Тяжело первые сто лет

— Вопрос, который нельзя не задать, поскольку он лежит на поверхности. В чем отличие между вашим Университетом и Университетом культуры Поплавского? Ведь они вроде бы дублируют друг друга во многих моментах.

— В первую очередь, мы давно знакомы с Михаилом Михайловичем, и мы в очень хороших, дружеских отношениях. А главное — мы сразу договорились, что не являемся друг другу конкурентами.

— А об этом можно договориться каким-то образом?

— Да, поскольку мы выполняем разные функции. Университет культуры и искусств в первую очередь занимается подготовкой кадров массовой культуры, на мой взгляд. У нас же — индивидуальный подход. Даже можно сравнить. Если у Михаила Михайловича на сегодня учится приблизительно 8000 студентов, то у нас вместе на стационаре, заочников и вечерников едва наберется 1000 человек. При том, что я считаю, что у нас огромный преподавательский потенциал, которым мы, кстати, очень искренне поделились с Михаилом Михайловичем, поскольку у него преподают многие яркие личности из нашего университета. Наш преподавательский состав более солидный, более опытный — корифеи и украинской сцены, и украинского кино и телевидения.

— А чем Михаил Михайлович поделился с вами?

— Я пока что ничего не просил. Мы можем встретиться, дружески пообщаться, у него опыт больше, чем у меня в качестве ректора. Я могу к нему прийти и попросить совета по каким- то вопросам.

— Что так скромно? Вы ему преподавателей, а он — советы?

— Мы же не бескорыстно даем преподавателей, это наши выпускники, которые у него получают неплохие зарплаты. На сегодня зарплата в университете Михаила Михайловича больше, чем у нас, поскольку он имеет статус Национального. Но я думаю, что этот вопрос нам тоже удастся уладить.

— А вы ставили вопрос о том, чтобы у вас также был статус Национального?

— Да.

— И вам отказали?

— Решения еще не было. Я передал соответствующее письмо за подписью народных артистов Украины вице-премьеру Дмитрию Табачнику, и он поручил министерству культуры и министерству образования проработать этот вопрос. Параллельно я передал письмо на имя министра культуры и искусств Юрия Богуцкого с просьбой ходатайствовать перед Президентом Украины о предоставлении университету статуса Национального. Мы получили статус университета только в апреле 2003 года. Но мы старейшее из высших учебных заведений художественного образования: в этом году нам исполняется 100 лет.

— Скажите, а какая вообще была необходимость переименовываться в Университет? Ведь Институт имени Карпенко-Карого — это же раскрученный, как говорится, бренд…

— Есть учебные заведения I, II, III, IV уровня аккредитации. Мы высшего IV уровня аккредитации, а статус университета дает определенные рычаги для расширения. Мы имеем право создавать институты. Сейчас ходатайствуем о создании на базе нашего факультета кино и телевидения Института экранных искусств. Другая реальная необходимость, с этим вопросом обращались директора многих театров Украины — создание постановочного факультета или института, чтобы готовить художников по освещению, бутафоров, гримеров, пастижеров для театра, для телестудий...

— Итак, слухи о полном отделении кинофакультета не подтверждаются? Не собираетесь вы его отпускать?

— А зачем его отпускать? Это будет самостоятельный институт со своим руководством, но в составе Университета. Тут очень сложный вопрос. Ведь, по моему мнению, на сегодня картина ужасная. Каждый, кто хочет, открывает факультет, где готовит актеров, режиссеров, театроведов, операторов, кинооператоров, телережиссеров, не имея ни базы, ни потенциала преподавателей. И после этого дети приходят к нам: «Вот у меня диплом кинооператора, но я никогда в жизни не видел кинокамеры, учился работать с видеокамерой». И это происходит постоянно...

— Так нужно возвращаться к норме.

— Мне кажется, что постепенно у нас некоторые вопросы отпадают и урегулируются. Но делать все нужно умеренно и взвешено. А не бросаться в крайности. Увидели, что в Соединенных Штатах вокруг университеты, давайте и мы будем так. Но ведь для этого нужно иметь определенные возможности. К тому же, простите, я не считаю, что американское образование лучше нашего. У них совсем другой подход к образованию. Я был в Йельском университете на лекциях ведущего менеджера Америки Бена Мордекая, и эта лекция была не для студентов, а для аспирантов. Но то, что он рассказывал, знают наши студенты второго курса. Потому что там предусмотрена узкая специализация. У них есть менеджеры по персоналу, по снабжению, по работе с общественностью и т. п. А у нас есть менеджер театрального дела или кинопроизводства более широкой специализации.

