Под шорох велосипедных колес

Кобленц (нем. Coblenz, от лат. Confluentes — «сливающиеся») — город на западе Германии, третий по населенности в федеральной земле Рейнланд-Пфальц (106 тысяч человек по данным на 2006 год).

Рассказать о Кобленце я попросил своего давнего приятеля и земляка (родился и вырос в Днепропетровске), публициста, поэта Артура Фредекинда.

 ШИРОТА МИРА

— С чего началась твоя история в Кобленце?

— С первой прогулки в 1990 году. Мы шли через мост Балдуина к центру города, и лишь только перешли Мозель, как увидели стоящих на улице проституток! Впервые в жизни! А еще — разноцветие было уникальным... И запахи — каких-то химических средств, которыми пахли чистые окна, тротуары, дома...  Люди...

— Каким ты был тогда?

— Очень мало знал о мире, хотя был уже второй раз в Западной Германии. Был весь в надеждах, верил в скорый крах СССР (ждал его где-то в 2003-м), мотался тогда между Ригой, Киевом и Днепропетровском по делам РУХа. Кроме того — женился, был вполне счастлив тогда.

— Легко ли было тебе вжиться в город?

— Не могу сказать, чтобы я вжился, хотя пытался еще в 2001-м, когда приезжал к руководителю еврейской общины. Был буквально послан...

ЭРЕНБРАЙТШТАЙН — КРЕПОСТЬ, ПОСТРОЕННАЯ ВО ВРЕМЕНА НАПОЛЕОНА

— Почему?

— Он — сложный человек, пережил Освенцим, немецкий еврей. Его линия — «евреям место только в Израиле, а вы — русские, евреями только притворяетесь». Согласен с ним во многом. А уже когда я бежал из Украины в 2007-м (когда Ющенко, грубо говоря, зарывал оранжевую революцию), то многое было сложно, но материальные проблемы город помог решить: квартира, предметы быта, довольствие... Довольно быстро тогда нашел работу в «Новой рейнской газете», добился курсов немецкого языка, был знаком со многими иностранцами тут. Широта мира радовала.

— Что еще Кобленц дал тебе?

— Очень многое! Реальный взгляд на мир и Европу. Умение считать деньги, экономить, рациональный подход к работе, к жизни. Трезвость во всем. Избавил от многих иллюзий, как по поводу ЕС, так и по поводу Украины. Особенно — Украины.

— В чем состояло твое разочарование?

— Многие бывали у меня в гостях, но мало понимали, и сколько я им не объяснял, как-то не принимали простую истину — каждый человек имеет право на жизнь и свободу по праву рождения. И страна обязана о его правах заботиться. А остальное — его дело. В Украине взгляд такой — человек должен всему и всем. Каким-то абстрактным «родинам», простите...

 РЕЛЬЕФ

— В каких местах в этом городе ты любишь бывать до сих пор?

—  Всегда приятно идти через мост Балдуина — видна панорама старого города. И разноязыкий люд бредет по мосту. Ехать на велосипеде в парке Виктории (там студенты валяются на траве, тихий Рейн, утки, лебеди). За городом — где горы, виноградники, дорожки вдоль Мозеля. Вечером — в центре, когда тепло, разноязыкая публика, доброжелательность, романтизм старых домов, а днем всегда приятно просто пройтись по улице, все очень доброжелательны. До сих пор удивляет.

«НЕМЕЦКИЙ УГОЛ», ОБРАЗОВАННЫЙ В МЕСТЕ, ГДЕ ВПАДАЕТ МОЗЕЛЬ В РЕЙН, — САМЫЙ ИЗВЕСТНЫЙ ВИД КОБЛЕНЦА

— Ты уже упомянул о горах. Какова в целом геометрия города?

— Если вознестись на канатной дороге в Эренбрайтштайн (крепость, построенная во времена Наполеона), то оттуда виден практически весь Кобленц, еще и с соседними городками. В Германии городки фактически переходят один в другой, высокая плотность населения. Нравится название одного неподалеку — Сан-Себастьян, часто в нем бывал... Так вот: рядом есть горы, вдали видны даже потухшие вулканы. А по горизонтали главный ориентир — Мозель, впадающий в Рейн и образующий известный Дойчез-Эк — Немецкий угол. Сам город небольшой, может быть, напоминает Черновцы, но значительно удобнее и без единого следа советчины.

