Великий сумасшедший

НОВЫЙ ТЕРМИНАЛ «Жулян» выглядит как настоящий аэропорт, правда, в окно видны безнадежно советские сооружения. К счастью, над серыми — сиротскими- крышами включился роскошный, золотой с голубизной закат солнца, сфотографировать который у меня не хватает батареек. На соседней скамье пожилой американец жалуется по телефону на наше МВД, которое требует у него денег. Потом он пересаживается ближе, что-то бормочет, копается в вещах, достает книгу в мягкой обложке под названием The Disappearance of Lyndsey Barratt — триллер с изнасилованием, убийствами и сценами перверсивного секса. Он седой, но с бровями вразлет, одет в хаки, прежний красавец и бывший военный. Явно приехал сюда жениться и получил отказ от крапивного семени.

У стеклянной стены с нашей стороны на корточках сидит парень — разговаривает по мобильному с девушкой, которая прислонилась с другой стороны. Они разделены несколькими сантиметрами стекла, а слышат друг друга только через телефоны. Аналог украинско-европейских отношений: вместо железного занавеса опустился почти такой же непроницаемый, хотя и более элегантный стеклянный.

Самолет эконом-класса. Экипаж венгерский. Кресла обиты кожзаменителем.

КАКИМ я представляю себе Лондон? Задымленным дождливым мегаполисом диккенсовских романов, набором плохоньких иллюстраций из советского учебника по английскому языку, вершиной сублимаций моей рок-юности? Купола, острые крыши, поэзия и театр, двухэтажные автобусы и панки, «Боже, храни Королеву» хором в соборе святого Павла и «Боже, храни Королеву» в злобном рефрене «Секс Пистолз», но цепочку ассоциаций прерывает «По следам Челси и Романа Абрамовича» — раздел №13 в путеводителе, который читает моя соседка в самолете. Ага, конечно. У каждого своя глава в Лондоне; моя еще не написана.

Пролетали Амстердам — пунктиры фонарей вдоль каналов. Девушка с путеводителем нервничает, при посадке, когда в туловище самолета что-то напряженно грохочет, хватает своего мужа за руку. Тот добродушно подтрунивает над ней и дает мне отхлебнуть виски из маленькой бутылки. Прибываю в Британию слегка нетрезвым.

В АЭРОПОРТУ «ЛУТОН» апофеоз неравного отношения. Для граждан Королевства и ЕС — 8 окошек. All other passports — три окна с двумя служащими. Очередь не движется. Немного утешает то, что американский жених застрял вместе с нами. Вся зона ожидания в целом скучная и казенная. Серый потолок, серые трубы, камеры наблюдения, тесно, похоже на накопитель в большой тюрьме из голливудских фильмов.

Пока мы никуда не движемся, сделаю антилирическое отступление и попробую дать пару советов тем, кто планирует съездить в Лондон.

Для этого вам понадобится виза. Пытаясь ее получить, помните: Великобритания, в отличие от Евросоюза, рассматривает Украину как страну третьего мира. Поэтому подавайте документы за полтора месяца до даты отъезда, иначе рискуете получить визу после того, как ваш самолет поднимется в воздух. И в их колл-центр лучше не звонить, потому что единственное назначение этой линии — драть с вас деньги (6 гривен за минуту разговора), а единственный ответ, который вы получите от девушки на том конце провода, — «посмотрите на нашем сайте».

О милых обычаях британских визовых бюрократов я мог бы сказать еще много интересного, но мне надо помочь заполнить декларацию украиноязычной бабушке. Приехала из Галичины к детям помочь ухаживать за внучкой: они себе няню позволить не могут. Сетует, что это мы, украинцы, сами в этой очереди виноваты, ибо позволяем так к себе относиться. На прощание называет меня Димочкой и посылает воздушный поцелуй.

