Духовный пастырь и депутат

— Уважаемый отче, уважаемый депутат, прошу рассказать нашим читателям немного о себе, о своих корнях.

— Мне 40 лет, а происхожу я по отцу — с Киевщины (Кагарлыкский район), а по маме — с Чигиринщины, чем всегда горжусь. Еще в ранней молодости обошел все села вокруг Чигирина, а когда стал студентом, опять ходил по этой исторической земле — изучал народный быт, собирал коллекции образцов народного творчества и археологических находок. Собрал коллекцию народных вышивок и керамики, часть которой передал в свое время музею Олеся Гончара. Мой отец был сельским учителем, мама работала акушеркой. От них мне с детства передалась любовь к своей стране, к ее истории и языку. У меня два образования. Первое — художник-иллюстратор книг; учился во Львовском полиграфическом институте им. Ивана Федорова; непродолжительное время работал художником по реставрации церквей и костелов. Второе образование — духовное, полученное в Коллегии патриарха Мстислава в Харькове. Тот факт, что я с детства много рисовал, в частности, образа и образки (для себя и для соседей), значительно повлиял на мою духовность. А в целом, меня сформировала семейная среда. Сколько себя помню, не могу вспомнить случая, когда бы в семье кто-то поднял голос или употребил грубые слова (не говоря уже о ругани). Мое уважение к отцу, его авторитет были и остаются настолько велики, что до сих пор, в 40 лет, я не позволяю себе в его присутствии выпить рюмку спиртного.

После армии понял, что без истинной веры невозможно возрождение народа. Может, из-за того, что в моем роду ревностно сохранялись духовные традиции, во все времена отмечались христианские праздники, а в хате в красном углу всегда были образа, украшенные вышитыми рушниками.

Благодарен судьбе и за то, что мне посчастливилось встретиться со львовским священником Владимиром Яремой, который позже стал патриархом Украинской автокефальной православной церкви — патриархом Димитрием. Его духовность, религиозность и одновременно образованность произвели на меня чрезвычайное и длительное впечатление. Так же, как его исследование украинского церковного искусства, в частности, архитектуры храмов. На своем старом велосипеде о. Владимир объехал всю Украину, изучал, описывал все, что уцелело от советского «потопа». Сегодня произведения патриарха издаются и изучаются за границей, а у нас о них мало кому известно. Это был необычайный человек — искренний, честный, преданный своей церкви и народу.

Сан я принял в 1989 году — был глубоко убежден в том, что ни независимого государства, ни достойной жизни невозможно построить на ценностях исключительно материальных, без христианской морали. Как говорил весьма уважаемый мной патриарх Мстислав, «нам бы всего хватало, нам не нужно было бы Конституции, если бы мы жили по учению Евангелия». Это не значит, что я сторонник теократии. Вовсе нет. В частности, уверен, что украинскому народу исконно, генеалогически, так сказать, присущ демократический подход к общественной жизни.

— Расскажите, прошу, несколько подробнее о вашем приходе, о православных, объединившихся вокруг киевской церкви святых Бориса и Глеба и его настоятеля.

— В 1990 году произошло знаменательное в моей жизни событие — в марте в Шевченковские дни я отслужил первую литургию в Пирогове под Киевом. Община, которая тогда там собралась, до сих пор со мной — она стала частью прихода церкви свв. Бориса и Глеба, настоятелем которой я являюсь уже более десяти лет. Мои первые прихожане, несмотря на разочарования и трудности последнего десятилетия, сохранили свое отношение к церкви, к независимости и возрождению государства. А церковь сохранила ауру того высокого духовного состояния, которая была свойственна ей в первые дни возрождения. Среди прихожан церкви видим Валентину Стус, Нину Марченко, семью Литвинов, Кирилла Стеценко, Олеся Харченко, Маричку Миколайчук. А некоторых уже нет на этом свете. Мне выпала горькая доля хоронить Вячеслава Чорновила, Оксану Мешко, Ивана Свитлычного — людей, с которыми начиналась наша церковь. Поэтому не удивительно, что приход церкви свв. Бориса и Глеба политически и национально сознательный, хотя среди постоянных прихожан есть русские и русскоязычные люди. Нужно отдать им должное — в церкви они всячески стремятся использовать только украинский язык. Есть среди нас и чернокожие православные. А богослужение — полный недельный и годовой цикл богослужений — ведем только на украинском. Для этого уже сделано достаточно хороших переводов.