— Кстати, если говорить об истории, это город больше немецкий или французский?

— Конечно, немецкий! Другое дело, что на старом кладбище есть очень ухоженные могилы французских солдат (оккупантов времен Наполеона). И памятник стоит. Французскую речь можно услышать на набережной — там, где туристы из Франции или Бельгии. Но английской речи значительно больше, да и японской. Тем не менее в нынешней европейской жизни — это почти одно пространство. Я знаю одного галериста — еврей из Франции, живет тут очень давно, — так он говорит с акцентом, но ведь он больше общается по-английски. Нужно сказать, что немецкоязычность простирается и на Францию — Страсбург тоже говорит по-немецки, а в деревнях  соседнего Эльзаса — и тем более. Повторюсь, из иностранных языков в Кобленце все-таки более популярен английский. 

— Вообще у Кобленца богатая история еще с античности. Как с ней обходятся?

— Многое сделано для того, чтобы следы всех эпох были заметны. Недалеко от города есть остатки римских стен, театров, в Боппарте, например, в древнеримском амфитеатре даже спектакли устраиваются летом. Также очень силен след католического средневековья. Ведь тогда городом и землями вокруг владела Церковь. Влияние католиков и сейчас сильно, это, безусловно, живая и активная Церковь. Каждую неделю епископ Рейнланд-Пфальца пишет колонку в местной газете об очень насущных проблемах, довольно-таки либеральную колонку... Следы Реформации — в современной жизни, здесь и евангелисты, и другие протестанты. Очень уважаемы Свидетели Иеговы (они единственные сопротивлялись нацизму открыто). Есть две мечети, одна — турецкая, другая — пакистанская, причем пакистанцы более либерального направления. Сейчас уже третья появилась — кажется, арабы, хочу на днях зайти, посмотреть. Разумеется, синагога. Архитектура и Дни Пруссии превращаются в шуточные карнавалы. В основном — пруссов недолюбливают до сих пор, но больше в шутку...

Конечно — период нацизма. Это отдельная и бесконечная тема. Известны «камни преткновения», ими усеяна мостовая города («Камни преткновения» — мемориальный проект немецкого художника Гюнтера Демнига, посвященный жертвам нацизма; представляют собой кубические бетонные камни со стороной 10 см, окованные листами латуни с выгравированными именем, годом рождения, годом и местом смерти человека, встроены в мостовые или тротуары перед бывшими домами жертв. — Д.Д.). Кроме этого — памятник всем погибшим, памятник рома-синти (цыганам), еврейское кладбище. Тоже отдельная тема — в прирейнских местах еврейские кладбища, в основном, сохранились. Могилы от 1250 года до 1942-го... Очень много напоминаний о нацизме и войне. Безусловно, строгих и безукоризненно осуждающих. Никаких танков и пушек в качестве памятников в Европе представить себе невозможно. Даже во Франции, где пушки Наполеона — всюду! Шучу... В воздухе Кобленца много Европы. Итальянские, голландские, французские, бельгийские флаги — на судах, ресторанах,  магазинах. Разумеется, много и флагов США, которые внесли огромный вклад как в освобождение этих земель, так и в создание здесь рыночно-демократических условий и денацификации.

— Получается, город не Европы, но мира.

— Это город-побратим многих других городов в Европе и вне ее. К сожалению, не знаю всех, но точно знаю, и это приятно, — Петах-Тиквы в Израиле. Делегации приезжают часто, музыканты, художники. Об обмене товарами я не говорю — со всего мира, и что угодно. За последние три года увеличился приток иностранцев. Их — треть города, то есть именно тех, кто, как я, сохраняют старое гражданство и не берут немецкого.

— Логично продолжить таким вопросом: на какой город — возможно даже украинский — Кобленц тебе кажется похожим и почему?