— В каком состоянии вы застали институт? Как это состояние изменилось за последние годы?

— Не застал — потому что никогда не покидал. Я его в свое время закончил как студент, пришел преподавателем, старшим преподавателем, доцентом, профессором. То есть все время был в курсе происходящего. И воспоминания об институте моем студенческом не очень отличаются от того, что я увидел, к сожалению, когда пришел как ректор, поскольку лучше не стало. Довольно сложно с финансированием, в течение многих лет не было ни копейки на капитальные ремонты. Но сейчас, если вы давно не были в нашем корпусе на Ярославовом Валу, вы его не совсем узнаете — поскольку университет в лесах — идет капитальный ремонт, и я надеюсь, что к началу нового учебного года произойдут существенные изменения.

— А как же тот долгострой, который на том же Валу — ваш новый корпус?

— Что касается того дома, то у меня лежит с собой соглашение с инвестором. Поскольку государственных денег все равно не будет, нет возможности профинансировать достройку.

— Что это за такой фантастический инвестор?

— Пока мы не подписали еще соглашение, я не буду его называть. Есть, скажем, инвестиционная фирма, за которой стоит серьезный банк и властные структуры, которая готова достраивать. Ведь желающих на это помещение с разными предложениями было очень и очень много, но реальных финансовых возможностей они не имели.

— Что они хотят получить?

— Скажем так, на паритетных условиях, если, грубо говоря, там 12 тысяч кв. м, за то, что они нам его достроят, нам отдадут 6 тысяч площади.

— Касательно посягательств на помещение. Неоднократно приходилось слышать, что вас хотят вытеснить из центра города, перенести куда-то.

— Единственный вопрос возникал по дому на Крещатике, 52. Но он не является нашим помещением. Мы его арендуем у города. Оно в ужасном состоянии. Я бы готов был вложить в него деньги, если бы знал, что оно будет нашим еще по крайней мере лет 10— 15. Сейчас идет реконструкция именно этого квартала. Омельченко обратился по этому вопросу к вице-премьеру Табачнику с просьбой, чтобы передать это здание городу для капитального ремонта, тот дал ответ, чтобы вместо этого помещения было предоставлено равноценное, отремонтированное помещение в центральных районах. Нашли прекрасный дом. Но на сегодня по объективным причинам освободить это помещение не могут. Что ж. Будем обращаться к Александру Александровичу, просить, чтобы он содействовал.

— И все-таки о положении Университета...

— Конечно, есть много сложностей. Я когда пришел на эту работу, рассчитывал, что за несколько лет можно будет все-таки отстроить, возродить этот университет. Сегодня я думаю, что нужно по крайней мере лет пять. Необходимо в первую очередь восстановить базу. Сейчас строим кинопавильон, его нужно оборудовать. Приобрели частично цифровую аппаратуру, но ее нужно укомплектовывать. Нужно, чтобы была не только, скажем, одна камера и один магнитофон, но и линейная и нелинейная монтажные, чтобы полностью обеспечить учебный процесс. Есть проблемы, постоянно связанные с финансированием. Договорились, что будем по взаимозачетам как-то решать...

— Да возможно ли вообще это преодолеть?

— В первые дни на должности ректора я собрал работников и говорю — нужно решить это, это, это, это. Мне отвечают, что это решить невозможно. Меня не устраивает такой ответ. Я могу вам предложить восемь путей решения этих вопросов. В университет на работу пришло много людей с современным видением нужд современности. Я считаю, что нет ни одной проблемы, которую бы невозможно было решить. Нужно просто искать конкретный подход. Конечно, обязательно и неоднократно придется просить и власть имущих, и властные, государственные и коммерческие структуры. Но это жизнь. Мы сейчас подошли к коммерциализации.

— Кстати, относительно коммерциализации. Собираетесь ли вы переходить на полностью платную форму обучения?

— Ни в коем случае. Мало того, будем отказывать и отказываем очень многим студентам, которые приходят на платную форму. Очень много желающих. Мы могли бы зачислить всех и неплохо зарабатывать. Но мы несем ответственность за уровень специалистов, которых выпускаем.

— Но определенный процент платников у вас есть?

— Конечно, есть.

— Помогает это институту?

— Помогает, потому что нужно и аренду оплачивать, и кое-что приобрести, и что-то заплатить преподавателям дополнительно. Но этот процент, на мой взгляд, не может быть больше, чем 50% от государственного заказа.

