Территорию освободили. А людей?

ТАТЬЯНА БЕЛЯНСКАЯ: «У НАС БЫЛО ОГРОМНОЕ ЖЕЛАНИЕ УВИДЕТЬ УКРАИНСКИХ РЕБЯТ В СЕВЕРОДОНЕЦКЕ. МЫ ИХ ЖДАЛИ И ГОТОВЫ БЫЛИ ТЕРПЕТЬ ЛИШЕНИЯ»

Война рождает легенды. Зачастую такими легендами становятся люди. Простые люди, а в данном случае — обычная женщина из украинского города Северодонецк, которая в своем маленьком кафе во время оккупации города не боялась вывешивать украинский флаг. Она, попав в западню российской агрессии, боролась, как и сотни патриотов, изнутри отравленной клоаки. Опасность, порой, в несколько раз большая, нежели на поле боя. Что двигало тетей Таней, как называют Татьяну Белянскую волонтеры и солдаты, журналисты и простые северодончане? «Пока борешься, до тех пор и живешь, — говорит она. — Борьба насыщает жизнь смыслом, и вопреки всему, именно она спасает».

Кафе Татьяны обстреливали, а сама она не стесняется лишний раз доставать пистолет даже сейчас. Только если год назад тете Тане приходилось бороться с сепарами, то сейчас ее врагами являются еще и те, кто закрывает глаза на причины, которые привели на нашу землю беду.

«СЕПАРЫ У НАС ГУЛЯЮТ НА СВОБОДЕ, А ДОБРОВОЛЬЦЫ ПОПОЛНЯЮТ КАЗЕМАТЫ»

— Татьяна, Северодонецк освобожден уже больше года. Казалось бы, самое время учесть ошибки и строить Украину в конкретно взятом городе с новой патриотической властью. Лично я вижу на Луганщине в этом плане обратные тенденции. Кроме того, что тот же Оппоблок стремится к реваншу, мне, например, известны лица псевдопатриотов, которых сейчас назначают на ключевые посты в области...

— Их не просто назначают. Их и не убирали. Я по этому поводу ругалась с Москалем, организовывала митинги. Тогда еще Москаля все носили на руках, и он меня назвал прокремлевской провокаторшей. После того как его сняли, пришел Тука. Тука у меня здесь в кафе пил кофе, и я попыталась ему донести мысль, что нужно защитить добровольческие батальоны и убрать сепаров из власти, из его же замов. Он тогда еще только приехал, еще не во всем разобрался и со всем соглашался. Затем приехал ко мне военный человек, который Туку хорошо знает, и попросил, чтобы я пошла к Туке на прием в ОДА. Я не хотела идти, потому что понимала, что это бесполезно. Но решила все-таки испытать последний шанс и попыталась в очередной раз объяснить главе администрации, что в Северодонецке достаточно патриотов, которые готовы бескорыстно ему помочь. Но они физически не могут этого сделать, потому что у Туки в замах Клименко, Голуб, Лишик, с которой я борюсь очень долго. Тука посмотрел мне в глаза и ответил: они же со своей работой справляются. Стоп. Так тогда давайте позовем боевиков с оккупированной территории, которые до войны тоже были при деле, и поставим их у власти.

Фактически мы вместо того, чтобы очищаться, возвращаемся на круги своя. В итоге получается, что парни погибли ни за что, так как Луганск и Донецк мы уже не собираемся освобождать. У нас, выходит, закончилась безработица, с кадрами напряженка, и Ольгу Петровну Лишик мы заменить никем не можем. Тем, кто считает, что эти персонажи что-то поняли и стали государственниками, приведу пример. Неделю назад к нам приезжали волонтеры с патриотическим фильмом. Они обратились к Лишик, чтобы на площади показать эту картину. Нужно было лишь разрешение подать электричество. В итоге она не дала такого разрешения, ибо нужно было заявление подавать за месяц. Вот теперь представьте: идет война, мы боремся за мысли и души людей, а для чиновника в Северодонецке нужно формальное заявление за месяц до показа фильма, без которого она не пошевелит и пальцем. О чем это говорит? Этот человек занимает государственную позицию? В итоге ребята начали искать генератор по всему городу. В результате один день мы смотрели фильм на улице, а другой — у меня в небольшой кофейне.

Это простой и обыденный пример, который многое объясняет. Ничего не поменялось. Не посадили даже сержанта милиции, который угрожал мне за украинский флаг возле кафе. Его уволили, он убежал в Россию, а теперь вернулся. У нас на проспекте Гагарина нашли диверсанта с оружием и тротилом. Его выпустили через два дня. Сепары у нас гуляют на свободе, а добровольцы пополняют казематы. Если же начинаешь отстаивать свою позицию, то тебя подозревают в работе на Москву. Мол, украинский флаг у меня на входе — это для отмазки, а я своей критикой деморализую народ. Используют при этом странный термин «зрада» как ярлык для каждого, кто имеет свое мнение. В мае этого года уже наши угрожали мне подвалом.

— За что?

