слепец с опрокинутым в небо лицом, лишь во мраке души наблюдаю я вешние воды, собеседую с ними только в горестном сердце моем», «Бетховен» (...Поднялся ты по облачным ступеням и прикоснулся к музыке миров»).

Его поздние стихи так же хороши, как и «Столбцы», но в них выхолощена ирония. Заболоцкий победил (о чем подспудно идет речь в «Бетховене». Поэт, кстати, один из немногих, кто был реабилитирован еще при жизни диктатора, в том же 1946 году, когда вернулся из лагерей), но утратил, словно тот мальчик из сказки, способность смеяться. Все знают стихи «Не позволяй душе лениться, чтоб в ступе воду не толочь», «Очарована, околдована, с ветром в поле кода-то обвенчана...» , «Вылетев из Африки в апреле, к берегам отеческой земли к» («Журавли»). Они прекрасны, но абсолютно серьезны...

Разгромная критика сильно подорвала здоровье Прокофьева. Он умер день в день с Хозяином. В этом тоже была какая-то мистическая связь. Соответственно, смерть гениального композитора на фоне «всенародного горя» была не особенно замечена.

Николай же Алексеевич Заболоцкий пережил своего музыкального «двойника» на пять лет. Он серьезно подумывал о создании трилогии из поэм: «Смерть Сократа», «Поклонение волхвов» и «Сталин». Но этой задумке не суждено было сбыться.

ВЫВОД

В судьбе этих двух замечательных художников видна одна интересная закономерность: тоталитаризм не выносит смеха. И это естественно. Поскольку смех — первое средство от страха, являющегося основой любого режима. Оба художника растратили весь свой «боекомплект смеха» во имя своей свободы.

Тема метели в музыке Прокофьева удивительным образом пересекается с пронзительно- трагическом стихотворением Заболоцкого «Где-то в поле возле Магадана». Ни в одной своей поэтической вещи он больше не упоминал «адреса», где провел восемь каторжных лет.

Сюжет таков: два крестьянских мужика сбежали из лагеря, но... «Жизнь над ними в образе свободы чередою двигалась своей, только звезды, символы свободы, не смотрели больше на людей... Вкруг людей посвистывала вьюга, заметая мерзлые пеньки, и на них, не глядя друг на друга, замерзая, сели старики. Стали кони, кончилась работа, смертные доделались дела...Обняла их сладкая дремота, в дальний край, рыдая, повела. Не нагонит больше их охрана, не настигнет лагерный конвой, лишь одни созвездья Магадана засверкают, став над головой».