Как закончилось мое детство

...Отец работал возницей в организации «Заготскот». Там ему выдали несколько соток далеко в поле. В 1940 и 1941 годах мы ездили в поле всей семьей. Дома была лишь тропинка от порога до ворота. На ней и осталась наша семья, когда отец пошел защищать родную землю.

•  Весна 1941 года была тревожной. Каждый вечер над головой кружили самолеты. На них скрещивались лучи прожекторов, шли маневры. Отец после работы ходил на какие-то курсы при военкомате. Соседа мобилизовали на 45 суток для переподготовки. Продолжались бесконечные разговоры о приближении войны с Германией. Радиосообщения о начале ее соседки встретили страшным причитанием. Вслед заплакали перепуганные дети, почувствовали: в дом пришла большая беда. 24 июня отец ушел на войну, навсегда, война проглотила его. Было тогда отцу всего 32 года.

30 июля фашисты ворвались в Обухов. Сразу же бросились по домам, требуя «яйки и млеко». Мать сказала, что у нас ничего нет, но оккупант был опытным. Заглянул в запечек и там в большой медной кружке нашел два яйца, присыпанных лавровыми листочками. Замахнулся на мать, но не ударил, забрал добычу и ушел. У соседей квартировал офицер. Не считая нас людьми, он вел себя так, словно рядом никого нет. Ежедневно раздевался догола и купался посреди двора. Там же нужду справлял.

•  Пока продолжалась оборона Киева, Обухов был переполнен немцами. Поэтому наша артиллерия все время обстреливала его. Как только начинался обстрел, мать брала нас под скамью и крепко прижимала к себе. Объясняла, что здесь мы защищены от осколков. А если в дом влетит снаряд, то пусть убьет всех вместе. С фронта ежедневно привозили трупы. Около школы №2 выросло кладбище на несколько сотен могил. Лежали они плотными рядами, на них — невысокие, широкие, черные кресты. Позже школа сравняла кладбище и выращивала на этом месте овощи. Сейчас там стоит новый школьный корпус.

•  С началом войны фактически закончилось мое детство. На руках у матери были полуторагодовалый братик и трехлетняя сестренка. И я, десятилетняя, была ее единственной помощницей. Ходила на полевые работы вместо матери, когда она болела, потому что летнюю трудовую повинность с каждого двора требовали очень строго как во время оккупации, так и после. Помогала доставать топливо, носила дрова из леса за 5—6 километров от села. Если же мать доставала где-то несколько поленьев, то мы вдвоем пилили и рубили их. Жизнь научила добывать пищу из-под ног, собирать колоски, а также питательные остатки с овощных полей. Тогда же усвоила азы предпринимательской деятельности. Мать покупала несколько килограммов проса, еще какого-то зерна. Просо мы толкли в ступе, с зерном ходили к хозяину ручной мельницы и там крутили два больших тяжелых колеса. Потом на базаре мерили стаканом пшено и муку. Имели заработок по полтора-два стакана муки и пшена. Этот заработок, да еще и молоко, которое давала коза, спасали нас.

Оккупанты вывозили из Украины не только все, что выросло на полях, но и рабочую силу. Молодежь брали по спискам сельских управ, а также пойманных во время облав. Одну колонну невольников, в которой были наши соседи и мамина крестница, мы сопровождали далеко за село. Прощались с ними, как с покойниками. Каторга уничтожала людей. Из 5264 граждан вывезенных из района, 2111 не вернулись на родину. Среди них и наш сосед Николай Карамаш (см. Домотенко Ю. К. «Обухів. Історичний нарис». К, 2007).

