Зеленая река Камчатка

ДОРОГОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ

Плата за созерцание красот «главной» реки высока. Не только по деньгам, кои нужно затратить на перелет Киев-Москва-Петропавловск-Камчатский ($350 в один конец), плюс накладные расходы. Основные издержки путешествующего по Камчатке — здоровье. Но лучше по порядку.

Чтобы увидеть Камчатку со всеми ее красотами, лучше всего сплавляться по одноименной реке, долина которой пролегает вдоль почти всего полуострова. Автобус из аэропорта Елизово довезет вас до райцентра Мильково, стоящего на берегу реки. Оттуда можно начинать сплав. Зная об особенностях реки лишь теоретически, мы совершили глупость: высадились километров за 30 до райцентра на мосту, переброшенном через один из безымянных притоков Камчатки. Пассажиры автобуса, местные жители, наш почин молчаливо не одобрили. Лишь сутки спустя мы поняли почему.

Лагерь ставили тут же, под мостом, в спешке: таких полчищ комаров нет даже в Заполярье. Их тьма и тьма, они мелки. Хлопнув ладонью о ладонь, я добивался неплохого результата. Двенадцать комаров лишал жизни за раз. Чтоб уберечься от укусов, пришлось натянуть на себя свитера — и это в 30-градусную-то жару. Лицо и руки это, впрочем, не спасало. На десятой минуте запястья и лицо вздулись и стали синими. Попытка умерить пыл насекомых с помощью антикомарина успехом не увенчалась. Пришлось прибегнуть к испытанному методу освоителей северных просторов: на открытые участки кожи нанести слой крема, а сверху на него — солидола. Проделанная операция, правда, имеет недостаток. От жары крем и солидол тают, ручьями стекая за воротник. Солидол обжигает кожу. Разбирать снаряжение пришлось прямо в палатке. На улице это сделать не представлялось возможным. Труднее было с байдаркой, которую в палатку не втянешь. Ужинали тоже в палатке. С непривычки не могли уснуть — сказывалась и разница в поясовом времени (восемь часов), и гул за палаткой, притягивающей к себе полчища комаров.

НЕ ПО-ВЕЗ-ЛО...

И вот — сплав. Веслом от берега — и по течению. Со скоростью 3-4 метра в секунду. Через 500 метров я уже свято верил в то, что заплыв сегодня добром не кончится. Через километр я удивлялся тому, что мой минутной давности прогноз не оправдался. На втором километре я одарил себя комплиментом «Догадлив был!». Впереди дорогу перекрывал упавший в воду кедр. Чтобы избежать столкновения с последующим затоплением, заложил вираж влево — в сторону стремительно пролетающего за бортом островка, заросшего чахлым кустарником. По инерции байдарка устремилась к нему, но крена не выдержала: перевернулась. Глубина была по колено, и спасти удалось все снаряжение, благодарение Богу. Дальше плыть было некуда. Островок от берега отделял узкий пролив, и чтобы сходить за дровами, его преодолевали по грудь в воде. На берегу ночевать было глупо: Камчатка — родина медведей. К тому же приближался нерест лосося, и косолапые массово устремились к побережью. Омовение в горных водах сказалось уже к вечеру. Жар под сорок, ломота во всем теле. Спирт с медом вовнутрь, в спальный мешок — и спать. Утром криком разбудила жена, готовившая завтрак. В трех метрах от палатки возле кострища «красовалась» большая куча медвежьего... Догадались? Любопытствующий подлец-медведь преодолел пролив вплавь и оставил о себе памятный знак. Сон как рукой сняло. По реке дальше плыть было нельзя. Ее русло было сплошь завалено упавшими деревьями. Здоровье убывало. «Умирать лучше в Киеве под каштанами, чем в этом гнилом болоте», — думал я. Выход был один — переплыть через основное русло реки на другой берег и со снаряжением «на горбах» через бурелом пробиться к грунтовке: «Люди помогут!». На это ушел весь день. Четыре километра по бурелому в направлении дороги двигались семь часов. Единственная «магистраль» Камчатки — дорога Петропавловск-Камчатский-поселок Эссо — частотой движения не блистала. Три часа ожидания любого попутного транспортного средства скрасил костер из каменного угля, вырубленного туристическим топориком из пласта на близлежащей сопке. Мне не нравились комары, комарам не нравился угольный дым. Уже в сумерках нас подобрал одинокий грузовик, ведомый местным фермером Туевым. Вы бы видели его глаза: он долго не мог понять, что на дороге вдалеке от водоемов может делать семиметровая лодка неизвестной конструкции и два с коричневыми от солидола лицами аборигена, машущих ему веслами. Этот добрый человек и сообщил нам, что притоки Камчатки шириной менее 20 метров, безусловно, непроходимы. И если уж плыть, то по самой Камчатке. Так мы и сделали.

