В семейном альбоме — дорогие мои греки

«...Непременно было пианино, моя мама тоже училась музыке, французскому языку. Дома устраивались вечера с музицированием, пением. Разыгрывались костюмированные «живые картины» по мотивам известных произведений литературы, живописи, исторических событий».

Однажды (примерно пятьдесят лет назад!) мама предложила мне сфотографировать ее паспорт в развернутом виде, чтобы оставить наглядное воспоминание, что она по национальности гречанка. Это еще были советские времена, когда в паспортах указывалась национальность. Интересно, что, кажется, изо всех маминых сестер только у нее была такая запись: другие были по паспорту украинками, россиянками. О своих греческих корнях родственники чаще всего вспоминали осенью, когда наступал сезон готовить любимые синие баклажаны по-гречески: нарезанные и запеченные со сладким перцем, морковью, луком, чесноком и маслом. Дома у нас это называлось греческим соусом. Традиция сохранилась до сих пор, и это кушанье неизменно сопровождает все семейные праздники — свежее осенью и консервированное — в другие времена года. Но мы очень мало знаем о деталях и подробностях своего происхождения, потому что росли в таких исторических условиях, когда интересоваться прошлым собственных родных, мягко говоря, не поощрялось режимом и могло быть просто опасным для семьи. Поэтому греками мы себя не очень чувствовали.

По меткому высказыванию «отца истории» Геродота, античные греческие колонии на побережье Черного моря «сидели как лягушки у пруда». Сынов Эллады извечно манил Понт Эвксинский. Их мариупольских потомков и сейчас называют понтийскими греками. Но наша родословная по маминой линии идет от греков именно из Греции.

Мой дед Константин Андреевич Паппадопуло (1858—1930), имея 23 года от роду, в составе экипажа какого-то греческого парохода прибыл в Одессу искать лучшей доли.

В мамином семейном альбоме сохранилась пожелтевшая фотография на картонке, сделанная, вероятно, не позже 70-х годов ХІХ ст. в Константинополе. Это портрет дедушкиной мамы, моей прабабушки. На обороте ее рукой написано по-гречески: «Моему любимому сыну Константину Паппадопуло». Это — единственная в семье надпись на греческом, а имя прабабушки неизвестно. Ни моя мама, ни ее братья и сестры греческого языка не знали.

По семейным сказаниям, наш дед Константин, уроженец города Афины, рано остался без отца, воспитывался в семье каких-то англичан в городе Салоники. Кроме греческого и английского, знал французский, турецкий и персидский языки. Впоследствии овладел русским и украинским.

В Одессе его тепло встретили земляки, предложили стать специалистом по мукомольному делу, в частности заняться переоборудованием устаревших жерновых мельниц на вальцевые. Новая технология позволяла существенно улучшить качество продукции и повысить производительность труда. Знания языков и способность к инженерной профессии позволили Константину овладеть передовыми западными технологиями и начать широкое внедрение их в Украине. Он принимал участие в сооружении новых мельниц и переоборудовании действующих, хорошо понимал тонкости мукомольного дела, знал сорта, спелость, влажность, условия хранения зерна, климат, почву, местность, где выращивался хлеб, и ментальность хлеборобов-украинцев, которых уважал. Его приглашали на работу известные мукомолы не только в Украине, но и в Саратовской и Оренбургской губерниях, в Средней Азии. На своем веку дед построил и реконструировал почти 40 мельниц.

Наверное, в Одессе или уже тогда, или уже впоследствии, проживала и родня деда. Сохранилась фотография, где на обороте вытеснены гербы, короны и медали «фешенебельного» (как все должно быть в Одессе!) ателье «придворного фотографа их императорских, королевских величеств и высочеств Я. Тираспольского» на улице Дерибасовской. Это — портрет дедовой тетушки, красивой гречанки, затянутой в корсет, в модной шляпке и с хлыстиком в руках.