•  Ужасом сковывали карательные операции, которые повторялись одна за другой. В мае 1942 года было расстреляно коммунистическое подполье — всего 50 человек. Особенно свирепствовали гестаповцы летом 1943 года. В июне они ограбили и уничтожили цыганский лагерь, всего 50 семей. В ночь на 1 июля в урочище Розкопана они убили 500 обуховчан. Их скосили пулеметным и автоматным огнем над обрывом глубиной 60—70 метров. Сверху закидывали гранатами и засыпали бульдозерами. Утром жители соседних сел видели, как в овраге еще шевелилась земля, а с нее стекала кровь. Позже специальная комиссия откопала овраг. Увидев тот ужас, Илья Оренбург назвал раскопки обуховским Бабьим Яром. Лежали там и родственники Андрея Малышко, жена председателя колхоза А. Билыка и пятеро детей. Сейчас там стоит памятник жертвам фашизма.

•  Освободили Обухов от оккупации 8 ноября 1943 года. Услышав приближение фронта, соседи еще утром спрятались в землянке, специально выкопанной в конце огородов. Пополудни на огороды выбежала немецкая пехота. Бежали близко от нас, метров за 50. Матери пытались загнать нас в угол, боясь, что заметят. Но мы скопились у выхода и, несмотря на предостережения матерей, как птенцы высунули головы наружу. Разве же могли мы не увидеть такой долгожданный момент, когда наконец «фрицы драпают»! К счастью, беглецам было не до нас. Не оглядываясь, они бежали тяжело, устало. Через несколько минут появились наши. Кажется, они были не такие уставшие, и настроение у них было совсем другое. Изредка раздавалось «Ура!». А за селом около МТС пылал состав зерна. Поэтому фронт перекатился по нашим огородам без выстрелов.

Фронт остановился за Обуховым, надолго. Несколько недель у нас квартировали наши бойцы. Братик бегал среди них и спрашивал каждого, не видели ли его отца. После ответа переспрашивал: «А может вы — мой отец?». Мать вытирала тихонько слезы.

•  Тогда я впервые увидела такое явление как предчувствие смерти. Один из бойцов, живших в нашем доме, Кошелев, был все время в подавленном состоянии и повторял, что его скоро убьют. Позже мы узнали, что погиб Кошелев в первом же бою. Обуховских мужчин мобилизовали на фронт, который проходил около Обухова. Многие из них там и погибли. Я слышала разговоры о том, что женщины ходили по полю с санками и сметали снег с покойников, разыскивая своих. Иногда узнавали.

•  Зимой возобновились занятия в школах. Я делала тетради из грубой упаковочной бумаги. Учебники покупали на базаре, довоенные. Ходила в школу в юбке из солдатской плащ-палатки, в пиджачке из казенного одеяла и больших сапогах. Школа сама обеспечивала себя топливом. В лесу мы спиливали отведенные нам деревья. А затем на школьном дворе пилили, рубили и складывали дрова. Работали все вместе — ученики и учителя.

Голод и холод зимы 1946—1947 лет разогнали детей из школы. Весной классы были полупустыми. В сентябре 1947 года меня перевели в среднюю школу. Там укомплектовали единственный на весь Обухов седьмой класс. Нас собрали со всех четырех обуховских школ и насобирали всего полтора десятка детей. В конце октября нас сняли с уроков и вывезли в поле спасать из-под снега колхозную свеклу. Запомнился этот выезд потому, что нам дали по большому ломтю белого домашнего хлеба с салом. Дома такими лакомствами даже не пахло. Чтобы достать по государственной цене полбуханки черного наливного хлеба, мы еще с вечера занимали очередь и стерегли ее до утра.

•  И вот в таких условиях мы у нашей матери ходили в школу все трое. Бралась она за самую тяжелую работу, тянулась изо всех сил, чтобы сохранить детей в том аду, обеспечить им обучение и вывести в люди. Силы исчерпались очень быстро. В 1952 году на своем полустолетнем рубеже мать отошла в Вечность, а мы — на сиротский хлеб.

Вот таким было детство большинства рожденных в Украине в 30-е годы прошлого века. Испытанные голодом и холодом, обожженные войной, травмированные сиротством, мы преждевременно взрослели и брали на свои плечи часть обязанностей старших. Мы надеялись, что такое больше не повторится...