Где спрятан ключ к победе?

Каждый крутой поворот истории, каждая революция, восстание, массовое протестное движение являются неповторимыми, единственными в своем роде, абсолютно своеобразными. Хотя штурм Бастилии совсем не похож на «бархатную революцию» в Чехии в 1989 году, а свержение Николая ІІ очень сильно отличается от исламской революции в Иране — тем не менее почва для сопоставления таких событий есть. Колоссальное, внезапное, словно снег на голову, движение сотен тысяч, миллионов людей, очень часто — вчерашних рабов, испытание на прочность лидеров, идей, партий, целой нации — выстоят ли? Удержат ли — не так власть, как моральную высоту? Пройдут ли между Сциллой беззубого, импотентного капитулянтства и Харибдой кровавого, зверского насилия, не растоптав, не бросив в грязь благородные лозунги? Здесь есть пища для размышлений.

И мы предлагаем Вам, читатель, определенный интеллектуальный эксперимент, который, возможно, окажется для Вас интересным. Представьте себе на минутку (фантастика, конечно, однако...), что гостем и наблюдателем поражающего киевского Евромайдана-2013 стал не кто иной, а воображаемый участник Польского восстания 1863 года, который, увидев нашу сегодняшнюю «революцию здравого смысла» (определение, данное ей 7 декабря американским историком Тимоти Снайдером) и вспомнив удивительный героизм поляков (а также украинцев, белорусов, россиян, латышей, литовцев, немцев.), плечом к плечу боровшихся 150 лет назад «за нашу и вашу свободу», — решил рассказать майдановцам об опыте, ошибках и победах героев того восстания. Назовем этого воображаемого повстанца, например, Казимеж Ковальский. Это мог быть (150 лет назад) студент; разночинец; ксендз; обеднелый шляхтич; готовый к восстанию крестьянин. Он дрался с имперским оккупантом с оружием в руках (!), мог погибнуть тогда или быть засланным в Сибирь, казненным, лишенным имущества и гражданских прав. Что сказал бы этот Казимеж Ковальский, увидев Майдан? О чем рассказал бы, от каких ошибок предостерег? Это действительно интересно. Поэтому начнем!

«Я поражен вами, — очевидно, признался бы он. — Поражен силой вашего духа, высокой, достойной осанкой нации, которая защищает свою свободу, несмотря на дубинки «Беркута», несмотря на угрозы, аресты, дамоклов меч, применение оружия против мирных людей, вышедших на ненасильственный протест. Протест за свободу против оккупантов своей земли (именно так!). Мне как польскому повстанцу 1863 года это невероятно близко. Потому что мы боролись за эти же идеалы.

Однако боролись с оружием в руках, не мирным способом — вот что важно! Но это был не наш выбор. «Царь-освободитель» Александр ІІ, хотя и возобновил некоторые уничтоженные его предшественником Николаем І атрибуты польской государственности (возродил деятельность Государственного Совета Царства Польского, положил начало на его землях органам местного самоуправления), в целом упрямо и тупо рассматривал подконтрольные ему земли (Царство Польское; а часть польской территории была, кроме того, аннексирована Австрийской империей и Пруссией) как «часть личного прародительского монаршего наследства» — потому что Царем Польским был лично он и ни на какие существенные уступки идти не желал.

А польское общество стремилось восстановить не короткие «фрагменты» государственности, а полную государственную независимость. Другое дело, что у нас тогда не было единства по двум принципиальным вопросам: а) границы будущей независимости Польши и б) конкретная программа социальных преобразований после возрождения государственности. Найти социальную опору — это решающий момент для успеха любой революции, имейте это в виду, украинские майдановцы! Пока такую программу вы не выдвинули, и это— очень тревожный знак. У нас тогда в Польше этот вопрос стоял ребром: что делать с землями и имуществом олигархической шляхты, которая в большинстве своем не хотела активно бороться против империи (а то и откровенно ей служила)? Руководители нашего восстания не осмелились на радикальное решение этой проблемы, что очень быстро дало фатальные последствия...

Ведь подавляющее большинство народа составляли малоземельные крестьяне, для которых восстание так и осталось, несмотря на все призывы к национальному единению, «благородной выходкой», делом аристократов, то есть людей чужих, хотя и поляков. Социальная бездна оказалась сильнее национальной солидарности! У вас в Украине что-то подобное произошло уже в начале ХХ века — опасайтесь, чтобы такое не повторилось опять. И это погубило нас в 1863-ом.

