Николай ГУЦУЛЯК: Не стреляйте в спину миротворцам!

— Какие сегодня царят настроения среди офицеров в отношении военной реформы в Украине? Существует ли, на ваш взгляд, осознание того, что изменения должны быть осуществлены?

— Вспоминаю начало 90-х годов, и уже в то время существовало как ее восприятие, так и неприятие. Кто-то, например, говорил, что присягает на верность трехкомнатной квартире... Но необходимость реформы назревала. Сегодня существуют различные настроения по этому поводу. Есть многие офицеры, которые переживают, какими могут быть результаты закона о военном реформировании. Должен быть закон именно как инструмент реформы. Безусловно, хочется, чтобы в Вооруженных силах Украины остались лучшие. Какими при этом критериями руководствоваться — учитывать возраст офицера, количество смененных им должностей, причастность к «афганцам» или «чернобыльцам»? Решение этих непростых вопросов легло на плечи военного руководства, чтобы после прохождения через сито реформирования остались лучшие кадры.

— А существуют механизмы и возможности того, чтобы остались лучшие?

— Это самая сложная проблема. Мы проводили «прямую линию» с командующим войсками, которому звонили матери и жены офицеров. Рассказали, например, что один опоздал на совещание и потому был уволен. Командующий настоял на том, что за такое не увольняют. Больнее всего, что многие поняли реформирование как увольнение молодого офицера за любую провинность. Человек-руководитель — в нем заключается сейчас реформа...

— Армия и журналистика. В чем может проявляться независимость военного журналиста? Возможна ли она вообще?

— Всякая независимость военного журналиста заложена внутри. Она возможна, но многое зависит от редактора — насколько он свободен, насколько заинтересован. Редактор — это вообще зеркало: его переживания сразу видны на страницах газеты. Иногда так случается, что в военной газете настоящему подвигу посвящается малюсенькая заметка. В то же время о заведующем складом, который накрутил много банок огурцов, могут написать целую страницу. Определение этих рамок очень часто зависит от журналиста. И такие военные журналисты есть, однако хотелось бы, чтобы их было большинство. Чтобы они не были зациклены на старых принципах — критиковать тогда, когда позволяют. Хотя даже и в советские времена бывали случаи, заслуживающие внимания. Помню, пришел лейтенантом в газету Среднеазиатского военного округа «Боевое знамя» с тиражом в 100 тысяч экземпляров. В этом издании появилась достаточно критическая публикация о хамском поведении начальника политотдела одной из дивизий. Помню, как потом «гоняли» того журналиста... Но выходу того материала предшествовали два обстоятельства — внутренняя свобода журналиста и свобода редактора. Таких примеров немало, но есть и другие. Например, на встрече с министром журналисты начинали рассказывать первому лицу, что им запрещают упомянуть номер той или иной части. Но ведь на встречах такого уровня нужно говорить об общеармейских проблемах. Люди к этому оказались неготовы, очень много было случайных людей, внутренне несвободных, которые мелочь воспринимают как проблему. Я верю в военную журналистику и знаю молодых людей, которые пишут и готовы свободно писать. Правда, потом их начинают редактировать некоторые перепуганные редакторы или редакторы отделов...

— В чем вы видите роль прессы в военной реформе?

— Мне бывает обидно за военные издания, когда гражданские бывают смелее и охотно размещают на своих страницах материалы военных журналистов. Хотя это дело чести для военной газеты. В погоне за так называемой свободой многие поняли независимость журналиста в том, чтобы его не вызвал никто из руководителей и чтобы он делал то, что хочет. Это привело к размежеванию, отсутствует единый центр, который бы руководил — в лучшем понимании — военными журналистами. Без мудрого, взвешенного руководства военным журналистам сложно понять свою роль в это переломное, непростое время. Предположим, когда рассказывают о военных учениях, то, как правило, звучат «парадные» комментарии. Но сколько там существует проблем, ошибок, проколов, столкновения интересов. Писали ли об этом военные газеты и в какой мере? Тем временем военные издания начинают рассказывать о том, что их не пускают на территорию какой-то части. Но готовы ли вы воспринять глубинные проблемы этой части?

