Две стороны европейского самосознания

Когда я спросил себя: «Насколько я чувствую себя европейцем, что соединяет меня с Европой?», моя первая реакция вылилась в легкое удивление тем, что я задался этим вопросом только сейчас. Почему я не думал об этом много лет назад, в то время, когда я еще только начинал познавать мир? Потому ли, что я считал свою принадлежность к Европе поверхностным вопросом небольшой важности? Или потому, что я воспринимал свою связь с Европой как нечто само собой разумеющееся?

Вся моя жизнь настолько явно европейская, что я просто никогда об этом не задумывался. Более того, я думаю, что было бы смешно, если бы я писал или заявлял о том, что я – европеец, что я чувствую свою принадлежность к Европе, или если бы я исповедовал явно европейскую ориентацию. Подобные манифестации выглядели бы напыщенно и неуместно, я считал бы их высокомерной версией того патриотизма, который мне так не нравился у национал-патриотов.

Подобные колебания, по-видимому, одинаковы для большинства европейцев – они настолько естественно европейцы, что даже не задумываются об этом. Они не называют себя европейцами. Когда им приходится участвовать в опросах общественного мнения, они удивляются, что им внезапно нужно объявить о своей европейской принадлежности.

У сознательного «европейства» — недолгая традиция, поэтому я приветствую тот факт, что европейская рефлексия поднимается из неопределенной массы очевидного. Спрашивая себя об этом, думая об этом, пытаясь понять, мы обогащаем свое самосознание. А это имеет огромную важность – особенно потому, что мы находимся в многокультурном, многополярном мире, в котором познание своей индивидуальности является предпосылкой сосуществования с другими индивидуальностями.

Если Европа до сегодняшнего дня не уделяла особого внимания своему самоосознанию, то только потому, что она ошибочно воспринимала себя как весь мир, или, по крайней мере, считала себя настолько выше остальной части мира, что она не чувствовала необходимости самоопределять себя в отношении других частей света. Естественно, что это привело к нежелательным последствиям в ее практическом поведении.

Задумываться о «европействе», это значит задаваться вопросом о комплексе ценностей, идеалов принципов, которые характеризуют Европу. По определению, это влечет за собой критическое рассмотрение всего комплекса, сопровождаемое осознанием того, что многие европейские традиции, принципы или ценности возможно имеют обратную сторону. Некоторые из них – если ими злоупотребить в определенных случаях — могут привести нас в ад.

В этой попытке переосмысления, акцент должен быть поставлен на духовном измерении фундаментальных ценностей европейской интеграции. До сегодняшнего дня объединение Европы и его значение в более широком контексте цивилизации было спрятано за техническими, экономическими, финансовыми и административными вопросами.

Когда объединение только началось, после Второй мировой войны, демократическая Западная Европа стояла перед памятью ужасов двух мировых войн и угрозой коммунистического тоталитаризма. В то время не было необходимости говорить о ценностях, которые нуждаются в защите, — они были очевидны. Европу нужно было объединить, чтобы предотвратить распространение диктатуры и опасности возврата к старым национальным конфликтам.

Поэтому в своем младенчестве Европейский союз имел такое же отношение к европейству, как и я к своему европейскому происхождению. Моральная подоплека Европы была очевидной, ее не нужно было исповедовать. Поскольку Западная Европа защищала что-то настолько же очевидное, не было необходимости это описывать или анализировать. Только после того, как физическая угроза Европе исчезла десятилетие назад, европейцы, наконец, получили возможность быть вовлеченными в процесс глубокого самосознания, в отражение моральной и духовной основ объединения и определения задач общей Европы.

Основной комплекс европейских ценностей, сформированных духовной и политической историей континента, по-моему, ясен. Он состоит из уважения к уникальной человеческой личности и человеческим правам, свободе и достоинству; принципа солидарности; власти закона и принципа равенства перед законом; защиты меньшинств; демократических институтов; разделения законодательной, исполнительной и судебной властей; политического плюрализма; уважения к частному владению и частному предпринимательству; рыночной экономики; укрепления гражданского общества. Эти ценности отражают бессчетные грани современной европейской действительности, включая тот факт, что теперь наш континент стал перекрестком многих культур.

При определении «европейства» главная задача состоит в осознании двусторонности всего того, что мы дали миру; что мы научили мир не только правам человека, но и Холокосту; мы дали начало духовным импульсам не только для промышленной и информационной революции, но и для разграбления и загрязнения природы; мы побудили развитие науки и технологии и безжалостно вытеснили существенный человеческий опыт, рожденный тысячелетиями практики.

Худшие события XX века — мировые войны, фашизм, коммунистический тоталитаризм — были в основном деяниями Европы. Однако на протяжении прошлого столетия Европа пережила и благие события (хотя и не все они относятся к заслугам Европы) — окончание колониальной эры, падение железного занавеса, начало европейской интеграции.

Однако четвертая задача еще остается не решенной. Посредством своего существования, Европа должна продемонстрировать, что опасности, рождаемые цивилизацией, можно преодолеть. Я был бы счастлив, если бы люди моей страны, являющиеся европейцами, могли принять участие в этом процессе размышления и определения европейского сознания — как европейцы, полностью признанные Европой.

Вацлав ГАВЕЛ, президент Чешской Республики