Он называл себя человеком «техническим». Но — с музыкальным уклоном

Родителей надо любить так, как ты
можешь, как понимаешь, как ощущаешь. Рецептов нет.
Надо за все благодарить Бога.
И за любовь к родителям.

Мой отец, Павел Елиферьевич Симонишин, родился в июле 1912 года, то есть в этом году ему бы исполнилось 100 лет. Родился он на Виннитчине, в семье крестьянина. Рано остался без матери, растила его мачеха. До 15 лет жил в селе, а затем уехал в Киев. Когда учился в школе, научился играть на трубе, получил начальные знания музыкальной грамоты. И, приехав в Киев, продолжил свое музыкальное образование.

Вообще хочу отметить, что мой отец был довольно интересным человеком. Он был музыкантом, а это совсем другой эмоциональный фон жизни. Пусть он не достиг каких-то высоких званий на этом поприще, но то, что он жил в мире гармонии звуков музыки, видимо, давало определенную направленность чувств, ощущений, восприятия мира и людей. В силу сложившихся жизненных обстоятельств, материальных трудностей он не мог получить того образования, о котором мечтал. И всю свою жизнь тяготился тем, что не имел возможности учиться, не смог проявить свои способности, использовать от природы данный ему потенциал. Нередко он с горечью говорил: «Эх, если бы я смог учиться, я бы выучился и достиг бы многого. Может быть, был бы ученым, профессором или другим видным человеком». Я видела, что эти мысли приходили к нему очень часто, вернее, они были с ним всю жизнь, и он очень комплексовал по этому поводу, хоть и не подавал виду. Мне кажется, что он даже и себе не всегда в этом признавался.

Когда я оканчивала школу, отец мне говорил как бы в напутствие: «Учись, это — самое главное, чтобы чувствовать себя полноценным человеком. Учись, чтобы уважала себя и тебя уважали. Учись обязательно, несмотря ни на что. И как бы тяжело это ни было». И я этому следовала, мне эти слова были нужны по жизни. Я понимала, что это напутствие имеет для меня особый смысл — восполнить пробел в его несостоявшемся образовании.

Отец вообще-то, хоть и жил в семье, но был как-то сам по себе, существовал в какой-то своей нише, что ли, в которую не всегда и не всех впускал. Имел свое мнение, хоть и не всегда его высказывал, но по его реакции и поведению было видно, что это так.

И еще в моем отце самым основным было врожденное чувство ответственности. Я видела в нем пример верности долгу семье, детям, постоянному труду для своей семьи. И это должно было присутствовать в его жизни при любых обстоятельствах.

Особенно мне хочется сказать, что у моего отца были «золотые руки», какой-то необыкновенный талант, умение, мастерство. Он мог сделать абсолютно все. Не было такого, что бы он не мог сделать, или чтобы у него не получалось. И все — с большим умением, все — качественно, не кустарно. Делал он все медленно, кропотливо, старательно и очень аккуратно. Это вызывало восхищение и очень большое уважение. К тому же снимало очень многие проблемы в семье. Все, что он делал с таким умением и любовью, было очень нужным, необходимым, особенно в послевоенные годы, когда возможностей было немного. Он называл себя человеком «техническим» по своим способностям разбираться в технике и уметь технически понять любую проблему. Но — с музыкальным уклоном, с долей юмора, отдавая дань своей музыкальности.

Был мой отец очень честным человеком. Нет ни одного случая в жизни, который мог бы дать повод усомниться в этом. В тяжелые годы войны, в еще более тяжелые послевоенные годы, когда приходилось питаться буквально чем Бог послал — и по карточкам в том числе, не всегда ели не то что досыта, а просто жили впроголодь. В семье было уже четыре человека, уже была маленькая сестричка 1945 года рождения, а дети по карточкам получали очень мало. Но жили все равно очень честно, хоть и бедно. Все, что отец делал, было построено на абсолютно чистых моральных принципах, никогда никому не делал даже малейшей подлости, никого не обманывал. Отец мой никогда никому не причинил никакого зла, вредительства, сопряженного со страданиями, болью, каким-то утратам. Не оскорбил, не осудил. В жизни ему приходилось часто сталкиваться с разного рода подлецами, от которых он страдал и которые ему причиняли достаточно неприятностей и даже зла. Но сам никогда не платил этой монетой никому. Он умел дружить, друзей у него много было, и очень порядочных, добрых, честных, уважающих его и всегда готовых прийти на помощь. Таких случаев в течение жизни было множество. Мне же он очень часто повторял, как бы научая меня, что нужно жить праведно, никогда не делать такого, чтобы было недовольство собой, раскаяния в чем-то, тревоги, что уже ничего нельзя исправить. Нужно стараться жить так, чтобы спать спокойно, чтобы не мучили страхи, что совесть нечиста, и может быть наказание за твои действия и поступки. Я это воспринимала как главное указание, как мне нужно жить, как поступать в определенных обстоятельствах и что делать, чтобы жить по совести. Я ему за эту науку всегда была и буду благодарна.

Во время войны он вместе с заводом, на котором стал работать перед самой войной и достиг высоких разрядов как специалист в силу своего умения разбираться в технике, занимался ремонтом танков, поступающих прямо с фронта. Завод эвакуировался в город Саратов, там же жили и мы с мамой. Отца не видели неделями. С завода он почти не выходил, время было горячее. Говорил, что сутками работали, два часа поспит под батареей, на фуфайке, и снова за ремонт танков. Еду им привозили прямо в цех. Вспоминал это время как самое тяжелое, но радовался, что таким образом помогает фронту, помогает приблизить победу над страшным и жестоким врагом. Получил медаль в те военные годы «За победу над Германией. Наше дело правое — мы победили». Он очень гордился этой скромной наградой. Говорил, что и его маленькая частичка души, его старания и труд принесли такую долгожданную Победу для страны, для людей.

Я тоже горжусь своим отцом. Ему выпала нелегкая судьба, трудная жизнь со всеми радостями и горестями, которые даются каждому человеку, просто в разной степени и в разное время. Спасибо моим родителям за все то, чему они меня научили. Вечная им Память.