Понадобится ли нашим потомкам «языковая» история?

Вспоминаю интересную встречу с островком «украинского мира» в безграничной красноярской тайге. Случилось это в поселке Идринском летом 1982 года, когда в одном из местных магазинов неожиданно для себя услышал... украинский язык. Было их семь или восемь покупателей разного возраста — детей и взрослых. Между собой разговаривали на украинском языке, а к продавцу обращались на русском. «Вы, по-видимому, из Украины? — спросил я. — Нет, здешние». И назвали какое-то небольшое село в тайге. Мало того, оказалось, что не все они были украинцами по происхождению — в той группе преобладали мордвины и немцы. Вот это да... Получается, что украинский может быть языком межнационального общения за тысячи километров от Украины? А причина простая: украинцы были первыми, кто корчевал тайгу и основал это село. Кажется, еще при Столыпине. Потом туда подселяли «раскулаченных» и всевозможных «врагов народа», причем разных национальностей. В таких медвежьих закоулках, подальше от идеологически пристальных специалистов-русификаторов, от неусыпного ока КГБ и украинофоба Маланчука еще был шанс сохранить украинский язык — по крайней мере, на протяжении нескольких десятилетий.

***

Что-то подобное встречал и на Ростовщине в начале 1980-х годов. Как-то стал в очередь за молоком в районном центре Миллерово и подсчитал: приблизительно 40% людей пожилого возраста разговаривает по-украински. В селах Миллеровского района украинского языка было намного больше — до 80%. Случалось, что его изучали и приезжие. Двое мужчин из российского Нечерноземья работали продавцами в сельмаге, они выучили украинский, общаясь с местными. Никогда бы они не учили язык во Львове! Ведь там была другая идеологическая атмосфера. Сразу прибились бы к русскоязычному сегменту большого города и постоянно слышали бы аргументы в пользу того, что язык «бандеровцев» учить не нужно. Почему же учили на Ростовщине? Потому что произошло определенное расслоение, разделение на «сельских» и «городських» (так произносили местные). Сельских не любили в городе, городских недолюбливали в сельской местности. Село сохраняло язык, потому что на Ростовщине уже не было идеологического давления и обвинений в «бандеровщине». Правда, не было и школ украинских, зато сразу сформировалась спасительная, неидеологическая установка: хочешь быть «нашим», тогда разговаривай как все. Вот рязанцы и выучили украинский без особых проблем, хоть акцент их и выдавал.

***

Как-то в разговоре со мной молодой киевский филолог Алексей Куренной высказал мнение: как бы хорошо было исследовать «языковую» историю Украины! Ведь интересно знать тенденции — как изменялась языковая ситуация в наших городах и селах? Во времена Киевской Руси, Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, царской России... Неподъемная задача? Ну, тогда хотя бы с ХIХ века. Причем не только в официальных границах Украины, но и за ее пределами. Потому что я выше приводил примеры именно «внеукраинские» — с географической точки зрения.

По-видимому, трудно будет ее написать — не обойдется без «белых пятен». И все же, считаю, что чем лучше украинцы будут знать самих себя, тем легче им будет выжить в этом, не слишком милосердном к украинству, мире.

***

Но разве только Украину необходимо знать? Каждый островок украинского мира за пределами нашего государства должен найти место в наших сердцах. Он может исчезнуть лет через 30—40, а в нашем сердце — останется. И мы передадим эту любовь своим внукам. Разве не интересно прочитать эти воспоминания Адама Вевюрки о послевоенной украинской колонии в польском Валбжихе: «Искали мы родную церковь, а ею была лишь православная, потому что греко-католическую тогда запрещали в Польше. На литургии православной было не раз и по 300 лиц. Кем были те верующие? Наверно, не все из акции «Висла», потому что часто и прибывшие «поляки» из СССР, когда ссорились, то только по-украински. Была у них мощная духовная связь с украинской традицией, а кое-кто имел украинскую кровь в себе. На литургию приходили те же россияне, белорусы, греки, евреи с востока, македонцы...».

Конечно, такое национальное разнообразие объясняется тем, что православные церкви были тогда большой редкостью в Валбжихе. Но если бы потом стало что-то известно об украинско-белорусских или об украинско-македонских браках в этом городе, то мы по крайней мере лучше понимали бы предпосылки их образования. Это лишь один из примеров фиксации состояния нашей диаспоры. Лишняя информация? Думаю, что нет. А сколько же подобной информации, при желании, может быть собрано энтузиастами! А там, возможно, подключатся и институты.