Память поколений

София Кочмар, студентка факультета журналистики ЛНУ им. И. Франко — постоянная читательница «Дня» и уже почти год как наша корреспондентка. В апреле прошлого года на страницах «Дня» (№58, пятница, 2 апреля 2010) вышел первый ее материал «Как мы выкристаллизуем в себе чемпиона, или В чем сила государства». Предлагаем нашим читателям новые материалы Софии, посвященные воспоминаниям воина афганской войны и Голодомора 1932—1933 гг.

КАКОЕ ЛИЦО У СТРАХА?

Василий, 45 лет, воин-афганец.

У него вовсе не зеленые кошачьи глаза, более того, если вдруг вам придется все же заглянуть в его глаза, то взгляд двух светлых точек в темном подъезде покажутся вам безграничным морем!

Я видел его в глазах моей матери, когда я, ее единственный восемнадцатилетний сын, садился в самолет, черный тюльпан, и знал наверняка, что не вернусь. Странно, он имеет поражающую способность мирно сосуществовать в одном сердце с любовью, верностью, а временами даже с молитвой.

Я видел, как он уничтожал живучий блеск в глазах моих новых братьев в том чертовом самолете. Тогда он имел особую силу, умноженную на сотню наших парализованных душ.

Я не знал, что буду нести фатальную миссию — прятать его, навсегда застывшего, в глазах вот этих самых молодых юношей, когда те будут возвращаться домой... в цинковом гробу.

Я видел его материальным. Это был страшный вечер! Во время одного из наших физических поражений я утратил нечто более значительное — глубины духовности. Я должен был сжечь все свои фотокарточки, что их с огромными усилиями получил от Лили, из дома. Она всегда смеялась ко мне из этих почти икон, будто оберегала. А тогда, когда уже почти все сгорело: и родительский дом за спиной, и то замечательное платье, остались лишь глаза... — и опять он в них. Он появился на бумаге и сразу же дымом завонял в моем афганском жертвеннике.

Я видел его в дрожании рук друзей, которые получали свои заслуженные награды: кто звезду, кто героя социализма, кто за храбрость, а кто человека n...го года. Он непрошеным гостем пришел и сюда, на эту пышную церемонию с президентом, фотокамерами, цветами и поцелуями. Он не имел права приходить еще и сюда. А таки пришел. Потому что знал, что опять появится тот же трепет рук в тесном почтовом отделении, тот герой, взяв свою звезду, придет, чтобы увидеть свою пенсию.

Я опять видел его в Лилиных глазах, когда она, жертва экологической ситуации или халатной медицины, будет подниматься на этаж выше, как раз в операционную в онкологической клинике. И был он в трепете материнских рук, даривших нежность детям, которых наверное не увидит.

Я чувствовал его в себе, когда шел на смерть, но я не мог подумать, что опять встречу его, когда придется идти на пьедестал...як одному из немногих, кто выжил.

Я видел...страх!!!

Голод — не попса!

Когда я была младшей школьницей...

Помню хлеб на столе и свечу...

Помню, как рассказывала стихотворение о мальчике, у которого пухли ноги и живот. Я тогда никак не могла понять, почему у него, горемычного, нечего есть, но у него большой живот...

КОГДА Я НЕМНОГО ПОДРОСЛА И НАЧАЛА ПИСАТЬ...

Директор школы вызвал меня в свой кабинет: «Расскажи о 9-Б, о Нине Борисовне, которая нам такое и такое рассказала, что тот класс подготовил выступление, а тот — танец. Пиши, пиши!» А я тихо: «А о голоде, когда писать?» У директора отняло речь.

В Киеве, на Печерских холмах возвышается свеча. Заходишь в подвал... Свеча...Зерно... И бабушка неистовым голосом кричит: «Ярино! Ярино! Віддайте корову!»

Я, уже немаленькая девочка, так испугалась, что с плачем убежала. Господи, она же не корову любила, а жизнь...

Голодомор для меня — не раздел из учебника, а определенные моменты собственного опыта!

Когда Джеймс Мейс работал над проектом «Запали свічку пам’яті!», мог лишь мечтать, что в школах будут ставить целые спектакли на эту тему, но никоим образом не мог догадаться, что будут делать это те же учителя, которые когда-то выгоняли детей з церквей на Пасху.

ВСЕ ПЕРЕМЕШАЛОСЬ...

Украина живет не в пространстве Вселенной, а так, будто под куполом цирка, где есть свои акробаты, клоуны и зрители...

Когда Ющенко строил Свечу Памяти, он не знал, что впоследствии к ней будут приходить люди не помолиться за умерших, а чтобы в полуголом виде сфотографироваться с журавлями.

НА ПАМЯТЬ...
НО НЕ О ТОМ...

Дед Иван, умирая в известковой яме, вместе со своими «мертвыми» односельчанами ни о чем не думал...

Он молился. Господи, прими его душу!

А она, мать, которая зарезала троих собственных детей, не молилась. Она проклинала. Обезумевшая. Господи, прими и ее душу! Не зачти ей тот грех!

Когда пуля летела в спину Андрейки, который сорвал три колоска, она не знала, что убивает детское невинное сердце.

Не знала Америка и Европа, что погибают миллионы таких Андреек.

Никто ничего не знал.

А должен знать ТЫ!!!