— Скажите, а новый руководитель киностудии имени Довженко что-то вам предлагает? Ведь сейчас там открыли двери и приглашают всех снимать кино.

— Мы не очень много успели проговорить о решении этих вопросов, но на сегодня студия нам передала часть библиотеки; рассчитываем и на то, что господин Приходько передаст нам что-то из аппаратуры. На сегодня она устаревшая, и естественно, что для нормального учебного процесса нам необходимо менять наше оборудование на современное.

— Но ведь это касается не только кино, а и театров. Ведь выпускники приходят именно к ним, и что они там видят?

— Все зависит от конкретного коллектива и его руководства. В ведущих театрах, где есть больше возможностей, — это одно. В периферийных театрах, в которых руководство нормально относится ко всем этим вопросам, — тоже неплохо, примером этого может быть украинский театр в Донецке.

— А каким образом вы планируете переоборудование своего учебного театра?

— Не все сразу: у нас в этом году вышло девять спектаклей. Они идут постоянно в репертуаре и имеют своего зрителя. Сейчас невозможно это прекратить даже ради ремонта и переоборудования. Но я уверен, что наш театральный сезон начнется в обновленном учебном театре.

— А почему так мало информации о вашем репертуаре?

— Мы с вами говорили, что сейчас век коммерческий. И если удается, скажем, за сезон где-то по радио, телевидению, в прессе дать 10—12 информационных материалов об университете, это хорошо. Но все эти программы — это на личных договоренностях. Я могу попросить кого-то из тех, с кем учился, работал и работаю сейчас. В остальных случаях нам говорят: дорогие, дайте деньги.

— Можно о вашем репертуаре подробнее? Есть ли там тот повод, ради которого нужно идти?

— В первую очередь, это учебный репертуар. То есть определенные пьесы, определенное распределение ролей, зависящее от количества студентов на курсе, их потенциальных возможностей и многого другого. Эти спектакли сдаются государственной экзаменационной комиссии, на их основании студенты получают дипломы. Поэтому мы не можем полностью зависеть от зрительского спроса.

— То есть творчества там ожидать не нужно?

— Я не согласен с вами, поскольку в первую очередь мы готовим творческие личности. И в репертуаре учебного театра присутствует и современная драматургия, и классическая, но художественный и творческий уровень спектаклей зависит от многих факторов, поэтому как и в любом профессиональном театре есть взлеты и есть падения, но немножко другая конечная цель.

— Какие факультеты и специальности у вас наиболее популярны?

— Факультетов у нас всего два: театральный и киноискусства. Наиболее популярным всегда было актерское отделение. На сегодня большим спросом пользуются специализация дикторы и ведущие телепрограмм.

— И как вы с этим справляетесь?

— Набираем подготовительные курсы. Чтобы потом, если видим, что человек профнепригоден, чтобы его не мучить, откровенно ему не рекомендуем идти дальше. Поэтому уже непосредственно на актерский бывают 6—8, до 10 человек на место. Ну и так же очень популярны на сегодня факультет дикторов и ведущих кино и телевидения.

— Какое счастье. Наконец, они уже все будут говорить грамотно.

— Дай Бог.

— Вопрос языка, особенно для таких специализаций, очень важен. Какие сложности в этом плане имеются со студентами?

— Очень часто складывается так, что во время учебного процесса студенты общаются на государственном языке, а выходя за пределы университета переходят на русский.

— Вот вам и ситуация. С точки зрения здоровья нации ненормально, когда люди даже не говорят на украинском.

— Но когда человек русскоязычный, зная украинский, попадает в западный регион, тот же самый Львов, то он естественно тянется, хочет там разговаривать на украинском языке.

— К сожалению, значительная часть львовян говорит на русском.

— Наоборот, меньшая часть, очень редко во Львове я встречал русский язык, не говоря уже, что рядом со Львовом практически не встретишь русский язык. Но язык станет родным тогда, когда мы все ощутим естественную потребность разговаривать на нем.

— Что ж нам нужно для такой потребности, чтобы нам заплатили, что ли?

— Нет. Нужно, чтобы дети были приобщены к нашей культуре, которая имеет очень давнюю родословную. У меня очень много друзей, у которых дети общаются на украинском языке, но очень легко переходят на русский. Я последние годы перед тем, как пришел в университет, работал в посольстве Украины в Литве на дипломатической работе. У меня очень много друзей в Литве осталось. И там нет негативного отношения к русскоязычным людям. Они все между собой общаются на литовском языке. Но при этом знают русский. И если к ним обращаются на русском, они из уважения к собеседнику отвечают тоже на русском.