Впоследствии дед переехал в Елисаветград, где издавна также существовала греческая колония и где прошли лучшие годы его жизни. Здесь в 1885 году он вступил в брак с юной Марией Андреевной Эмме, младшей его на десять лет. Вероятно, их соединяла не только большая любовь на всю жизнь, но и судьба — бабушка рано потеряла родителей и тоже воспитывалась в чужой семье. На фотографии тех времен видим их совсем молодыми, застывшими, затаившими дыхание перед фотокамерой. Дед в сюртуке, на шее у бабушки — золотая брошка с семью жемчужинами.

У них родилось восемь детей: Ольга (1887—1942), Мария (1889—1970), Юлия (1891—1968), Андрей (1893—1930), Владимир (1895—1961), Лидия (1899—1920), Вера (1903—1995) и Евгения (1907—1994) — моя мама. А работал один Константин Андреевич, обеспечивая хоть и не роскошную, но совершенно приличную жизнь большой семье, учебу детей. Работал неутомимо и плодотворно, чаще всего — вдалеке от дома, от семьи.

По статистике, в 1901 году в Елисаветграде действовало 13 мельниц, на которых работало 397 рабочих, а общая выработка этой отрасли составляла свыше 3,9 млн. рублей, что вдвое превышало такой показатель всех других предприятий города. Все мельницы уже были вальцевыми, на них производилось до 9 сортов муки по цене от 2 до 7 рублей за 5-пудовый куль. Сырьем была пшеница, которую покупали у окрестных помещиков и крестьян. Эти данные нашел в архиве. Можно тешить себя мыслью, что к расцвету Елисаветграда приложил руки и знания и Константин Паппадопуло.

По-разному сложилась судьба восьмерых детей. Начну с братьев (моих дядь), которые унаследовали не только фамилию, но и эллинское (греческое) подданство. Девочки тогда получали русское подданство.

Когда в 1913 году старший окончил полный курс Елисаветградской гимназии, семья переехала в Киев, где Андрей стал студентом юридического факультета Университета св. Владимира. В Киеве Паппадопуло, как все приезжие, прежде всего купили план города и комплект фотографий с видами известных пейзажей и сооружений. Эти издания С.В. Кульженко сохранились у нас до сих пор — по ним я еще мальчиком начинал знакомиться с родным Киевом.

Поселилась семья на Бибиковском бульваре (теперь — Тараса Шевченко), 25 — на втором этаже скромного деревянного флигеля с традиционно киевской застекленной разноцветным стеклом галереей и скрипучей деревянной лестницей. В послевоенные годы мама водила меня туда. В этом флигеле прошло почти десять лет жизнь семьи, преисполненных детских и молодецких радостей. Дом держала всегда юная душой Мария Андреевна. Ей помогала кухарка. Борщ варился в огромной кастрюле не просто на два дня, но и с расчетом на возможных неожиданных гостей: всегда бывали друзья детей — гимназисты, студенты. Непременно было пианино, моя мама также училась музыке, французскому языку. Дома устраивались вечера с музицированием, пением (включая очень популярные тогда в интеллигентных семьях украинские народные песни). Разыгрывались костюмированные «живые картины» по мотивам известных произведений литературы, живописи, исторических событий.

Младший из братьев, Владимир, продолжил учебу в киевской 6-й гимназии, которую и окончил уже в бурном 1917 году. Документы греческо-подданный подал 1 августа тоже на юридический факультет Университета св. Владимира. Сумел окончить.

Продолжали образование в Киеве и старшие дочери, выпускницы Елисаветградской женской гимназии. Мария и Юлия учились на Высших женских курсах или в так называемом женском университете св. Ольги.

Когда началась Первая мировая война, Мария и Ольга стали добровольно сестрами милосердия в санитарных поездах. Как-то поступила телеграмма из трех слов: «Еду женихом. Ольга». Ее избранником стал офицер. Венчались во Владимирском соборе. Моя мама шла позади, держа длинную фату. Свадьбы как таковой не было, возвращались на фронт в тот же вечер, и Мария Андреевна в качестве свадебного подарка купила молодым билеты в двуместное купе вагона первого класса.

