ТРЯСИНА АДА

— Лягаться в постели ногами — это нормально? — ответила она вопросом на вопрос, когда я поинтересовался о радостях ее брачной жизни с известным поэтом Сергеем Семипаловым.

— Я только спросила у него, что такое зоил. А он как двинет меня. Ничего себе! Из-за какого-то, как я потом в словаре посмотрела, древнегреческого критика, по шее получить... Я и ушла.

Если у людей и бывают абсолютно рыжие брови — то это тот самый случай. К ним добавляется бесплатным приложением, обрамленные рыжими ресницами наивные выпуклые глаза, и бледные, как поганки, коленки, торчащие из под салатового платья. Что-то безобидного вегетарианского происхождения, но абсолютно не съедобное. Последний раз я видел Машу четыре года назад, во времена счастливой свадьбы.

— Он только когда пьяный — добрый, — продолжила она. — А утром с ним рядом лучше не просыпаться. Носками кидается. Вот жена одного писателя в ответ даже пишущими машинками швырялась... Мне жалко. У меня всего две... Дружить с поэтом приятно — жить невозможно.

Она перевела дыхание. Я ее не перебивал. Ждал окончания послеразводной вулканической реакции.

— Но я не просто ушла, а к другому. Вот только не знаю, что делать с его женой... К Семипалову я все равно уважение потеряла. Как-то он пьяный говорит мне: «Я тебя люблю, Маша. Хочешь двести долларов?» На следующий день отобрал. Хорошо, еще пятьдесят успела потратить. Надо было больше... Тяжелый человек.

— Вы же вроде бы вместе работали.

— Аж двадцать гривен в неделю платил. Как-то пришлось ему в руках тысячу долларов подержать. Я уже крутой, говорит. Наверное, скоро застрелят... Ага, изрешетят из автоматов и заберут его зачуханный диван и книжные полки с табуретками...

Я его на пятнадцать лет моложе. Я же вторая жена. С одной стороны его жалко, а с другой — у меня вся жизнь впереди... с Васей... Куда вот только его жену деть...

Я Васичке сегодня апельсинов купила на две гривни. Его дома не оказалось. Пришлось прямо на дверь повесить. Интересна их судьба? Может соседские мальчишки взяли. Ты не поверишь, но у нас с ним — ни разу. Он по ночам рассказы пишет... Вот, например, как одна женщина шла, шла, шла...

— Пока обувь до ушей не стерла?

— Вроде того. К ней приставали, а она прокидывала мужчин... Очень несчастная... А Сереге, наоборот, женщина нужна по шесть раз в день.

— Но это лучше, чем рассказами питаться?

— Да, только он не пользуется этим. Сейчас вот спешу к Васе. Письмо ему накатала — как люблю его. Я бы для него даже супчик сварила!

— А для поэта что-нибудь варганила?

— Ему мама готовила. На выходные.

— Он голодал пять дней из семи?

— Он даже сказал, что маму хочет... Она его кормит... Он ей тоже приснился. Жадно жующим на кухне.

— То есть ты уморила его до того, что у него развились продуктово-эротические фантазии... Когда же ты его покинула?

— Когда мы столкнулись у кабинета невропатолога. На мой вопрос: «Там что лечат от импотенции?» — он прошипел: «Я тебя убью!»

— Ты же говорила шесть раз.

— Так я просто так спросила... В общем нам обоим это надоело... На процедуру развода он паспорт забыл. «Девушка, — говорит служащей, — вы нас сегодня разведите, а паспорт я завтра занесу — штамп поставить». Погнала она его, но к вечеру нас развели.

— Как мосты в Питере.

— Вот именно... Я сейчас — к Васе. Стихи ему несу свои. Послушай: Твои глаза трясина ада,
Затягивают — то что надо...
А коль исчезнешь, в рог трубя —
Я все равно найду тебя!

Я ему так и сказала в письме: «Я тебя везде найду! Даже в Фастове...» Он оттуда родом. Там и жена его, будь она неладна...

Васю, как и меня мало печатают. Я к одному редактору целый месяц ходила. Из пяти заметок он опубликовал одну. Говорят, он печатает тех с кем пьет. Я уже согласна...

Пошли мы с Машей пить к другому редактору. Пили, пили... Но что-то о ее публикациях я ничего не слышал... Эх, трясина ада!