ОСОБЕННОСТИ СПЛАВА ПО «ВЕЛИКОЙ КАМЧАТСКОЙ РЕКЕ»

А утром... Две полуметровые ярко-красные рыбины, выставив спинные горбы из воды, медленно дефилировали по кругу у берега. Кидание камушков в воду рыбин не пугало: лосось пришел на нерест. «Вот оно, начинается...». Сборы были недолги, принимай, река, лодку!

Сплав по Камчатке увлекателен. Что-то вроде раскачивания на скамьях в аттракционе «Дом страхов». Течение несет со скоростью 15—20 километров в час, потом следует резкий вираж вправо или влево, русло разворачивается на 180 градусов, и — в обратную сторону. То солнце жжет тебе спину, то бьет лучами в лицо — и так сотни раз за день. Бирюзовая вода, словно зеркало, отражает солнечный свет, в глазах рябит, но темные очки не оденешь: постоянно приходится уворачиваться от древесных стволов, иногда перегораживающих реку на треть ее ширины. Если в первые дни «фигурное катание» еще покоряло своей новизной, то последующие две недели удовольствия сам процесс плавания уже не приносил. Особенность долины реки Камчатки — ее растительность, сформированная необычным влажным, едва ли не субтропическим, климатом. Долина реки окаймлена с обеих сторон горными хребтами, ширина ее от 20 до 80 километров. Поэтому ветром не продувается. Влажность воздуха — от 95 до 100 процентов. Берега реки — заросшие лозой и кустарником высотой по грудь человеческую. Заросли камчатской «каменной березы» ограничивают познаваемый путешественниками мир водной гладью реки. Берег большей частью низкий — полметра-метр. Песчаных пляжей почти нет. Глина, галька да вулканический пепел. Иногда даже определиться, находишься ты на берегу реки или нет, — невозможно. Русло Камчатки разбивается на десятки проток и ручейков, болотец и заводей. Чтобы отобедать на берегу — речи быть не может. Вы будете кушать тушенку — комары будут кушать вас. Вы без аппетита, а они — с вожделением. Какой уж тут обед, когда кровью исходишь? Для обеда лучше всего подходят только что возникшие из-под минувшего паводка голые, без травинки островки, удаленные от берегов — там комары еще не отложили личинки. Если островок расположен хотя бы в метрах 50 от берега, с вашим присутствием комары там все равно появятся. Но минут через десять. Быстро заглотив «сухпай», вы даже можете искупаться. Впрочем, купание это незавидное. Глубже, чем по пояс, в воду не зайдешь: течение собьет с ног и увлечет в самостоятельное плавание. А против течения не выгребешь. Как «развлекалочку» путешествующему по Камчатке можно посоветовать для разнообразия при первой возможности уклоняться от основного русла и «нырять» в старицы (бывшее русло) реки. Там течения почти нет, солнце не пропускают кроны деревьев, плывешь, как в туннеле, в сумерках. Но грозит другая неприятность. Старицы часто забиты древесными завалами. Чтобы их преодолеть, байдарку нужно переносить по берегу на спинах, предварительно прорубив проход в буреломе топорами. Но дивно: там, где нет солнца, почти нет и комаров.