Мария, кроме гимназии, училась в Елисаветграде музыке у Густава Нейгауза — отца впоследствии известного пианиста Генриха Нейгауза. Вышла замуж довольно поздно — в 1925 году — за Николая Дементьевича Третьяка-Третьяченко (1885—1955), уроженца славного Шевченковского села Моринцы, впоследствии окончил учительскую семинарию. У них родился сын Юра — Георгий Николаевич Третьяченко (1926—1997), впоследствии — доктор технических наук, профессор КПИ, лауреат Государственных премий СССР и Украины.

Юлия, еще курсисткой, осенью 1914 года, сочеталась браком со студентом Киевского политехнического института по имени Александр Дмитриевич Гейштор (1894—1930), из прибалтийцев. А в день скромной свадьбы (уже шла война) семья вместе сфотографировалась, правда, без отца. У них в 1921 году родилась дочь Мария, впоследствии — кандидат медицинских наук, киевлянка.

Вера в 1924 году вышла замуж за Анатолия Григорьевича Волохина (1898—1992). У них родилась дочь Нина (1925—2006), впоследствии — доктор химических наук, профессор, уже в Украине была награждена орденом Княгини Ольги. Тетушка Вера в годы войны и потом работала воспитательницей в детских домах Киева, дети называли ее просто и ласково: Мусинька.

К величайшему сожалению, трагически сложилась судьба одной из дочерей Паппадопуло — Лидочки, которая в 1920 году неожиданно умерла в совсем юном возрасте, невестой.

В это время Константин Андреевич Паппадопуло был далеко от Киева. Сохранилось бланочное удостоверение, отпечатанное на машинке и заполненное чернилами на конкретную фамилию, выданное 12/25 января 1920 года Эллинским (Греческим) Консульством в Ростове-на-Дону: «На основании охранительного свидетельства, выданного Консульству Реввоенсоветом 1-ой Конной Армии 15 января 1920 года за №183, эллинский подданный Константин А. Паппадопуло, как состоящий под охраной Советской Власти, не подлежит никаким повинностям воинским и трудовым, а имущество его, квартира и торговые предприятия не подлежат ни обыскам, ни реквизициям, ни конфискации, ни воинским постоям». Это свидетельство подтверждено командованием 8-й армии.

Тогда 1-й Конной армией командовал Семен Михайлович Буденный — славный «братишка наш Буденный, первый красный офицер», а 8-й армией — Сокольников, он же — Григорий Яковлевич Бриллиант, большевик, сын врача, юрист. Такие были времена и герои тех времен — простой донской казак и человек с высшим образованием.

А почему дед оказался в Ростове, неизвестно. Умер в 1930 году и похоронен в селе Пылява Хмельницкой области. В семье сохранилось мудрое высказывание деда относительно новаций большевистской власти в начале периода НЭПа: «Как было, так и будет!» — дескать, человеческий нрав, законы природы и экономические принципы общества коммунистам изменить не удастся. Эту сентенцию у нас дома вспоминали не раз: и когда власть в годы войны делала уступки Церкви, и когда ввела в армии погоны, и уже потом — когда «плановая система народного хозяйства» должна была уступить дикому капитализму, который еще и до сих пор кто-то пытается стыдливо называть «рыночными отношениями», и когда речь уже теперь пошла о полиции, которая фактически существует у нас еще с первых послереволюционных лет, тоже стыдливо прячась за названием «милиция». Каким дальновидным был наш дед Паппадопуло: все вернулось назад, как было, так и стало! Но какой ценой!