ЧЕРЕЗ ДВА ЧАСА выхожу в прохладный британский вечер. Перед аэропортом сажусь в оранжевый микроавтобус с бойким водителем-пакистанцем, о котором еще скажу. Пассажиры — большинство девушки — дружно улыбаются при моем появлении. По пути обгоняем фуру, на которой нарисован грустный человек-мороженое. Невысокие деревянные ограждения по обе стороны шоссе почему-то напоминают об историческом «ограждении» из школьной программы. Купол Миллениума — я туда так и не дойду — проплывает вдалеке. Через полчаса езды встречаем первый двухэтажный автобус — пустой, с темным салоном. Пакистанец высаживает меня среди невысоких домов на ярко освещенной и совершено безлюдной улице. Приехал.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, облачность переменная. Из хостела выхожу в 9 утра с намерением перевернуть мир, но, глядя на схему метро, испускаю вопль картинного отчаяния: разобраться в паутине линий и пересадок невозможно. Ближайший служащий в куртке с перечеркнутым красным кружочком сразу же подходит с сочувственными вопросами, выдает карту, помечает нужные станции. На обложке карты изображена птица, сидящая на дереве-схеме метро, рисунок похож на торопливый эскиз, начерканный шариковой ручкой, из-за чего буклет выглядит как личный подарок. Сине-голубой проездной называется «Устрица».

В МЕТРО, как и у нас, есть станции с путями по краям платформ. Есть и наоборот. Хотел было написать: «как в любом другом западном городе, метро здесь не для красоты, а для удобства», но в Лондоне все не так, как в любом другом западном городе. Потому что Европа — за проливом, Америка — за океаном, а это метро — старейшее в мире.

В целом, здесь целых три системы метрополитена: подземка, надземка и Доклендская легкая. Четыреста километров тоннелей и эстакад. Что-то постоянно ремонтируется, поэтому прямой путь бывает невозможным. Вагоны такой формы, что прислониться к дверям не получится при всем желании. Постоянная забота о безопасности: первый же увиденный плакат засвидетельствовал, что «небольшая любезность вам не навредит», и нарисовано, как нужно стоять справа, а проходить слева. На каждой станции «голос сверху» напоминает о расстоянии между вагоном и платформой. Еще один плакат: погибший юноша в наушниках смотрит в камеру, надпись: «Он слышал трек, но не услышал поезда» («трек» можно перевести и как «дорога, путь», и как «музыкальная дорожка»). Под стенами в переходах нарисованы полукруги, на которых написано «Дайте музыке транспортировать вас» (опять игра слов: to transport — не только перевозить, но и увлекать). На таком пятачке помещается одна музыко-единица. Что он или она играет, обычно не успеваешь понять, потому что переходы узкие и людей много.

МУЗЫКА — это «Пинк Флойд». В 17 и даже в 25 лет я пребывал в полной уверенности на сей счет. Первая любовь не умирает; поэтому одно место на южном берегу Темзы я должен был увидеть.

В 1977 году «Пинк Флойд» выпустили альбом «Животные» (Animals) по мотивам жестокой сатиры Джорджа Оруэлла «Скотный двор», где изображена диктатура на звероферме, которой руководят партийно сплоченные свиньи, за порядком следят опричники-собаки, а народ превращен в овец. Для обложки пластинки сфотографировали бывшую угольную электростанцию «Баттерси» (Battersea), над которой парит надувная розовая свинья. Обложка стала едва ли не популярнее самого диска, поэтому для поклонников «Пинк Флойд» это место является чем-то наподобие воплощенной галлюцинации.

В реальности от размеров «Баттерси» становится плохо. В этих закопченных стенах из красного кирпича, по-видимому, могли бы спрятаться несколько мифических циклопов. Четыре колоссальные белые трубы придают всему зданию особенно нечеловеческий вид. Чем больше на него смотришь, тем больше оно напоминает монструозную смесь крематория, зикурата и собора. Такими сооружениями мог бы быть застроен Лондон, если бы в нем победили оруэлловские свиньи.

Говорят, «Баттерси» купили богатые малайзийцы, чтобы превратить в гостиницу, сохранив внешний вид.

Все электростанции равны, но некоторые равнее, чем остальные.

Гостиницу надо будет назвать, конечно, Pobeda.

В ДВУХ ШАГАХ от «Баттерси» вижу перед каким-то ангаром странную желтую машину со скошенным носом, похожую одновременно на автобус и на катер. Надпись на носу — «Клеопатра». Заглядываю в ангары. Внутри еще десяток таких же гибридов. Оказывается, это туристическая фирма, которая катает туристов на автобусах-амфибиях. Уже когда собираюсь идти, понимаю: все машины названы именами героинь шекспировских пьес: Дездемона, Титания, Порция, Беатриче, Джульетта.