— За все тот же украинский флаг. Оказывается, государственный флаг нельзя вывешивать. Пришлось писать заявление в милицию и разбираться. В таких условиях приходится жить, работать и бороться. И это, подчеркиваю, в освобожденном городе. Но я бы это все вытерпела, если бы не сажали добровольцев.

«ПАТРИОТЫ ХОТЯТ ВИДЕТЬ РЕЗУЛЬТАТ ДЕЙСТВИЙ ВЛАСТИ»

— Сейчас уже откровенно и часто говорится о том, что власть всячески борется с добровольческими батальонами.

— Я главе милиции области Анатолию Науменко говорила: если бы вы взяли хотя бы несколько сепаров и показали всему городу, что они получили конкретные сроки и никуда не денутся от правосудия, то тогда можно было бы говорить, что действительно правоохранители стремятся навести порядок. В таком случае понятно, что и среди добровольцев могут найтись те, кто нарушил в чем-то закон и с ними нужно разбираться. Но выходит подозрительная избирательность. Сепары на свободе, а патриоты сидят в тюрьме, их обвиняют в мыслимых и немыслимых грехах.

— Это деморализует и подтачивает патриотическое сопротивление?

— Человеку нужна картинка и нужен результат. Патриоты хотят видеть результат своей работы и действий власти. У меня порой опускаются руки именно потому, что вижу такую несправедливость. Можете себе представить, как это демотивирует других людей? Если же примут изменения в Конституцию, о которых все говорят, то эти сепары вообще будут приходить ко мне пить кофе. Особенно если они попадут под амнистию. Мне кажется, что их поэтому и не сажают, зная, что все равно придется отпускать под видом амнистии. У меня есть подозрение, что все эти странности были запланированы еще год назад...

— Заметьте, как все это корреспондируется с поведением верхов. Мы видим, как порой Оппоблок в унисон голосует с БПП и НФ.

— Конечно, все идет с головы. Более того, некоторые волонтерам в глаза говорят, что пока те ездили по солдатам, развозили еду и вещи, некто готовился к выборам. В итоге порядочных людей просто отсекли. Я не хотела идти на выборы, но выходит так, что если не сделаю этот шаг, то потом меня же и обвинят, что не использовала такую возможность. На моих глазах места просто сливаются Оппоблоку. И сливаются якобы правыми, патриотическими партиями. Причем баллотируются безработные, ранее судимые, люди, которые изначально являются марионетками. Людей порядочных, принципиальных, своенравных, которые умеют отстоять свою позицию, к выборам просто не допускают. После выборов мне уже никто не скажет, что я не пошла на выборы, проигнорировала. Мы сделали все возможное — баллотировались, писали заявления, сзывали митинги, доносили патриотическую позицию людям как могли.

— Как вы выжили в оккупации со своей позицией?

— У нас было огромное желание увидеть украинских парней в Северодонецке. Мы их ждали и готовы были терпеть лишения. Мы хотели увидеть, как они зайдут в наш город.

— Мне как луганчанину это чувство знакомо. Но я, увы, так их и не дождался.

— Я очень сочувствую луганчанам, тем, кому пришлось скитаться, покинуть свой дом. Когда мы слышали взрывы и понимали, что наша армия близко, то, вы не поверите, мы этим взрывам радовались. Я знала, что наши войска сейчас войдут. Мне звонили бойцы: тетя Таня, через 15 минут выходите на «кав’ярню», мы уже возле «Современника». Я вышла и орала на всю пустую улицу. Орала от радости. В одной руке у меня были цветы, а во второй — папка.

— Что это за папка?

— В оккупации я, естественно, зря время не теряла. Доходило до того, что когда ко мне в кафе заходили российские оккупанты, я чашки, из которых они пили, специально не мыла и не вытирала, а бережно прятала. Надеялась, что их отпечатки пальцев когда-нибудь пригодятся. У меня есть даже их телефоны, когда те просили зачислить им деньги на номер. Мы передавали данные на Киев. У меня знакомый парень сидел все это время в Купянске. Проехала пушка — я ему звонила. Мы смотрели тогда на небо и мечтали — а вдруг десантники высадятся и нас освободят, а вдруг партизаны где-то здесь работают. Это нужно пережить, чтобы понять. Но тогда нам было легче, чем сейчас. У нас была железная воля. Когда нас освободили, я побежала в органы с этой папкой, где были материалы на милицию, на пророссийских учителей, которые третировали детей. 25 июля я была уже в СБУ, прокуратуре, написала все необходимые заявления. Нам казалось, что за один день все изменится и уже не будет такого попустительства, как раньше. Казалось, что выводы сделаны и кого нужно, сразу посадят. Добровольцы ходили к нам в кафе, и для них мы работали до утра. Они, уставшие, снимали здесь бронежилеты и отдыхали. Для нас это была сильная моральная поддержка. А потом мы увидели, как патриоты перекрашиваются, как кто-то переделывается. Сейчас я иногда даже шучу над некоторыми, спрашивая, куда они дели фотографии с Москалем после того, как он уехал. Люди так легко мимикрируют. И вот сейчас видно, что все перед выборами поделено и решено.