Из архивного дела Андрея видно, что 26 апреля 1918 года он получил выпускное свидетельство об окончании юридического факультета Киевского университета. Осенью 1919 года Андрея мобилизовали в Добровольческую армию, но впоследствии он вернулся уже с красным бантом на груди. От отца хорошо разбирался мельничестве, поэтому был назначен «красным директором» прежней, уже национализированной мельницы Лазаря Бродского на Подоле (тот элеватор на Почтовой площади стоит до сих пор). Получил квартиру на Институтской, 20 (старая нумерация), конный выезд и домашний телефон. Сохранилась фотография какой-то экстравагантной дамы в шляпе с пером, которая писала Андрею стихотворно: «Ты красив, коммунист...», хотя в действительности партийцем Андрей не был. В конце мая 1920 года, когда Киев оккупировали польские войска, кто-то поджег мельницу. Андрей принялся отстраивать, руководя еще одной мельницей. Вскоре женился на девице Вере Владимировне, с разницей в возрасте, как и у родителей — в десять лет. Примерно в 1924 году у них родился сын Костик, названный в честь деда. На фотографии, сделанной в Киеве в 1926 году, видим их троих — чернявых и кудрявых греков. Но в конце 20-х годов Андрей с семьей выехал в Париж по настоянию молодой жены. Там жизнь не сложилась и вскоре, где-то в 1930 году, она и сын вернулись. Сестры обвинили в трагедии семьи Веру, она переживала не меньше и выехала в Ялту. Там вышла замуж во второй раз, сменила фамилию. Осталась тайной судьба Андрея, тем более умалчиваемая в семье с 1937 года: «родственник за рубежом!» Сын Костик погиб в 1942 году в Ялте при бомбардировке.

Младший из братьев, Владимир Константинович Паппадопуло, несмотря на все политические перипетии революции в Украине, все же окончил юридический факультет Киевского университета и 1 декабря 1925 года получил все необходимые документы. Он сочетался браком с младшей на восемь лет москвичкой Кирой Владимировной, у них родился сын Всеволод. Еще перед войной, предусмотрительно пытаясь избежать возможных репрессий, Владимир Константинович принял советское подданство. Во многомиллионной Москве он «растворился», чего бы, наверное, не случилось в намного более «пристальном» Киеве! Воевал, был ранен, долго лежал в госпитале. Воевал и сын — Всеволод Владимирович Паппадопуло (1925—1992), участник танковых десантов, имел ранение в боях за Кенигсберг, после войны окончил Московский архитектурный институт, стал известным московским архитектором.

Младшая из детей Паппадопуло, Евгения, моя мама, начала учиться в киевской женской гимназии мадам Клуссинш, потом это стала советская трудовая школа, которую мама и окончила. В 1927 году Женя вышла замуж за литератора Василия Федоровича Малакова (1902—1988). Имели двоих сыновей. Георгий Васильевич Малаков (1928—1979) — известный график, заслуженный художник Украины, отец Елены Малаковой — также художницы. О некоторых из страниц их творчества уже рассказывалось на страницах газеты «День». В 1937 году тоже в Киеве родился Дмитрий — инженер, краевед, автор этих строк.

А когда 24 сентября 1941 года должен был вот-вот загореться, вслед за Крещатиком, и дом на Институтской, 20, мы — бабушка Мария Андреевна, сестры Вера с дочерью Ниной и Евгения с сыновьями Георгием и Дмитрием — покинули дом. Потом на пожарище мама нашла ту же брошку, которую всю жизнь носила ее мама, наша бабушка. 10 января 1942 года Марии Андреевны не стало: не выдержала голода, скитаний дочерей и внуков. Наша мама продала брошку и на вырученные деньги похоронила родную...

Через всю жизнь прошла искренняя, никогда и ничем не омраченная дружба мамы с сестрой Верой. Самые тяжелые испытания судьбы — в годы войны в оккупированном Киеве — выпалы именно им, тетушке Вере и нашей маме. Такие же дружеские отношения поддерживались и с Марией Константиновной — тетушкой Марусей, особенно после того, как в конце войны она с Николаем Дементьевичем и Юрой окончательно поселились в Киеве. Потом к трем сестрам присоединилась Юлия, переехал в Киев Владимир. Мои родственники-полугреки отмечались трудолюбием, кротостью характеров, семейностью, общительностью. Теперь уже они навсегда здесь — на Байковом и Городском кладбищах...

Все братья и сестры Паппадопуло, кроме Лидочки, были в браке, имели детей, внуков, правнуков. Но, понятное дело, греческого оставалось все меньше и меньше, языка не знал уже никто, кудрявыми были лишь два поколения. Однако дедово — Константина Андреевича Паппадопуло — зерно, засеянное в Украине, дало, не побоимся сказать, достойные всходы. Вечная ему память и всем моим родным, на половину и на четверть грекам, кто тоже ушел в вечность! А уже моим детям и внукам, думаю, есть кем гордиться.