Фантомная демократия

И оценивая эти шансы, чаще всего вспоминают два самых главных фактора, которые определяют отношение населения к этим претендентам: идеологическая платформа, на основе которой они строят свою предвыборную риторику, и личный имидж кандидата.

Что касается идеологической платформы, то специалистов, занимающихся ориентациями избирателей, пока интересует, судя по всему, лишь вопрос, шансов на победу больше у левого кандидата или же правоцентриста. Хотя не совсем понятно, почему весь идеологический спектр сведен к довольно условному контрпредложению «левые — правые». Ведь, как свидетельствуют социологические опросы, проведенные, в частности, Украинским институтом социальных исследований совместно с центром «Социальный мониторинг» в октябре минувшего года, для половины электората информация о том, что, скажем, политик Икс является «левым» или «правым» не определяет формирование отношения к этому политику. То есть существуют другие факторы, в том числе и идеологические, которые имеют для значительной части избирателей большее значение, нежели формальное отнесение «кандидата Икс» к левым или правым.

Это имеет большое значение еще и потому, что как показывают последние рейтинговые опросы, на левом фланге политического спектра мы имеем трех кандидатов, пользующихся поддержкой электората (кстати, далеко не всегда левого). И определить или спрогнозировать, у кого из них шансы больше, пользуясь одномерной схемой («левые — правые»), невозможно, ведь в такой ситуации не понятно, по какому принципу даже те, кто имеет устойчивое намерение проголосовать именно за левого кандидата, будут выбирать между Симоненко, Морозом или Витренко.

Очевидно, должны существовать другие идеологемы, которыми руководствуется рядовой украинец, предпочитая того или иного политика. И эти идеологемы должны отражать реальные проблемы и противоречия нашей повседневности. По моему мнению, среди этих проблем можно назвать фактическое отсутствие в украинском обществе политической силы, способной сконцентрировать давно назревшие стремления к активному целеустремленному гражданскому действию. Без такого действия не представляются возможными хоть какие-то позитивные сдвиги в нашей стране. Именно гражданское действие лежит в основе гражданского общества (этот термин употребляется настолько часто, что мы успели привыкнуть к нему, зачастую и понятия не имея о том, каким образом он может быть связан с реальностью). А гражданским является, как известно, такое общество, в котором общественность способна осуществлять реальное влияние на процессы, в нем происходящие. Если судить по этому критерию, наше общество далеко не гражданское.

Сделать процессы в государстве подконтрольными общественности было одним из главных и самых популярных лозунгов «перестройки». Со временем о нем как-то забыли, заменив лозунгом рыночного реформирования экономики. Хотя на самом деле задачи рыночного реформирования и усиления общественного контроля над общественными процессами являются не взаимоисключающими, а взаимодополняющими. Но у нас вышло все иначе — лозунги рыночных реформ были использованы правящей элитой для того, чтобы свести насмарку попытки внедрить реальную, действенную демократию. При этом и рыночные реформы в значительной степени так и остались лозунгами, а не стали реальным процессом.

Симптоматичной в этом отношении была ликвидация комитетов народного контроля (КНК), осуществленная во всех бывших республиках СССР вскоре после его распада. Конечно, комитеты народного контроля были органом декоративным, на самом деле способным контролировать только мелких руководителей, поэтому, собственно, за ними мало кто пожалел. А зря. Это было похоже на ампутацию органа, хоть и больного, но все же необходимого. Ликвидация КНК была последним сигналом силам, контролировавшим государственную собственность, о том, что практически никакого контроля над ними уже не будет, и что «пришло их время». И в такой ситуации вопрос, почему у нас так и не состоялись обещанные реформы, становится риторическим.

Возлагать надежду на то, что эти контрольные функции могут в полной мере быть выполнены органами правопорядка, нет достаточных оснований. Конечно, органы правопорядка раскрывали и будут раскрывать преступления, но, как известно, существует несколько факторов, снижающих эффективность их деятельности. Во-первых, органы правопорядка сегодня практически не способны бороться с преступными группировками, связанными с властными структурами. Для следователя или прокурора бывает достаточно одного телефонного звонка, чтобы его правдоискательский запал как-то неожиданно угас. Во-вторых, низкий уровень заработной платы работников правоохранительных органов иногда позволяет находящимся в неладах с законом надеяться на покупку их благосклонности.