— Насчет трудоустройства выпускников. У вас есть возможность его решать?

— Когда я заканчивал, почти стопроцентно все распределялись. Чтобы получить свободный диплом, нужно было пройти такие преграды! Сегодня все наоборот. Но я назначил ориентировочно на 7 июня заседание комиссии по распределению наших студентов. Начал я с личных контактов. Переговорил с одним директором, с другим, с третьим, с руководством студий. Есть потребность в выпускниках. Единственное, я попросил — дайте официальные заявки. Я собрал всех заведующих кафедрами, попросил, чтобы каждый переговорил о трудоустройстве. Тем более, что практически все работники университета, наши преподаватели, занимают руководящие должности, возглавляют коллективы. Взять театральный факультет: Михаил Резникович возглавляет Театр русской драмы, Митницкий возглавляет Театр драмы и комедии, Михаил Захаревич — директор Театра имени Франко. Со Станиславом Моисеевым из Молодого ведем разговор, чтобы его приобщить к учебному процессу. Практически нет ни одной структуры, где бы не было наших выпускников. Значит, просто этим нужно заниматься. Мы назначили даже дни, когда приглашаем директоров всех областных театров посетить наши спектакли и предложить нашим выпускникам рабочие места.

— А какие-то результаты уже есть по этим приглашениям?

— Это еще мой первый выпуск. Единственное, что могу сказать, — многие директора театров отозвались положительно и пообещали, что приедут.

— Есть ли у вас возможность приглашать выдающихся художников, проводить мастер-классы?

— Вы знаете, я считаю, что на сегодня еще в полной мере нет, к сожалению. Но здесь другой, очень сложный вопрос. У нас очень уважаемый профессорско-преподавательский состав. Но нужно и определенное обновление, омоложение. Сейчас крайне необходимо идти на эксперимент: привлекать молодежь. Точнее, наиболее интересных художников, которые уже имеют определенное имя, но еще не пересекли черту 40—50-летнюю. В этом году мы планируем эксперимент, Олег Липцын будет набирать украинско-французский курс. О Станиславе Моисееве я уже говорил. Мастера есть мастера, но нужно экспериментировать.

— А у вас есть договоренности с руководителями театров, чтобы студенты смотрели спектакли, чтобы их на премьеры приглашали?

— Руководители практически всех театров являются нашими преподавателями. Когда премьера, звонят руководители, приглашают студентов. Когда мы были студентами, было сложнее попасть в театр.

— Другая традиция еще советских времен — обмены между городами и институтами, когда студентов могли послать в Москву или Тбилиси на практику. Сейчас такое есть?

— Было, конечно. Сейчас сложно, зачем я буду лукавить? Хотя в прошлом году ездили наши студенты в Румынию. Сейчас есть у меня договоренности с Санкт-Петербургской академией... Думаю, что со следующего года мы возобновим эту практику. Ну хотя бы самые ближние поездки. Это Москва, Минск, Варшава. Есть интересные предложения от коллег из Болгарии, Германии, даже из Ирака. Есть заинтересованность французской театральной школы в обмене студентами. То есть перспективы есть, желание есть. Осталось найти деньги.

— Относительно практического опыта будущих театроведов и кинокритиков. Мы заинтересованы, чтобы студенты проявляли свою гражданскую позицию, сотрудничали с прессой... И не только с прессой.

— Мы с удовольствием принимаем все предложения. И идем на любые эксперименты. В этом году наш студент проходил практику даже в Кабинете Министров.

— А что он делал?

— Работал, помогал, учился строительству государства. То есть диапазон опыта — от творческих до государственных структур. Чем больше мы будем привлекать студентов к профессиональным источникам, к профессиональным изданиям, к работе с профессиональными коллективами, тем лучше.

— Вы уже упоминали о вашем 100-летнем юбилее. Как вы будете его отмечать?

— Он должен быть в сентябре этого года. Но учитывая, что это только начало, только возвращаются студенты после каникул, мы перенесли празднование ориентировочно на 15 октября. Готовим мероприятия. 24 марта этого года было распоряжение Кабинета Министров о праздновании 100-летия университета, то есть уже на государственном уровне. Мы планируем издание юбилейного сборника к 100- летию, довольно масштабного, где-то на 250 страниц печатного материала. И такой же объем фотоматериалов. Планируем проведение студенческих и преподавательских конференций, отчетов факультетов. Непосредственно торжества, скорее всего, пройдут в театре имени Франко.