— Повторюсь, таким городом могли бы быть Черновцы, но... Немецкой архитектуры много, принадлежность к разным странам (Кобленц был и церковным владением, и французским, и прусским, и Рейнских княжеств, и Пфальца). Однако, насколько я помню (и здесь есть знакомые из Черновцов), Черновцы превращены в советскую провинцию, причем за годы независимости она стала суровее, беднее — к сожалению. Не знаю, почему. Это меня самого мучает. Но сравнивать невозможно. Даже не только инфраструктуру или богатство, или многоголосие. Психология людей иная. В Кобленце живут. Наслаждаются. Работают или не работают. В Черновцах — выживают. Даже депутаты. Вот совсем недавно был в Украине, во Львове. И сразу заметно...

 ШЕРОХОВАТОСТИ

— А что тебе здесь не нравится?

— Хм... Провинциальность. Часто — очень немецкая или еще — пфальцевская. «Мы — центр Европы, и к нам все едут». Консервативность. Есть даже старокатолики. Антиамериканизм среди молодежи. Положение в еврейской общине — у нас почти тысяча членов, но силы или уходят на борьбу с руководителем (а он — «святая корова» города), либо на сплетни, на концерты русской музыки. Отсутствие репортажей в СМИ о госпитале, где лечат раненых солдат из Афгана, американских — тоже. Об этом молчат. Не знаю, почему, может быть, боятся терактов, так как попытки были. Пугает — оптимистичный подход по любому поводу, бесконечно восторженный. Такая игра. Глупо выглядит. Ну и, конечно, — отсутствие украинских посиделок. На Дни Чернобыля за все семь лет только я один приходил с украинским флагом. В еврейской общине — минимум половина из Украины, и чаще всего семьи смешанные. То есть — хотя бы один украинец украинка или. Есть и другие украинцы. Но их как бы и нет; поговорить по-украински в городе не с кем. Хотя есть один ресторанчик, где готовят борщ и говорят по-русски... Есть пара русских магазинов, там работают многие из Украины, но если и заговорят по-украински, то с тем характерно-еврейским выражением лица (начала ХХ века, униженно-просящим), мол: «Ну, мы ж с вами понимаем, не для всех...»

— Какие люди здесь живут? Какие городские типажи ты можешь назвать?

— Типичный немецкий бюргер. Чаще всего живет один или одна. Тихий, всегда улыбчивый, но скучный, размеренный. Одновременно, как я уже сказал, треть города — иностранного происхождения. Сейчас бросаются в глаза болгары, румыны. Африканцев все больше. Еще — люди очень часто переезжают и в самом городе, и в другие места. То, что называлось в Союзе «текучесть кадров».

— Как здесь пишется?

— Как обычно в эмиграции: очень тяжело. Особенно, когда живешь все дольше и дольше тут, а дела на родине остаются прежними. Это убивает. Проблема еще в том, что делиться практически не с кем. Хотя есть интеллигентные люди, но темой Украины интересуются настолько редко, что это невозможно себе представить. Даже те, кто из Союза (а то и из Украины),  живут больше жизнью России. Или Германии.

— Ты — литератор, но оказывался ли в этом городе в ситуации, когда сам чувствовал себя персонажем, героем произведения, которое создает город как некий всемогущий автор?

— Почти каждый день — Франца Кафки. Немецкая бюрократия неизменна, принципиальна, часто абсурдна во всем. Даже когда мы с другом-американцем брали машину напрокат, стоило нам сказать, что, может быть, поедем в Голландию (что очевидно — она же рядом), как потребовалось заполнить море бумаг, и цена подскочила чуть ли не вдвое. В других местах Европы подобного меньше. Но и пособие меньше, и социальные льготы.

 ВЕЛОСИПЕД

— С кем или с чем ты сравнил бы Кобленц?

— Музыкально очень напоминает Зигфрида Ленца — шучу (Зигфрид Ленц — немецкий писатель, новеллист, драматург. — Д.Д.). «Город мастеров» — был такой славный фильм (советский фильм-сказка, 1965г. — Д.Д.). Город гор, вод и велосипедов. Вот, может, — с очень старым, но крепким и надежным велосипедом.

Фото предоставлены автором