После ужасного голода ели паски с молоком...

Отец после окончания войны еще долго лечился в госпитале города Берген. От голода умерли две сестры — восьми и четырех лет. Потом слегла и умерла мать. Старшая сестра (ей было 16 лет, а мне — 10) отвезла меня в западную Украину. Туда ездили, что-то меняли и спасались. Мы достали  буханку хлеба, добрались до Ахтырки. Денег на билеты не было, прицепились на ступеньки. Перед глазами вижу мальчика на костылях, его тоже не пустили в вагон, бедняга плакал. Было это в середине апреля, ночи были очень холодными. Не представляю, как я не сорвался со ступенек, когда засыпал, обхватив перила.

С нами ехала девушка лет двадцати. Не спрашивали, куда ехала, голодная. Мы отломали кусок хлеба, угостили. Рассказала, что едет в Тернополь, живет на станции, пообещала пустить на ночлег. Мы обрадовались, что сможем обогреться... Мы пришли к дому девушки. Она зашла и не показывалась, мы сидели во дворе. Долго никто не выходил. Видно, не рады там гостям. Наконец вышла женщина, мы стали просить, объяснили все, она, молча, зашла в дом, по-видимому, с кем-то советоваться. Вышла и впустила. Было тепло, на полу переспали. Утром подошли на перрон. Стоял пассажирский поезд. На удивление проводников не было. Мы зашли в вагон, поезд отправился на Львов. В Львове пересели на другой поезд, который тоже был без проводников. Позже догадались, что приближался праздник Пасхи. Сошли совсем на станции Старый Самбор. Перед тем видели перевернутые немецкие вагоны, нам подсказали, что эшелон подорвала УПА...

Мы пошли в первое село Стрильбычи. Попали, словно в рай. После ужасного голода мы ели белые паски с молоком. На столе вареные яйца, буженина, большие вареные груши, сливовый соус. Мы хотели где-то наняться на какую-то работу, но все места были заняты такими же, как и мы. Километра через два мы пришли во второе село Билычи. Были уже Карпаты. Подошли к красивой церкви, была служба божья. Вокруг церкви трижды прошел ход, несли на носилках статую Божьей матери. Напротив дверей стояли пять молодых людей с карабинами. Это были бойцы УПА...

Я попал в одну семью пасти 3-х коров и помогал, чем мог. Сестра нанялась в другом селе и через три месяца уехала домой, а я жил там еще шесть лет. Колхозов не было. Был тяжелый труд. Вручную сеяли, пололи, серпами жали, выносили на гору на спине борону и тянули за собой коней с плугом. Были многодетные семьи, в каждой по двое, трое крепких мужчин. Я пошел в школу, закончил 7 классов.

Раз в лесу мы пасли скот, разместились полдничать на поляне. Еда была вкусной: печеный картофель и кислый сыр. Неожиданно появилась группа вооруженных людей — мужчин десять-двенадцать. Среди них был парнишка и высокий немолодой человек. Мы отдали им свои полдники. Они сели рядом. Молодые люди — шутники. У пожилого человека оружия не было, только подвешенные к поясу 3 гранаты, а в руках палка. У одного паренька тоже не было оружия, но он похвастался, что оно есть и очень грозное. В карманах были камни. Командир с зеленой звездой спросил, кто мы по национальности. Мы дружно ответили, что двое русских, один бесараб, последние местные украинцы. Он, обращаясь к большинству, просил не обижать меньшинство, потому что за это Бог накажет, спросил об учебе и настойчиво требовал хорошо учиться: «Украине нужны умные дети». Мы читали стихи Шевченко, Пушкина, Леси Украинки. Я читал Некрасова «Школьник». Командир плакал. Видно, у него были дети. Потом сказал, что что-то сыграет Петрусь, обращаясь к парнишке. Мы заметили, что у него перебинтована полотняной материей грудь. Лицо худое и бледное, по-видимому, тревожила рана. Он достал из сумки скрипку. Заиграл и запел. Потом я узнал, что это была «Ще не вмерла Україна...». Я никогда больше не встречал певца-скрипача. Когда выводил высокие ноты, лицо от боли бледнело. Он все время поправлял автомат. Не «повезло», видно, советскому патриоту, не убил такой дар, зато тяжело ранил.

В селе скитались привезенные кем-то дети из России, Востока и Юга Украины. Их всех брали в семьи, к сожалению, по одному. Разлучались часто братики и сестренки, получали разные фамилии. Свидетельства о рождении выписывались в сельсовете в соответствии с воспоминаниями детей и с тем, какие они на вид.