— Почему, на ваш взгляд, не объединяются две церкви, которых не разделяют ни догматические, ни политические убеждения — УПЦ КП и УАПЦ?

— В начале 90-х, когда формировался Киевский патриархат, я выступал категорически против тех старых основ, тех политических методов, которые использовали при создании этой церкви как президент Леонид Кравчук, так и митрополит Филарет. Потому что всегда считал, что церковь должна быть полностью независимой от государства, от политики. Когда произошло слияние УПЦ КП и УАПЦ, я был неприятно поражен тем, что патриарха Мстислава как бы отодвинули в сторону — решили дело в его отсутствие, в то время, когда он был в Америке. Я общался с патриархом, знал, что он был весьма недоволен тем, как проходил Объединительный собор. Одним словом — вышел весьма неприятный и ненужный конфликт.

Вне всяких сомнений, однако, я стою за независимость украинского православия и против решений, принятых Харьковским собором, инициированным Московским патриархатом. И сегодня я глубоко убежден в необходимости объединения УПЦ КП и УАПЦ, которых не разделяет ничего, кроме персональных амбиций и недоразумений. Так же, как я, думает значительная часть мирян и священников нашей церкви (УАПЦ). Считаю, что пришло время созвать общий Собор, который должен тайным голосованием избрать общего патриарха. Необходимо достойно оценить патриарха Филарета, ибо за эти десять лет, в условиях сильного противостояния, он проявил себя весьма последовательным политиком.

В прошлом году по благословению патриарха Филарета и иерархов (не всех) нашей церкви мы провели в храме свв. Бориса и Глеба совместное богослужение, в котором участвовали священники двух церквей. К сожалению, на уровне иерархов, епископов, несмотря на существующие договоренности, подобное богослужение так и не состоялось.

— Если реально оценивать ситуацию, то нужно констатировать, что сегодня у нас в Украине существует еще один православный раскол — разделение УАПЦ. Вы согласны с таким мнением?

— В определенном смысле так оно и есть — в УАПЦ нет единства, нет общей церковной жизни, нет авторитетной фигуры. Думаю, что существует только один выход — предпринимать шаги по сближению с УПЦ Киевского патриархата. Различными методами, например, такими, как создание общих церковных школ, общих приходов, основать общую Духовную академию, где бы сотрудничало духовенство обеих церквей. Понимание необходимости этого существует даже на приходском уровне — верующие и духовенство двух церквей вместе отмечают праздники, общаются. А в верхах — та же модель, что в политике — «разделяй и властвуй». И не нужно лелеять надежду, например, на то, что клир УАПЦ будет признан каноническим за содействие УПЦ США. Нужно считаться с реалиями — никакого частичного признания ждать нам не приходится. И делать то, что нам самим доступно.

— Как так получилось, что духовное лицо стало депутатом Верховной Рады? И возможно ли совмещать две такие ответственные должности, как депутат и настоятель храма?

— Политически активным человеком я был всю свою сознательную жизнь; сколько себя помню, всегда находился «в оппозиции» к прежней власти. Началось с того, что рисовал иконки и неизменно был в ватаге сельских колядников во времена, когда запрещались религиозные обряды; позже начал собирать запрещенные народные песни. Везде, даже когда служил в армии, разговаривал исключительно на украинском, тогда как весь офицерский состав был, конечно же, русскоязычным. Не нужно объяснять, что это ставило таких, как я, в разряд подозрительных и даже опасных. Когда учился в институте, принадлежал к группе студентов, которые отвечали на вопросы преподавателей, писали курсовые работы, сдавали экзамены исключительно на украинском. А слушая лекции русскоязычных преподавателей, конспектировали их на украинском. Я уже говорил, что мое национальное сознание формировалось также под сильным влиянием отца, преподавателя украинского языка и литературы.