«ГОД НАЗАД ИЗ КИЕВА БЫЛА КОМАНДА ОТСТУПИТЬ ОТ ЛУГАНСКА»

— К каким политическим силам у вас сохраняются симпатии?

— «Правому сектору» и «УКРОПу». «УКРОП» мне нравится, потому что во время оккупации мы завидовали Днепропетровску. Я уважаю олигарха Коломойского именно за то, что в критический момент он проявил позицию, отстоял свою область. Среди всех украинских олигархов таким оказался лишь он один. Когда нас освободили и ко мне пришли ребята из «Днепра-2», они рассказывали, что у них зарплата 4000 грн, а еще 4000 грн им доплачивал Коломойский. Если зарплата 5000 грн, то доплачивали 5000 грн. Они так и называли эти доплаты не «атошными», а «коломойскими». При всех возможных негативных оценках этого человека я прониклась к нему искренним уважением. Таких людей и таких поступков очень не хватало в страшное, критическое, время, когда нужно было принимать волевые решения пусть даже ценой собственных потерь. Коломойский в нужный момент вытянул войну. Он заправлял самолеты, танки. Что-то я не заметила других олигархов, которые занимались тем же.

— Ваша позиция радикальна. Политика — это прежде всего хитрость. Вам не мешает радикализм?

— Да, я радикальна. И моя симпатия к тому же «Правому сектору» объясняется этой резкой позицией. Но когда страна находится на переломном этапе, нужны именно поступки, а не демагогия и плутовство. Если бы в каждом городе Луганщины нашлось достаточное количество радикальных патриотов, которые технично, но решительно пресекли первые зачатки сепаратизма, то эту заразу удушили бы в зародыше. Нужно было развесить бигборды по городам с фотографиями предателей и подписью «Предатель. Посажен на 8 лет». Но ничего этого не делалось.

— Почему?

— Когда я слышу об амнистии тех, кто вытирал ноги об украинский флаг, мне становится понятно, что их никто и не собирался сажать. Сценарий был написан заранее, год назад. Ко мне по 50 — 60 ребят приходили, которые освобождали Луганск и уже были в самом городе. Они утверждают, что была команда из Киева отступить.

— Как вы оцениваете работу Георгия Туки, в частности, в сфере его кадровой политики?

— Уверена, что Тука после выборов отсюда уедет. Его поставили на это предвыборное время. После него поставят кого-то, кто будет вести себя по принципу «и нашим и вашим». Могу ошибаться, но это мой прогноз. Кто-то на этой войне заработал денег. Тысячи лучших ребят погибли, причем далеко не все семьи получили помощь от государства. И это на фоне того, что некоторые чиновники в офицерских мундирах получают зарплату 14000 грн и зарабатывают на контрабанде. Мало того, некоторые из них не стесняются напиваться в форме, терять оружие и «стучать» на солдат. Примеры этого есть. Я их беру не из «Фейсбука», а из того, чему сама была свидетелем.

Сам же Тука, на мой взгляд, сломался, поменяв свою риторику после того, как занял должность главы области. Если сравнивать его с Москалем, то как бы я ни ссорилась с Геннадием Геннадиевичем, он мне был понятен. Он не ломался. Повторюсь, мы предлагали Туке сотрудничество, так как есть много людей, готовых ему помочь. Они знают обстановку. Но на меня посмотрели, как на дурочку. Когда произошла трагедия с Эндрю, он почему-то сразу обвинил 92-ю бригаду и «Ветра». На основании чего он сделал такие заявления? Он там был? Он производил расследование? Я, например, знакома с ребятами, которые хорошо знают «Ветра», и они уверяют, что такого быть не могло. Но заявления сделаны, и тень на человека брошена. Теперь Тука в этой истории вообще как-то отмалчивается.

— У нас принята порочная практика обвинять людей из уст первых чиновников, что само по себе является давлением на расследование и суд.

— И это наталкивает на мысль, что существует сценарий. Заказчиков убийства Гонгадзе до сих пор официально не нашли, а здесь власть сразу же называет виновных. Есть закон. Проводится расследование, человека арестовывают, проводят следственные эксперименты, прочее. Затем назначается суд, который и выносит свой вердикт. Какое право имеет власть вмешиваться в эту формулу? Когда оболгали батальон «Торнадо», мы поехали к ним и смотрели ребятам в глаза. Они дали пресс-конференцию, на которой присутствовало десять телеканалов, и ничего не вышло в эфир. Был небольшой фрагмент по «Интеру» и по «Эспрессо». Все. А у «Торнадо» были документы на 500 составов с контрабандой. И проблема не только в самой контрабанде, но и в том, что существует потенциальная опасность того, что в этих составах может быть и оружие, и диверсанты. Такой себе Троянский конь. Ведь никто это не проверяет. Батальон «Чернигов» должен был брать штурмом «Торнадо», но они отказались от этого, так как раньше воевали вместе в Станице. Крайне неприятная, несправедливая и далеко не единственная ситуация. Однако тенденция ясна — власть боится добровольцев и всячески с ними борется. Будто бы уже и войны нет, а существует одна проблема — неконтролируемые батальоны. Добровольцев сажают, изолируют, уводят подальше от фронта. Остаются управляемые.