При жаре в 25—30 градусов одежда все равно влажная. Остаться даже без рубахи нельзя. На виражах приближаешься к берегу, и комариное царство пикирует стаей. К жаре и влажности привыкнуть можно, к комарам — нельзя. Сложности на Камчатке у путешественника возникнут и с разведением костра. Сосняк и кедрач редко подступают к болотистым берегам, а все древо, что лежит под ногами, из-за влажности повергнуто в гниение. У камчатской березы, в отличие от российской ее сестренки, не горит, а только тлеет лишь кора. Древесина же настолько пропитана влагой, что на пламя реагирует лишь шипением.

МЕДВЕДЬ — «АБОРИГЕН» КАМЧАТКИ

Животный мир Камчатки, богатство которого расписано многими учеными мужами, находясь на воде, увидеть практически невозможно. Утки, за многие десятки метров заслышав плеск весел и людские голоса, прячутся в прибрежные заросли. Птицы, чье щебетанье еще можно расслышать, предпочитают клюв из кустов не казать. Знаменитая популяция камчатских медведей — по утверждению самих камчадалов, самых наглых в мире — также не торопится предстать перед глазами туристов. Идешь по берегу, ловишь рыбу — берег девственно чист. Идешь обратно — оказывается, ты был не одинок. За твоими рыбацкими подвигами наблюдал «косолапый», который неслышно ступал за тобою, мудро сохраняя дистанцию 50—70 метров. Камчадалы к медведю питают отношение двойственное: с одной стороны, наиболее часто употребляемый по отношению к «мохнатому» эпитет — «тупой», «тупорылый». С другой стороны, каждый местный охотник выложит вам десять баек из личного опыта о том, как медведь его объегорил, вспугнул, обобрал и разграбил оставленный без присмотра лагерь. Охотятся на медведя, преимущественно сплавляясь по речушкам Камчатки на надувных резиновых лодках в период нереста рыбы. Медвежье поголовье спускается к воде, чтобы отведать «лосося без масла», а тут из-за мыса бесшумно и выплывает охотничек. Выстрел, свежевание туши, шкура в лодку — и вниз по течению дальше.

ЛОСОСЬ — КОРМИЛЕЦ КАМЧАТКИ

Единственное, что с середины июля и до глубокой осени можно зреть регулярно — это идущего на нерест лосося. Зрелище завораживающее. Сидишь на камушке у ручья, пьешь чай, в метре от тебя, вздымая брызги, лишь наполовину погруженные в воду вверх по течению идут лососи. Перед порожками, перекатиками и водопадами они замедляют ход, прячутся за камни, набираются сил. Потом — могучий рывок, и препятствие преодолено. На моих глазах одна рыбина пять или шесть раз пыталась преодолеть порог высотою в полтора метра. Ее сил хватало «только» на то, чтобы вертикально стоять в ниспадающей струе воды, но сил преодолеть порог у нее уже не было. В каждом селении — а таковых на берегах всей Камчатки не более десятка — есть излюбленные места для «наглого» лова рыбы. Метод прост. Стоит мужик на берегу, сжимая в руках багор, мимо плывет лосось. Самцы-«крюки» (так их называют из-за загнутого кверху носа) мужика не интересуют. Самка — другое дело. Крюк багра нежно вводится под раскрытую жабру, мускулистые руки напрягаются, и рыбина весом 10—15 килограммов извлекается из воды. Дальнейшая браконьерская процедура проста: брюхо вспороть, икру выдавить в ведро, рыбью тушу (улику) — в воду для сокрытия следов. А там поверженный лосось стает достоянием чаек и камчатской «форели» — зубастой рыбешки гольца.

