«Я из Милана, гони деньги из кармана»

Уже пару лет как вошло у меня в привычку — только сильно устану, включаю свои картинки в мобилке, вернее, сразу лягушку. Этот кадр-релакс родился совершенно случайно и, как ни странно, в окрестностях Милана, хоть у нас таких квакушек пруд пруди. Это как же надо было устать от 40-градусной жары, чтобы, наконец оказавшись у дивного пруда попросту уставиться на лягушку, спящую на листке кувшинки, и застыть в позе «замри» часа, наверное на два, пока мотор подправляли. Было в этом бесхитростном кадре столько естественности — сюжет-то был срежиссирован самой природой, — что напал на меня форменный столбняк. Лето — оно одно на всех, и с этой зеленой малышкой разделяла его прелести в один и те же секунды, и, наверное, нам было одинаково уютно. Квакушка не давала сосредоточиться на чем-то постном: то так повернет свое тельце без всякого целлюлита, то этак подставит бок, а мокрые листья столь изысканно подчеркивали ее молодость, что этот дуэтный медленный танец решила увезти с собой как лучший миланский сувенир, вот и сняла мобилкой. Моя зеленая подружка, к счастью, никогда не обернется какой-нибудь царевной с ее фальшью, молодильными уколами, бесконечными ужимками, а будет честно дарить релакс как только захочу. Нажала на кнопку — и вот она, отрада. Когда показала свою квакушку приятельнице, которая часто ездит в Милан на выгодный шопинг для своего киевского магазина, та даже удивилась — где ты пруд-то ничейный нашла да еще с такой великолепной лягушкой, не понимаю. «Мне, кстати, кажется, — добавила она, — что твоя милая незнакомка так и шепчет, во всяком случае, мне: я из Милана, гони деньги из кармана. Это, знаешь, как-то привычней, чем твое умиление». И она тут же перескочила, как обычно, на другую тему и спросила, нет ли у меня на примете хорошего сапожника, мол, привезла новые туфли из этого же города, где зеленая волшебница обитает, а одеть не может. Левый жмет немилосердно, ничего не захочешь.

Конечно, сразу вспомнила о Петрике-Петюне-Петруччио — как только его не называют счастливые клиенты. Этот выдумщик, философ, а по профессии — сапожник-модельер, еще, если хотите, в чем-то ортопед, отчаянный балагур и дамский угодник, прекрасно чувствующий палитру женских настроений, как-то мне сказал, может, кого-то цитировал: современность — опасна, ведь она так быстро стареет. У него такая привычка — занимаясь непосредственно работой в своей мастерской, выдавать нечто этакое. Например: когда человек не спит, он всегда в обуви. Это выражение, возможно, и диктует его отношение к своей профессии. Так как он может помочь приспособить проблемную обувь к ноге, предложить оригинальный «тюнинг», убедить, насколько не по-хозяйски по отношению к самому себе изнуряться малоэффективным разнашиванием тесной обуви, ведь туфли несут женщину, а не наоборот. У Петюни таких емких фраз на всех хватит, но, главное, что он поможет и на деле. Руки — волшебные.

Особенно он преуспел в борьбе с коварными косточками, с которыми, как он заявил, — работает всю жизнь. Уж как одна, такая маленькая, но разросшаяся косточка, может забирать все силы, особенно весной, знают многие. Мне даже однажды уступили место в метро, — поделилась его молодая клиентка, видимо, было такое выражение лица от боли, что и возраст удвоился. Что делать?

У Петрика, конечно, что-нибудь найдется. Посмотрит на характер косточки, определив не хуже ортопеда ее потенциал, зароется в свои бесконечные коробки с сырьем, и обязательно предложит нужное: или специальные резинки в цвет, или организует шнуровку в нужном месте. Он легко может изменить фасон, расширяющий обувь, и уберет проблему, во всяком случае, болевую. Когда он рассматривает обувь, то становится чуть ли не ясновидящим. С наблюдательностью и остроумием писателя может развернуть целый сюжет из жизни незнакомого человека, считывая подробности с его же обуви.

Издалека, когда подъезжает на своем велосипеде к мастерской, его можно принять за подростка — в пестрых бриджах, в хипповых кожаных кедах (иногда левый и правый разного цвета). В жизни же ему уже, вроде, под сорок. Молодит еще, наверное, умиротворенное выражение лица, что уже само по себе нынче достаточно экзотично, да какая-то неспешность, что совсем уж путает карты. Сам себя он относит к прагматичным жмотам, так как грамотную обувь может носить годами и она всегда выглядит элегантно.

Пусть тысячу раз советуют глянцевые журналы: накапливая хлам, мы ограничиваем уровень собственных доходов, а держась за барахло, блокируем приход новых материальных ценностей. Что невольно программируем жизнь в мире, где вам чего-то может не хватать, утверждаем собственную низкую самооценку, и это, в свою очередь, старит психологически, а, значит, и физически. Барахло, мол, энергетически засоряет собственное жизненное пространство, захватывает место под солнцем, отбирая его у потенциальных, современных вещей, которые могут появиться. Но опытный мастер думает иначе. Он не любит выкидывать, так как все кожаные лоскутки у него — в дело, а современные вещи часто уступают по качеству давно отжившей обуви. Еще одно его любимое выражение: все дело в изнанке или ищите изнанку. Даже утром, попивая в мастерской свой особенный кофе (сам обжаривает зерна с чесночком), он умудрился обратить внимание на изнанку, роскошного нового пятизвездочного отеля. Когда его сдавали года три тому, прикрыли какими-то щитами, временно покрашенными под цвет, трубы из кухни. Да так и оставили, полагая, что со двора никто не увидит. Петюня в каком-то дорогом журнале прочитал, что в этом, внешне весьма респектабельном отеле, предлагают чуть ли не самый лучший завтрачный шведский стол, да Петрусь не верит. Для пяти звезд иметь такую изнанку — это не профессионально, это как щелчок по носу, полученный от самих же. «Изнанка всегда расскажет больше, чем фасад», — поставил он бескомпромиссный диагноз.

Выйдя из мастерской, почти налетела на скороговоркой что-то трещащую 18-летнюю девушку. Вернее, это она на меня налетела со словами: «У нас сегодня тренинг. Нужно суметь поменять спичку на бутылку шампанского. Чем мы можем махнуться, у меня уже есть выцыганенная сигаретка?»

Как хорошо быть юной, — невольно подумала, — уже в двадцать два такие финты не прошли бы, и были бы истолкованы, возможно, более конкретно.

Она, может, еще не догадывается, что шары на всех не хватает, а на тост тоже надо заработать.

Впрочем, пусть шустрит, ей же всего 18, и кто знает, может, ее птица счастья завтрашнего дня уже где-то ждет ее с шампанским. Может, она репетирует видимость огня по Станиславскому. Надо было подарить ей еще одну спичку, — подумала я отходя. К вечеру, глядишь, был бы хоть зачет. Захочет — поменяет его на многообещающий коктейль перед ужином.

Правда, современность опасна, ведь она так быстро стареет...