«Десакрализация Шевченко» или «литературное мародерство»?

Неуважаемый господин!

Ваше издание всегда казалось мне подозрительным. Я рад, что в конечном счете все разъяснилось: знать Вас не знаю и знать не хочу. Корреспонденту, которого Вы прислали ко мне за интервью, я не заехал в морду только из-за своего благородного воспитания. Он, замечу, таки похож на настоящего: блокнот, ручка, диктофон, одеколон «Иглесиас». Но — жлоб. Это Вы его надоумили или он самостоятельно сподвигся? Спрашивает: «А знаете ли вы, что Григорий Сковорода был гомосексуалистом?». — «Знаю». — «А знаете ли, что Шевченко не дурак был выпить и к тому же пописывал фривольные стишки?». — «Знаю». — «А знаете ли Вы, что Леся Украинка была склонна к лесбиянству?». — «Знаю». — «Ну и что?» — спрашивает он. «А что?» — спрашиваю я. Бормочет: «Ну, всё-таки, культурные корни... нация... а?». Здесь я его взял за грудки. «Знаешь ли ты, дурак, что Пушкин лечился от сифилиса? Что Ги де Мопассан в сифилитическом маразме кушал свои фекалии? Что мадам Аврора Дюдеван (Жорж Санд) утешалась половой силой осла? Что — будь ты, невежа, проклят! — человек, известный как Иисус Христос, болел шизофренической паранойей с манией мессианства и слуховыми и зрительными галлюцинациями?». Выпихнул я его за дверь, а Вам говорю: меня в гение интересует гений...

Замечу, что повышенная экспрессивность этого текста предопределяется жанром, в котором написана книга; «Хрестоматия для невежд» — издание вымышленное. К литературным мародерам лично я отношусь так, как, например, к гомосексуалистам — они меня не интересуют, хотя всегда были и всегда будут. Не считая это вопрос заслуживающим дискуссии, не собирался браться за перо — если бы не статья С. Удовика «Гениальный — не святой» («День» за 7 ноября этого года). «Гений Т. Шевченко огромен и абсолютно не нуждается в защите», — пишет С. Удовик. Правильно. Если около монумента Кобзаря кто-то захочет справить физиологическую нужду, монумент не пострадает. Но весь смысл статьи, о которой идет речь, состоит в том, чтобы доказать тезис не только о возможности, но и о неотложной необходимости загаживать монументы для потребностей прогрессирующей демократии. Ибо демократия, мнится С. Удовику, это и есть десакрализация...

В психиатрии существуют понятия «псевдодеменция» и «формальное мышление», которыми отражаются определенные особенности несовершенного ума. Врач спрашивает больного, показывая на настенные часы: «Эти часы идут или стоят?». — «Висят», — отвечает бедолага. А что? Таки висят... «Десакрализация Ленина, миф о котором создала большевистская пропаганда, отвечает перспективам демократизации?», — сам себя спрашивает С. Удовик. Отвечает положительно, а стало быть — вынуждены десакрализовать и Шевченко, ибо его «мифологизация (не пил, не курил, сексом не занимался и т. д. — типичное житие святых) возвращает общество в архаические времена и выглядит по меньшей мере странно, с точки зрения западной демократии».

Первое: кроме формальных, никаких других аналогий между великим большевистским инквизитором и Великим Украинским Поэтом нет и быть не может. Второе: никто и никогда бытовые мотивы («не пил, не курил, сексом не занимался и т. д.») для возвеличивания Т. Шевченко не использовал, так что тезис о «житии святых» безоснователен. Я, например, дневники Тараса Григорьевича прочитал в каком-то там классе, поэтому очень давно знаю, что он таки пил — да так, что у него руки дрожали. Тогда же (в дневниках или письмах) прочитал, что «таточко з мамкою рипали лавкою...» Ну и что? Не смогу, по-видимому, объяснить бузиноверам, почему и тогда, и сейчас слова «Б’ють пороги, місяць сходить, як і перше сходив» вызывали и вызывают у меня душевный трепет, а «рипали лавкою» — нет. Каждый выбирает большую или маленькую шапку по размеру своей головы.

Третье: даже «западная демократия», может, надеюсь, понять, «десакрализация» Шевченко в нынешней трагедии, переживаемой Украиной, объективно служит унижению всего украинского — языка, культуры, литературы и государственности. Вместе с мощной интервенцией в нашу экономику российских полугрязных денег, вместе с деятельностью псевдоукраинской московской церкви — это знаменует новый этап колонизации Украины, и не видит этого только тот, кто не хочет видеть. Несмотря на исторически обусловленные разногласия в менталитете «західняків» и «східняків», фигура Кобзаря является мощным фактором их единения. Европейского уровня поэт, лемко по происхождению, Богдан- Игорь Антонич писал задолго до объединения украинских земель: «Антонич був хрущем і жив колись на вишнях — на вишнях тих, що їх оспівував Шевченко». Можно, конечно, поискать «компромат» и на Антонича. И тогда у нас будет возможность прочитать новый памфлет о «демократической десакрализации»...

Четвертое: канонизация Шевченко, попытка видеть только бронзу, табуизация творческого наследия поэта, уклонение от его обсуждения и творческого переосмысления в самом деле никому не нужно — в этом я солидарен с С. Удовиком. Но ведь главное в том, как обсуждать и о чем говорить. Скажем, в свое время поэт-модернист Михаил Семенко (20-е годы) сделал попытку сбросить Кобзаря «с корабля современности» (в России так «сбрасывали» Пушкина). Но ведь Семенко высказывал претензии к поэтике Шевченко, а не искал какой- то грязи в его личной жизни. Далеки от школьной традиции рассуждения О. Забужко, но ведь она пишет именно о поэте и мыслителе, а не о таких или сяких проблемах его личной жизни! Вполне возможно, и даже наверняка, в каких-то житейских коллизиях Шевченко был таким, как все (вы и я), но ведь опять, и уже не первый раз, спрашиваю: ну и что?

Имея дело со своими и чужими научными текстами на протяжении многих лет, я был искренне тронут лексикой оппонента. Смиренно прошу дочитать приведенную цитату до конца: «Особенно важно в этом аспекте обратить внимание на сакральность эротики, что проявляется прежде всего в инвективной лексике (матерных словах). Сакральность эротических символов продолжает оставаться общественным табу, тогда как сексуальные символы в западной цивилизации давно потеряли свое сакральное значение, чем и объясняется отсутствие сакральных инвектив в западной цивилизации. Сохраняющаяся сакральность эротики и сакральность инвектив связаны с закрытостью общества для демократических преобразований». Матерные слова на заборах являются истинным признаком демократических преобразований, тогда почему бы на заборах не писать и эссе о Поэте? Почему бы, собственно, не использовать простейшую психоаналитическую схему для оценки зачинщиков литературного мародерства: комплекс Эдипа. Очень просто: мародер, страдая от незрелой сексуальности, подсознательно стремится убить отца (поэта) и изнасиловать мать (литературу) — и все это в наилучших демократических традициях. Люди, которым сакральность украинского слова мешает жить, могут сделать обществу как минимум одну услугу: говорить откровенно и не прятаться под псевдонаучными лопухами.

Не пора ли взяться за «десакрализацию» классиков П. Тычины («Партія веде») или М. Рыльского («Із-за гір та з-за високих сизокрил орел летить...»)? Бей своих, чтобы чужие боялись!