Из-за лосося ежегодно берега Камчатки превращаются в фронтовую зону. Лосось — рыбка царская, ее лов — монополия государства. Местный народ роль госмонополии умаляет («В Москве опупели. Скоро, чтоб подышать камчатским воздухом, в Кремле лицензию покупать надо будет», — таков ход мыслей аборигенов). Логичным подтверждением этой мысли является злостное браконьерство. Камчатку перегораживают сетями, лосося бьют динамитом, ловят баграми и стар, и млад. Власть тоже не дремлет. Подверженный сочувствию местному населению камчатский ОМОН на поприще борьбы с браконьерством подменяет вахтовым методом ОМОН иркутский, красноярский, владивостокский. Над рекою снуют вертолеты с вооруженным автоматами десантом на борту. С воздуха лучше видать браконьеров. Но и браконьеры в упорстве своем сравнимы с белорусскими партизанами. На промысел выезжают за десятки километров от поселков, маскируют палатки, за сотни метров от палаток в лесу копают ямы, куда опускают деревянные бочки — тару для икры. Сети проверяются только ночью (периодичность — 20 минут, за это время сеть успевает набиться до отказа). Днем вдали от берега рыбу потрошат, икру — в бочки, равномерно посыпая солью. Поскольку летом дороги перекрываются милицией с целью изыскания браконьеров, бочки с икрой убывают в Петропавловск-Камчатский (основной перевалочный центр контрабанды)... вертолетами. Заказчики икры с «большой земли» расплачиваются с браконьерами на месте погрузки валютой. Обычно, заслышав шум на воде, браконьеры скрываются в чаще. Об их присутствии догадываешься, проплывая над многочисленными сетями, перегородившими русло. И только дурак посмеет тронуть сеть: пуля с берега за это кара (сеть на Камчатке в большой цене). Поэтому на воде лучше всего шуметь. Из личного примера. Выплываешь из-за мыса, с берега двое неразумных потрошенную рыбу метают в реку. Завидев тебя, один скрывается в лесу, второй опускается на колени, притягивая к себе за ремень охотничий карабин. Этот не промахнется. За метров 50 до него громко кричишь: «Туристы мы. Мужики, который час не подскажете?» Публика на берегу расслабляется: «Тьфу ты! А мы думали, что ты — рыбинспектор».

Мой личный опыт рыбалки был более чем скромен по местным понятиям. Сетей я не имел, но имел спиннинг. Когда я его забросил в Камчатку, надо мной, наверное, смеялся весь лосось. Первая же попытка увенчалась потерей блесны. Тонкий металлический поводок был перекушен. Зато голец был безотказен. 20—30-сантиметровые хищные рыбки с интервалом в две секунды клюют на удочку на всем протяжении Камчатки. Насадка — красная икра. Местные, впервые угостившие меня вареным лососем, искренне удивлялись моему аппетиту: «Ну ты и хряцаешь! И чо ты в ней нашел? Покушай лучше карасиков. Они у нас в считанных местах водятся». Но карася я наелся на Украине.

Местное частное животноводство представлено разведением коров, кур и свиней. Гусей и уток на Камчатке почти не держат — диких хватает. Кур и свиней кормят зимой... лососем. Последний впрок заготавливается поздней осенью накануне ледостава. Сугробы есть природный холодильник. Лососей сотнями морозят. Не знаю, в восторге ли от такого рациона свиньи, но я от сала камчатских «хрюшек» не в восторге — отдает рыбой.

«ДОБРЫЙ» ФЕРМЕР ТУЕВ

Помните спасителя из первых строк моего повествования? Этот добрый мужик пригласил нас в гости, когда сплавимся 300 километров вниз по течению до поселка под глубоко для меня теперь символичным названием Лазо. В гости мы прибыли, с хозяйского стола откушали. Раздобрившись от привнесенной туристами выпивки, хозяин внес заинтриговавшее нас предложение: «А давайте-ка я вас на своем «студебекере» на красивую речку Толбачик свезу. За восемьдесят километров отсюда. Течет у подножия вулкана, панимаш. Кедр там, панимаш. Рыба, грибы и ягоды всякие». Повторить подвиги первых дней путешествия не хотелось. И на всякий случай я переспросил: «Завалов, камней на реке нет?» — «Да чистая река», — авторитетно заверил он. На том и сошлись. 80 километров по просекам дались за полдня. Скалы и горная река были восхитительны, рыба поражала изобилием, ягоды — спелостью, грибы — количеством. Попытка пройти вдоль берега, чтобы разглядеть, что там за поворотом, успехом не увенчалась: не прорубаться же в стланике любопытства ради.