Погубило и отсутствие внутреннего единства. Мы, повстанцы, с самого начала были расколоты на «красных» (более радикальное крыло, которое выступало за жесткое решение аграрных проблем, против каких-либо компромиссов с царским правительством; а какие там были интересные люди — Зигмунт Сераковский, близкий друг вашего Шевченко; Ярослав Домбровский — руководитель подпольного Центрального Национального Комитета — конспиративного высшего органа «красных», блестящий и храбрый подпольщик, офицер Генерального Штаба русской армии, дважды осуществлял побег из царских тюрем, погиб в 1871 году на парижских баррикадах.; Зигмунт Падлевский, Станислав Бобровский, ваш земляк Андрей Потебня, белорус Кастусь Калиновский — всех не перечислить) и «белых» — это умеренная часть восставших, которые присоединились к революции не без колебаний и которые всегда хотели достичь компромисса с царем, ведь им было что терять. Известными среди них были граф Замойский, Кароль Маевский, а также граф Чарторыйский, который представлял парижскую эмиграцию. И вот трагедия: будто бы лозунги «белых» и «красных» были похожи, однако никакой стратегической общей программы они не выдвинули и не могли выдвинуть, потому что слишком многое их разъединяло: с одной стороны — высшая аристократия, с другой — обедневшая шляхта, военные, патриотическое духовенство (ксендзы в канун восстания даже приводили людей к присяге на верность революции), студенчество, интеллигенция, разночинцы, меньшинство (!) крестьян. Общий язык так и не нашли.

Мы взялись за оружие, ведь не было сил уже терпеть. Мирные акции были уже бессмысленными (такие, как срыв вывесок с варшавских магазинов, написанных не по-польски; рассылка писем российским чиновникам в Варшаве с требованиями мирно убираться прочь; мирные демонстрации за независимость — их расстреливали, например, 15 февраля 1861 года погибло пять человек). Правительство делало ставку на силу — разглагольствуя о «либеральных реформах». Вот вам, украинцы, одна поражающая история. Офицеры столичного гарнизона, Арнгольдт (латыш), Сливицкий и Ростковский (поляки) и рядовой Щур (украинец), распространяли среди солдат освободительные прокламации. Солдаты 4-го стрелецкого батальона готовы были выполнить любой их приказ — верили им! Этих людей арестовали; перед арестом 60 солдат с оружием в руках готовы были защитить их, и только приказ Сливицкого удержал протестующих. За «подрывную пропаганду» (пропаганду!) все эти военные были приговорены к казни (Щур как рядовой — к 600 ударам шпицрутенами). На суде Арнгольдта спросили, не является ли он автором изъятых у него «возмутительных писем». Офицер ответил, что писал он, однако еще не закончил — взял перо и написал под письмом свою фамилию. Прямо в зале суда... Лидерс, царский наместник в Варшаве, срочно телеграфировал военному министру Дмитрию Милютину (известному либералу!), что «замена смертного наказания на каторжные работы представляется более совместимой с отцовской добротой Государя». Ответ Милютина: «Считаю абсолютно необходимым привести приговор в исполнение без всякого смягчения. Крайне нужен пример строгости!». Офицеров расстреляли, Щура — забили кнутами... Могли ли мы не восстать?

Но это — не вся правда. Была и другая Россия — Россия Герцена. В Варшаве жадно читали его воззвание 1854 года, обращенное к российским военным в Польше: «Братья! Время восстания Польши приближается; вас опять хотят сделать палачами поляков. Но не будьте ими! На берегах Вислы нет боевой славы для вас. На них ждет вас другая слава — слава примирения и союза с восставшей Польшей». Скажу вам, восставшие украинцы: это трагедия, что в России в 2013 году при власти «царь», но нет Герцена. Он выступил бы пламенным словом в защиту вашей Отчизны, как и Польши.

Мы восстали в ночь на 11 января 1863 года. «Последней каплей» стал приказ имперского наместника маркиза Александра Велепольского (либерал!) о массовой отправке мятежного студенчества в рекруты. Произошел взрыв. Профессура, военные, молодежь, духовенство, патриотическая шляхта, радикальное подполье «красных» — восстали все. Мы имели за собой только 30 тыс. бойцов — против в десять раз большей армии империи. Но боролись героически: крестьяне с косами против регулярных войск; юноши со старыми винтовками против пушек; оружия не хватало, однако мы не боялись смерти, потому что добывали в борьбе «нашу и вашу свободу», как в 1830 году. И надеялись на поддержку Запада — какие же мы были наивные. Император Франции Наполеон ІІІ выпустил декларацию в нашу поддержку, однако Англия отмежевалась от его заявления, а Бисмарк, например, прямо выступил в защиту царя! У нас были храбрые генералы — Ромуальд Траугутт (герой Крымской войны, который спрашивал солдат: «Разве Польша не стоит того, чтобы отдать за нее жизнь?» — был расстрелян военным трибуналом); Мариан Лянгевич — отважный гарибальдиец в прошлом; Людвик Жихлинский — победоносный сподвижник Авраама Линкольна в 1861—1862 гг.. И все же мы проиграли. Но следующее поколение поляков, поняв наши ошибки (отсутствие единства и прежде всего четкой программы), — добыло в борьбе свободу!

И я обращаюсь ко всем украинцам здесь, на Майдане, где уже выступало немало уважаемых зарубежных гостей, я, гость из славного польского прошлого: вы каждую минуту должны помнить слова вашего Пророка Тараса: «Борітеся — поборете! Вам Бог помагає!». Избегайте преступного насилия — однако на силу властных сатрапов будьте готовы ответить Силой Единого Народа! Польша и Европа с Вами!». И с этими словами польский повстанец Казимеж Ковальский покинул Майдан.