Начиная со времен перестройки, я стал более публично активным. Сотрудничал с Вячеславом Чорновилом, участвовал в Самиздате, выступал — уже став священником УАПЦ — на митингах. В 1990 году я стал первым духовным лицом, избранным депутатом Львовского городского совета; вскоре, впрочем, сложил полномочия — переехал священником-миссионером в Киев.

А совмещение пастырской и депутатской должностей для меня полезно и необременительно. После недели политических баталий в ВР и после многочисленных, иногда весьма сложных дел в округе, воскресные богослужения становятся еще большим праздником духовной жизни, праздником Господа Бога. Это моя духовная поддержка, возможность сохранить свой внутренний мир.

— События в новоизбранной ВР настроили на скептический и даже пессимистический лад значительную часть общества. Как вам кажется — изнутри — избрали ли мы в парламент действительно достойных и действительно способных, образованных политиков? И чем вы занимаетесь в ВР?

— Я принадлежу к оптимистам и верю в то, что в ВР есть много честных порядочных людей, единомышленников относительно обязанностей перед людьми и государством. Интересно, что среди депутатов есть люди, когда-то покинувшие родину как будто навсегда, а сейчас вернулись — «послужить». Хотя следует делать поправку на человеческую природу, которая никогда не забывает о личных интересах. Это, кстати, касается не только украинских парламентариев. Но подавляющее большинство избранных хочет общего блага, хоть единства относительно путей среди нас нет. Понятно, что есть и другие люди. Особенно те, о которых говорится: «Нет ничего худшего, чем господин, вышедший из хама». Сегодня так называемые имидж-технологии могут сделать — за колоссальные деньги — из любого хама самого лучшего господина. Но здесь есть вина и избирателей. Они часто сами «покупаются» — им импонируют подарки, обещания, большие деньги, несмотря на то, что в глубине души все хорошо знают, «кто есть кто». Вот и получается, что «за чечевичную похлебку» продают первородство — себе на горе.

В ВР я вхожу в состав Комитета по свободе слова и информации, как этого и хотел. Потому что считаю информацию, в частности СМИ, одним из самых мощных факторов общественной жизни. А там сегодня, как всем хорошо известно, делаются нехорошие, опасные вещи. И с этим нужно что-то делать. Весь цивилизованный мир применяет в СМИ, особенно на телевидении, определенные ограничения и табу. У нас — полная и бесконтрольная свобода делать самое худшее. Дошло до того, что Национальный совет не имеет представления о настоящих владельцах некоторых телеканалов, не знает, кому предъявлять претензии. Возмутительна также языковая ситуация в СМИ — украинский язык там находится в позиции какой-то жалкой, униженной Золушки.

Есть и такая проблема — с наших телевизоров постепенно исчезают англо-, немецко-, польско- и иноязычные каналы. Каналы, которые во всем мире способствуют изучению иностранных языков, расширяют информационный спектр, культивируют ощущение принадлежности к Европе, к миру. Помню, каким важным было польское, венгерское и др. телевидение для жителей Западной Украины в советские времена.

Кстати, хотелось бы обратить внимание еще на то, что язык большинства проповедников (на телевидении) протестантских и новейших религий — также преимущественно русский. Почему, собственно? Откуда неуважение к языку государства, в котором они распространяют свою веру?

Из предыдущих слов не нужно, однако, делать вывод о моей веронетерпимости. Совсем наоборот. Ведь мировая практика показывает, что наиболее ожесточенные, наиболее острые противостояния — религиозные, наиболее страшный фанатизм — религиозный. Нельзя не учитывать и то, что сегодня Украина — многонациональное и многоконфессиональное государство. Так и должно быть. Хотя убежден, что наше государство должно сохранять свое христианское лицо.