На днях вместе с командующим войсками Западного оперативного командования Николаем Петруком мы посетили родителей погибшего в Ираке Руслана Андрощука. Не успел войти в свой кабинет, как начались звонки от журналистов из Киева: как туда поехать, чтобы обо всем рассказать? Я думаю, что отечественная журналистика в какой-то степени еще не доросла до понимания той черты, которую можно и нельзя переходить. Кому-то хочется просто пощеголять с микрофоном на фоне этой несчастной хаты, где сидит и плачет мать. Следует задуматься, что и как мы рассказываем, показываем. Украинское телевидение было не готово рассказывать о трагедии с Су-27 на Скнылове. Были люди, которые просто на этом откровенно зарабатывали, не понимая, что произошло — журналисты смогли увидеть, но не осмыслить ту трагедию. Возможно, именно в этом заключается задача военной журналистики, чтобы, будучи высокопрофессиональным и искренним, понять и изложить все происходящее. Это же касается и последних событий... Гибель Руслана Андрощука — трагедия, но недопустимо, когда из такой трагедии начинают «зашибать капиталец» гражданские журналисты. Я думаю, что это время для военных журналистов, которые глубинно воспринимают трагедии и думаю, что они должны по-мудрому об этом рассказывать.

— По вашему мнению, чувство такта является профессиональным долгом, когда журналист рассказывает о трагической стороне профессии военных?

— Безусловно. Когда солдат готовят к парадам, то образно говорят, что голова должна быть повернута аж до хруста... Какой-то такой «хруст» души, человеческих эмоций должен происходить в каждом журналисте, когда он начинает рассказывать о трагических случаях? Вместо этого, когда мы переживаем первую боевую потерю в Ираке, один из центральных каналов показывает какого- то бородача в Аль-Куте, который размахивает автоматом и говорит, что мы замочим украинцев... Я не понял, зачем этот персонаж был показан. Это для украинских военных как выстрел в спину, танец на гробу погибшего солдата. Хочется сказать украинским политикам и журналистам: не стреляйте миротворцам в спину...

— Входит ли в профессиональные качества журналиста способность быть патриотичным? Ведь существует очень тонкая грань между патриотизмом и необъективностью, государственная и общественная точки зрения часто входят в конфликт...

— Возможно на этой грани и должна существовать журналистика. В последнем примере, я бы даже сказал, есть что-то неукраинское, это игра на чужом поле, когда на всю Украину канал, в названии которого есть слово «плюс» делает «минус». Понимаю, что могут быть претензии от этого канала. Но я переживаю эту ситуацию искренне: я был в хате нашего погибшего воина, именно в ней по-настоящему понимаешь и правду, и неправду, и журналистику, и патриотизм. Я до сих пор живу под влиянием того, как непатриотично, будто информационный взрыв, направленный против украинской армии, началось освещение обострения ситуации в Ираке. Я очень надеюсь, что журналистика дорастет до того, чтобы называться патриотичной. Наделенный невероятной властью журналист должен взвешивать каждый свой шаг и каждое слово, даже если за этим шагом стоят гонорары и тебя будут узнавать прохожие. Дескать, мы первыми показали того бородача в чалме с автоматом, который нас всех, так сказать, «умывает». Это — страшный прокол, за который нужно извиняться. Наконец нужно понять, что прийдя в Ирак, мы оказались на поле боя информационной войны. Мы должны чувствовать невероятную ответственность — как военные, так и гражданские журналисты.

— Понятно, что чем больше будет обостряться ситуация в Ираке, тем больше Украина как государство будет сталкиваться с усилением информационного давления. Причем на этом поле будут «играть» очень мощные информационные ресурсы. Приведем пример — «Аль- Джазира» на днях показала трех японских заложников, которых террористы угрожают сжечь живьем, если Токио не выведет свой контингент из Ирака. Готова ли Украина, украинская армия к информационным атакам? Что, на ваш взгляд, должно делаться для того, чтобы эффективно реагировать на такие вещи? Ведь если посмотреть на состояние общественного мнения в Украине, на уровень журналистской корпоративности, то создается впечатление, что страна очень легкая добыча...

— Возможно, наивно, но я возлагаю определенные надежды на те принципы, которые пытаются ввести нынешние руководители Министерства обороны относительно создания департамента информационной политики. Это не должен быть департамент, который что-то запрещает. Он должен быть жестко готов к тому, о чем вы спрашиваете — к информационной войне. Взгляните на два теракта, изменившие весь мир. Имею в виду атаки террористов 11 сентября 2001 года в США и 11 марта нынешнего года в Испании. Они были проведены утром. Был жесткий расчет, чтобы посеять панику среди общественности. И здесь речь идет не только об украинской журналистике, ведь тогда все мировые масс-медиа, словно сумасшедшие, показывали, показывали и показывали последствия терактов... Информационно террористы достигли невероятного эффекта.

— В начале иракской кампании американским телеканалам запретили показывать своих погибших или пленных военных. Многие европейские СМИ расценили это как ограничение свободы слова. А как вы считаете, есть в этом какое-то рациональное зерно?

— Я считаю, что да, должно быть какое-то ограничение. Есть военная тайна. Наверное, мы тоже должны дойти до того, что существуют ограничения на информацию о войне. Особенно, при отсутствии «взрослой» журналистики.