Раскаянье наступило через два дня, когда Туев уехал, а мы поплыли. На 15-м примерно километре сплава я понял: экипаж обречен. Берега сужались, течение возрастало. Гранитный берег высотой в 3—4 метра не давал возможности прекратить бег лодки, и все чаще и чаще попадались упавшие в воду кедры. Этот огромный я увидел издалека: «Будет наш!» Он перегородил все русло реки, ствол наполовину выступал из воды. «Прощай, родина! Снимай ботинки!». Ботинки — чтобы не утонуть. Удар, байдарка встает дыбом. Силой удара нас перекидывает через кедр, байдарку течением затягивает под него. На берег удалось выбраться метров через двести ниже столкновения. Обоим повезло — ухватились за свисающие к воде ветви кустов.

Потери были велики... Уцелели деньги и паспорта, которые всегда при нас в прорезиненных герметичных нагрудных карманах брезентовых курток. Уцелел ботинок на моей правой ноге и ботинок жены на ее левой. На мель ниже места крушения течением выбросило топор (большое деревянное топорище придало ему плавучести), изломанная на перекатах байдарка и пустой рюкзак с запасными очками в кармане (последние были очень кстати). Плюс коробка спичек на двоих. Изорванную одежду просушили, заночевали у костра под поваленным кедром, обувь досталась жене, а мне — онучи из обрывков байдарочной резины. И в путь. До ближайшего поселка — 80—90 километров по тайге без еды. В первый день пройти можно 20. Во второй и до конца недели — по десять. Потом «на соплях» — по пять. Так свидетельствует таежная практика. На широкую ногу гуляем...

Нам помог случай. Под конец первого дня, выйдя на лесную полянку, мы остолбенели: стоит вездеход. Он был пуст и стоял тут с минувшего года на консервации. Так иногда поступают лесорубы, дабы не гонять понапрасну за сотни километров технику. Куда ей с Камчатки деться. В баке было топливо — на рысях доедем. Спустился к реке попить воды. А на берегу — мужик воровато смотрит на меня. Молчит. Тут уж вообще душа оттаяла. «Браконьер», — просто умилился я. «Рыбинспектор. Достал, гад!» — с тоской подумал он (это он мне уже позже признался). Вечером за браконьером заехали знакомые лесорубы. Узнав про наш «почин», было внесено два предложения: первое — набить Туеву морду. И другое — спалить ему сарай. Оказалось, душа-человек Туев жил на Камчатке всего второй год, на речке Толбачик был дважды, а любой местный знает, что сплавиться по ней невозможно. Туева видеть не хотелось, лицензию на битье его лица я великодушно подарил лесорубам.

Деньги-то были, но на них на Камчатке ничего не купишь. Но местные жители, узнавав о случившемся с нами, помогли чем смогли. Жене — валенками и брезентовыми штанами. Мне — рваными «кирзачами», галифе и телогрейкой. Тот еще был вид. Большая мода до Камчатки так и не докатилась. Остатки путешествия мы провели в поселке Анавгай, население которого русские камчадалы почему-то называли «ламутами», хотя, как свидетельствуют этнографы, эта народность давно уже вымерла. Поселок известен близлежащими горячими ключами — в них можно поплескаться не хуже, чем в ванной. Но желательно зайти в воду по самые уши. Комары, понимаете ли. «Ламуты» на купание приезжих внимания не обращают: путина. Лишь коренному населению Камчатки разрешен «народный промысел!» изводить лосося безнаказанно. И сюда летают вертолеты «заказчика». Но в качестве оплаты везут преимущественно водку.

Убогий быт аборигенов, перенесенные тяготы и лишения, перенасыщенность впечатлениями звали домой. Кедрач не радовал глаз. Хотелось погладить каштан, что тому Штирлицу березку. В Киеве народ тупо созерцал ноги жены, обутые в валенки (август надворе). После этого вид моих рваных «кирзачей» с торчащими пальцами внимание публики не привлекал.

На память об этом путешествии осталась лишь уцелевшая в кармане, но наполовину засвеченная фотопленка. Фотоаппарат «ФЭД» достался Камчатке на память обо мне.