Клеопатру я потом видел в центре города.

Офелию не видел вообще.

Отступление №2. КАКИМИ СЛОВАМИ воспеть мне лондонского пакистанца? Где найти рифму к его предложению подвезти от аэропорта до города в своем микроавтобусе по цене почти вдвое ниже официальной? Какие метафоры подобрать к его замечательному английскому, к его приветливости, к карте, которую он достает из-под прилавка, чтобы объяснить, где находится нужный мне дом? Что такое Лондон без пакистанца? Сплошная полоса отчуждения. Люди должны помогать друг другу. Так учит нас лондонский пакистанец.

НА СТАНЦИЯХ вдоль северной границы Кенсингтонских садов и Гайд-парка нет эскалатора. Только два пути наверх: изнурительная спираль в 123 крутые эвакуационные ступеньки или же лифт, в который влезает от силы человек 30, при этом из поезда вышло вчетверо больше. Народ напирает, служащий в лифте громко и зло отгоняет лишних. Из толпы вдруг отзывается высокий чернокожий весельчак. Сначала передразнивает раздражительного лифтера, а затем начинает нести завораживающий бред настолько складно, что остается только барабаны наложить — и будет готовый рэп. Полностью завладев нашим вниманием, он предлагает:

— Давайте сделаем одну вещь, которая вам точно понравится (will make your day)! Давайте все на счет «три» скажем: «Хорошо!» (right!). Раз! Два! Три!

И хотя в толпе посмеиваются: «да сумасшедший какой-то», все дружно, и я вместе со всеми, выкрикиваем «right!», но оратор, поганец, кричит «wrong!» («нехорошо!»), и кто-то за ним так же. После чего артист победно констатирует:

— Поздравляю, вы только что изобрели новое слово: «wroight!», — и разве что не раскланивается.

ВЫХОЖУ на нужной станции, бегу искать фестивальный офис, нужно забрать аккредитацию и получить свободу, ведь жизнь проходит, скоро начнутся дожди и туман, а город выключат за неуплату времени.

Добираюсь до нужной улицы через кварталы с секс-шопами, стрип-шоу и пабами. Да, есть улица, но только с одной стороны. С другой стороны — другая улица. На моей — номера: 72, 73, 74... 95-й. 91-го нет.

За мгновение до полного умопомрачения выясняю, что невзрачные двери в здании № 95 — это и есть №91. Охранник принимает меня за курьера, потом все выясняется, меня вежливо направляют на южный берег, охранник после моих жалоб на британское посольство искренне желает счастья и едва не называет братом.

Путь во второй офис пролегает через Трафальгарскую площадь, на которой готовится к танцам группа разнонациональных костюмированных подростков — от девочки в хиджабе до китайского Элвиса. Через несколько метров даю себя втянуть в непонятную игру разговорчивому уличному жонглеру, становлюсь вместе с четырьмя добровольцами на красную ковровую дорожку, которую он разостлал перед входом в Национальную галерею. Когда оказывается, что на дорожку надо еще и лечь, малодушно даю деру в направления моста Ватерлоо, побаиваясь за свою вельветовую куртку.

Опоры моста защищены чуть ли не противотанковыми ежами, и, хотя ни одному прохожему туда не дотянуться, с одного из этих прутьев свисает оправа очков без стекла. Вопрос, как она туда попала, даже не возникает. Это же город Джекила и Хайда.

У станции Ватерлоо на меня нападают зомби. Сначала пытаюсь сфотографировать девушку с зеленым лицом, но рядом с ней появляются ее друзья — окровавленные и в разорванной одежде, под их хохот я отбегаю, чтобы сделать общее фото, а затем послушно подставляю им шею. Они с восторженным ревом лакомятся мной и идут дальше, а я теперь полностью принадлежу Лондону.

Отступление №3. БРИТАНСКИЙ МУЗЕЙ — огромная лавка колониальных товаров. Возле галереи «Тейт Модерн» растет березовая роща. Лондонский глаз меньше, чем выглядит по телевизору. Биг-Бен ударил пять раз, когда я звонил домой. Остальную часть путеводителя я забыл в самолете.

