Откуда взялись «социал-националы»?

Одним из самых тяжелых грехов ВО «Свобода», как я убедился из опыта общения с либеральными иностранными интеллектуалами, считают прежнее название этой партии — Социал-национальная — и привычку некоторых лидеров «свободовцев» говорить о себе как о «социал-националистах», которые исповедуют «социал-национальные» идеи. Какой ужас, — говорят западные интеллектуалы, — вы же понимаете, на какую партию и на какую идеологию они намекают! А между тем страшное слово «социал-национал» из арсенала (и свободовцев, и западных либералов прошу сесть на стуле и крепко за него держаться...) вовсе не Гитлера, а Ленина. Причем у Ленина оно имеет преимущественно позитивные коннотации.

Появилось оно в его лексиконе после того, как летом 1922 года тяжелая болезнь дважды исключила лидера большевиков из политических процессов. По-видимому, в это время в первый раз с 1917 года Ленин получил возможность дистанционироваться от текущих событий, взглянуть на них сбоку, оценить соответствие построенного коммунистической утопии о «царстве свободы». А «кремлевский мечтатель» искренне верил в эту утопию и не жалел для ее воплощения ни чужих жизней, ни собственной. Похоже, то, что он увидел, его ужаснуло: вместо воплощенной мечты о народном счастье государство большевиков демонстрировало наихудшие черты старой черносотенной России. И, чуть ли не в первую очередь, — в сфере национального вопроса.

Как известно тем, кто изучает тогдашние события, большевикам удалось переиграть Белую армию, прежде всего, благодаря использованию национального фактора. Почти все лидеры Белого движения (за исключением разве что барона Врангеля) выступали за «единую и неделимую» Россию, даже без национальных автономий. Следствие: в то время, как в 1919 году войска генерала Деникина шли на Москву, треть его войск воевала совсем на другом фронте — пыталась укротить мятежную Чечню. Не достиг взаимопонимания Деникин и с украинцами: ни с правительством УНР, ни с Украинской революционной повстанческой армией Махно. А к тому же, именно в это время проукраинские лидеры кубанского казачества были коварно убиты «белыми» офицерами. Поэтому Деникин сделал все возможное, чтобы его войска были разбиты Красной армией, прежде всего латышами и украинцами.

В конце концов, на союз с русскими большевиками пошло немало политиков и интеллигенции из созданных на территории бывшей Российской империи государств. Так как Антанта — коалиция победителей в Первой мировой войне — требовала, чтобы все (кроме поляков и финнов) вернулись под руку «единой и неделимой» во главе с «белыми» генералами. А большевики шагали под флагом и с лозунгом о «праве наций на самоопределение» (правда президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон предлагал то же, но европейские «вожди» Запада на него не очень обращали внимание и перекраивали мир по-своему, создав так называемую Версальскую систему). И не только это с 1921 года предлагали большевики, но и НЭП — новую экономическую политику, собственно, рыночный социализм (такой, как был при Тито в Югославии или сегодня расцвел в Китае). Вот и пошла значительная часть национальных элит то ли на союз, то ли на замирение с большевиками; и рядовые крестьяне, и горожане также. Но, как быстро выяснилось, обещания большевиков выполнялись только частично.

Вот здесь и появляется понятие «социал-национал». Ими в большевистской среде называли коммунистических или лево-социалистических деятелей и активистов, которые пытались налаживать жизнь в своих республиках (то ли автономных, то ли номинально независимых) на принципах самоуправления. Иначе говоря, шла речь о тех, кто — в тогдашнем понимании — стремился соединить социальную и национальную справедливость, исходя из марксистской идеи «царства свободы». Но при этом они на каждом шагу подвергались хамству и грубости со стороны большевиков-русских, на их нежелание учитывать национальные интересы. Даже более того: во время болезни Ленина большинство Политбюро ЦК РКП(б) поддержало сталинскую идею о вхождении номинально независимых Украины, Беларуси, Грузии, Армении и Азербайджана в Российскую Федерацию.

Ленин при всех своих человеческих и политических изъянах никогда не был — в отличие от Сталина — великодержавным русским шовинистом. Поэтому он абсолютно искренне встал на защиту «социал-националов» от русских большевиков. Он отмечал, что национализм как таковой — это вовсе не недостаток, если это не шовинизм: «Никуда не годится абстрактная постановка вопроса о национализме вообще. Необходимо отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национализм нации маленькой. По отношению ко второму национализму почти всегда в исторической практике мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия, и даже больше того — незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений, — стоит только припомнить мои волжские воспоминания о том, как у нас третируют инородцев, как поляка не называют иначе, как «полячишкой», как татарина не высмеивают иначе, как «князь», украинца иначе, как «хохол», грузина и других кавказских инородцев, — как «капказский человек».

В продолжение этих тезисов Ленин ведет речь о недопустимости «плана автономизации», о создании вместо этого союза социалистических государств Европы и Азии, где Россия станет одной из равноправных участниц, и о необходимости значительных уступок «со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда)», о необходимости остановки «нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ». В последнем случае идет речь не только об этнических русских, но и об обруселых представителях других этносов, которые активно участвуют в притеснениях «социал-националов», став «грубым великорусским держимордой».

Ленин пишет о конфликте, который возник в Тбилиси между местными партийными деятелями, которые противились великодержавной линии Москвы, и представителями ЦК РКП(б), в ходе какого Орджоникидже ударил по лицу одного из лидеров местных «социал-националов» Мдивани: «Я боюсь также, что тов. Дзержинский, который ездил на Кавказ расследовать дело о «преступлениях» этих «социал-националов», отличился тут тоже только своим истинно русским настроением (известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения) и что беспристрастие всей его комиссии достаточно характеризуется «рукоприкладством» Орджоникидзе. Я думаю, что никакой провокацией, никаким даже оскорблением нельзя оправдать этого русского рукоприкладства и что тов. Дзержинский непоправимо виноват в том, что отнесся к этому рукоприкладству легкомысленно. ... Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма»... Политически-ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского».

Относительно партийно-государственного аппарата создаваемого тогда СССР Ленин с грустью констатировал: «Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке». Что же делать? Ленин до конца считал, что СССР нужен для реализации всемирной марксистской утопии, но в другом виде, чем он создавался, считая возможным «оставить союз советских социалистических республик лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность отдельных наркоматов», то есть превратить его в конфедерацию. При этом, считал он, «надо ввести строжайшие правила относительно употребления национального языка в инонациональных республиках, входящих в наш союз, и проверить эти правила особенно тщательно. Нет сомнения, что под предлогом единства железнодорожной службы, под предлогом единства фискального и т.п. у нас, при современном нашем аппарате, будет проникать масса злоупотреблений истинно русского свойства... Здесь потребуется детальный кодекс, который могут составить сколько-нибудь успешно только националы, живущие в данной республике».

Но уже было поздно. Воплощенная большевистская утопия все более набирала русско-черносотенных черт. А цитируемая тут ленинская работа «К вопросу о национальностях или об «автономизации» была запрещена, ее опубликовали только в 1956 году. Поэтому Ленин испытал двойное поражение: и когда пытался осуществить мировую революцию, и когда попробовал хотя бы немного укротить традиционного русское черносотничество, пусть и под красными флагами.

Вот такая история с «социал-националами» и таким был генезис этого понятия.