Можно, однако, возразить, что так же можно купить и членов контрольного комитета. Думаю, что можно, но последний — должность общественная, временная и, к тому же, выборная. А человек, имеющий репутацию коррупционера, вряд ли будет на нее избран во второй раз.

В идее усиления контроля рабочих за деятельностью предприятий нет ничего «антирыночного» — например, участие рабочих в надзорных советах предприятий характерно для большинства западноевропейских стран.

Собственно, комитеты народного контроля — это лишь пример. Суть же в том, что за весь период демократизации практически ничего не было сделано для создания общественных институтов, через которые рядовые граждане могли бы осуществлять влияние на общественные и экономические процессы (в чем и заключается суть демократии). Ведь демократия не ограничивается только правом раз в четыре или пять лет избирать депутата или президента, которые, как правило, не выполняют своих предвыборных обещаний. И сейчас среди всего спектра политических сил практически нет ни одной, которая бы выступала за активизацию гражданского действия.

В конце восьмидесятых многие надеялись, что такой силой станет Рух. Но впоследствии стало очевидно, что руководство Руха имеет представление только об одной форме участия «народных масс» в политической жизни — участии в массовых акциях. Однако очевидно, что общественно-политическая жизнь не может состоять только из ряда массовых акций, в первую очередь необходима повседневная работа. Такая работа действительно выполнялась низовыми организациями Руха до августа 1991 года, но имела она преимущественно пропагандистский характер. После провозглашения независимости стало уже не совсем понятно, чем они должны теперь заниматься. Отсутствие четкого ответа на этот вопрос обусловило то, что сеть первичных организаций Руха пришла в упадок, как приходит в упадок любой общественный институт, лишенный цели своего существования и конкретной деятельности.

Конечно же, отсутствие тяги к инициации активного гражданского действию свойственна не только Руху, но и всем партиям, как правым, так и левым. Как в свое время Рух, так сейчас левые партии, пытаются привлечь как можно больше граждан в качестве статистов на массовых акциях. Вместе с тем, ни одна из украинских левых партий пока что не может похвастаться тесной связью с рабочим движением, хотя для жизнеспособности левой партии это является необходимым условием. И этому есть свои причины: традиционно рабочее движение ориентировано на конфликтное взаимодействие непосредственно с директоратом предприятий. А левые партии, прежде всего КПУ и СПУ, тесно связаны именно с директоратом.

Социал-демократы в Украине такими, судя по всему, являются преимущественно по названию. Европейское социал-демократическое движение, как известно, возникло как политическая институционализация рабочего движения. У нас же социал-демократы являются преимущественно группами политиков, стремящихся использовать популярную идею. Собственно, этим и объясняется продолжающийся процесс дробления украинских социал-демократических партий — слишком много желающих собрать урожай на «социал-демократической» ниве. Интересы же рабочего движения в такой ситуации оказываются вне рамок заинтересованности лидеров социал-демократических партий. Пока же рабочее движение не будет политически организованным, оно не способно будет защищать интересы рабочих, как экономические, так и политические. Что и демонстрируют стихийные и разрозненные акции протеста рабочих, которые таким образом добиваются только временных подачек. Политически же оформиться общественная сила способна только тогда, когда будет консолидирована определенной программой общественных и политических действий, будет иметь определенную идеологию.

И такой идеологией, по моему мнению, и может стать идеология гражданского действия. Причем идеологией, не являющейся только политической риторикой, помогающей какой-то политической силе пройти к власти, а идеологией, на основе которой может быть построена реальная программа действий, эффективность которых может быть проверена уже в ближайшем будущем. Кстати, эта идеология может послужить делу консолидации политических сил общества, — вряд ли между ними найдется такая, которая бы выступала против (по крайней мере, открыто).

Очевидно, назрела необходимость в возникновении политической силы, которая бы основной целью видела бы привлечение широких слоев населения к активной политической деятельности, направленной на подчинение социальных, политических и экономических процессов в государстве контроля и влияния со стороны общественности на всех уровнях. Начиная от предприятия и заканчивая наивысшим звеном государственного управления. Кто-то может сказать, что можно обойтись и без всего этого. Собственно говоря, обходились, но последствия, как по мне, не очень утешительны.