КОЛИЧЕСТВО ПАМЯТНИКОВ славному военному прошлому, присутствие полицейских, площадь территорий, отчужденных для нужд власти, здесь такие, каких я еще не видел ни в одной европейской столице.

Монумент, посвященный женщинам Второй мировой, — прямоугольная бронзовая глыба почти семь метров высотой, по бокам которой висят отлитые из металла шинели, медицинские халаты, комбинезоны, увенчанные касками, кепи, платками. Просто одежда и головные уборы, которые носили британки в те годы. Ничего лишнего, чистое воспоминание. Пробирает до костей.

Лондонские памятники и дворцы: одежда империи без империи.

НА ПАРАПЕТЕ НАБЕРЕЖНОЙ высечено: «Есть две вещи во Вселенной, которые редко совпадают: солнце на небе и Темза на земле». Типичная лондонская погода — это равномерно рассеянная водная пыль, летящая одновременно во всех направлениях под отсутствующим небом. Такое впечатление, что кто-то неподалеку принимает громадный душ при включенном вентиляторе.

Я только что солгал. Из девяти дней почти неделю над Темзой светило ничем не омраченное солнце.

ВСЕ СМЕШИВАЕТСЯ в алогичной круговерти лиц, предметов и явлений. На Портобелло-Роуд под вывеской «Армия спасения» человек в викторианском костюме, сидя на старинном ламповом радиоприемнике, играет на медной тубе, из которой извергается настоящее пламя. В Кенсингтонских садах я передаю привет Питеру Пену. В Турбинном зале «Тейт Модерн» бегает, словно очумелая, толпа взрослых людей разных возрастов, рас и полов. Когда они останавливаются, то хором поют слово «электричество», от чего свет во всем зале гаснет. На небе солнце и дождь гоняются друг за другом по кругу.

ДОЖДЬ. Конец октября. Посреди холодных сумерек появляются красочные призраки — девушки в кричащее ярких, максимально коротких платьях, на высоких каблуках. Иногда поодиночке, чаще — небольшими компаниями. В Камдене — это район сплошных магазинов, базаров и клубов — их количество неотвратимо возрастает.

Направляясь к клубу «Галерея гордости», вижу сразу четырех красавиц, что, смешно сгрудившись под крошечным прозрачным зонтиком, мелкими шагами пытаются добраться до нужных дверей. Но это непросто: сначала стоит полиция и проверяет у всех паспорта. Мое украинское журналистское удостоверение вызывает вопросы. Наконец офицер обнаруживает у себя знание кириллицы, понимает, что я пресса, пропускает на мой страх и риск. Еще один блокпост: надо отсканировать свое удостоверение личности (!) и вписать свой email в базу данных (?) Наконец добираюсь до рецепции, где продают билеты (8 фунтов с флаером), а затем показываю билет охраннику. Что творится на этой вечеринке?!

Грохот диджейских бочек, пьяные толпы молодежи. Коридор, по бокам — кабинеты для приватных танцев: загоны с низкими широкими столами, соединенными с потолком шестами, с именами танцовщиц на дверях, теперь забитые шумными тусовщиками. Из-за того, что я единственный из парней хожу с сумкой, меня принимают за гея и регулярно насмехаются. Девушки кричат и верещат как резаные. Одна, что-то доказывая, задирает юбку и с боевым кличем показывает кому-то блестящие трусики.

Обычная гулянка. Что здесь стеречь? Трусики? Они все равно сами слетят через пару часов.

Возвращаясь в хостел, в метро напротив опять вижу двух уже не слишком юных леди заметных размеров, накрашенных словно на войну, в салатном и оранжевом платьицах, едва прикрывающих их складчатые прелести, по поводу чего дамочки отнюдь не огорчаются. Спрашиваю у соседа, что происходит, полуголые девушки по всему городу мокнут, это что, выпускной или апокалипсис наконец?

Собеседник пожимает плечами:

— Это просто субботний вечер, чувак.

В КОНЦЕ ДНЯ, когда не чувствую ног, но хожу, в глазах туман, но вижу больше чем обычно, я понимаю, что весь консерватизм, империализм и деловитость — это непроницаемая, словно лицо Бастера Китона, маска над океаном отчаянно веселого, ребяческого безумия, которое рано или поздно придет за тобой.

Лондон — Великий сумасшедший.