— Вы говорили о многих специальностях. А где готовят продюсеров? Ведь новые формы театра и кино требуют все-таки новых методов работы.

— На сегодня большинство продюсеров — все равно наши выходцы. Если брать театральную сферу, то здесь процентов на 90 — директора театров, заместители директоров, работники руководящих структур — наши выпускники. Даже два заместителя министра культуры — наши. То есть можно их по-разному называть: менеджерами, продюсерами, но подготовка у нас идет.

— Мы по-другому тогда спросим. Эта подготовка должна сейчас меняться?

— Да, обязательно. Когда мы готовили директора театра или директора картины, который получал государственную дотацию, это было намного легче. Но ведь сегодня нужно найти деньги, нужно уметь работать со спонсором. Приходится использовать зарубежный опыт. У нас сейчас не хватает учебной литературы. Чтобы работать со спонсором, необходимо, скажем, сначала объяснить много пунктов, почему это ему нужно и только один, почему это нужно нам. Есть специальная методика работы со спонсорами, фондами. Мы пытаемся менять учебные планы. Все меняется.

— Сегодня хороший продюсер — это не только человек, который находит деньги и умеет ими распорядиться. У него еще и креативная функция должна быть. Вы это учитываете?

— Мы можем размежевать. Должно работать несколько продюсеров, между которыми распределяются обязанности. И если один занимается вопросами сугубо коммерческими, то второй подбором и расстановкой кадров, а третий творческими вопросами. Хотя когда они объединены в одном человеке, может, это будет только лучше. А может, наоборот. Тo есть все зависит от конкретной персоны.

— Вы более 20 лет наблюдаете за студентами театрального вуза. Как они изменились за эти годы?

— Никак.

— То есть....

— Я объясню. Конечно, для меня они постоянно меняются. Для меня лучшими студентами были мои друзья, с которыми я вместе учился. Но сегодня есть другие студенты, которых окружают их друзья, которые со временем возглавят это заведение, а их будут окружать те люди, с которыми они учились. Это молодежь, это лучшее время, это единственное, что нельзя, наверное, вернуть в жизни. Это о том, что мы всегда вспоминаем с большой грустью, потому что оно прошло. Нельзя сказать, что студенты были когда-то хорошие, а потом плохие или наоборот.

— А как насчет отношения к профессии, к жизни вообще?

— Я считаю, что студенты всегда любили и любят свою профессию. Если они будут ощущать заботливое отношение к себе, понимать, что ими занимаются, что они нужны, то они так же будут отдавать свое тепло, свою любовь, свое уважение. То есть это равнозначное отношение: как вы относитесь, так и к вам относятся. Это не только со студентами, это и в обществе, и в семье. Знаете, это как в анекдоте о нашем менталитете. Спрашивает кум кума: «Как ты относишься к нашему государству?» Говорит: «С любовью». — «А что бы ты отдал ради государства? Вот дом отдал бы?» — «Отдал бы». — «А дачу отдал бы?» — «А отчего же не отдал бы». — «Ну хорошо, а машину?» Говорит: «И машину отдал бы». «Ну, а корову?» «И корову, — говорит, — отдал бы». «Ну хорошо, а кабанчика?» — «Не, кабанчика не отдал бы». — «А почему?» — «Потому что он у меня есть».

— Ну и в завершение вопрос, по- видимому, такого личного плана. Что это за работа — ректор, в чем, так сказать, ее ужас и привлекательность?

— Начнем с того, что самое сложное то, что каждый день выслушиваешь от жены: «если я раньше тебя хоть иногда видела, то сейчас вообще тебя не вижу». Поскольку не ограничивается рабочий день определенным временем, нужно быть и на работе, и постоянно ездить, общаться, постоянно где-то и пороги обивать, чтобы решить какой-то вопрос. И вечером нужно пойти и посмотреть спектакль, или посмотреть работы своих студентов, нужно с кем-то встретиться и в неформальной обстановке решить какие-то проблемы. Во- вторых, довольно высокая, я считаю, ответственность. Не только за людей, с которыми работаешь, а еще и за людей, которых учишь. Привлекательность... Вы знаете, когда у меня была довольно напряженная работа в Администрации Президента, и когда я уставал, я приходил в университет на лекции, и общаясь со студентами, с молодежью, переключался на другую деятельность, получал заряд позитивной энергии и выходил уже совсем другим человеком, с улучшившимся настроением. То есть не только отдаешь, но и получаешь... И по-другому нельзя.