Сад божественных песен

Украинская ученица Гротовского, Наталка Половинка, ведущая актриса Львовского театра имени Леся Курбаса, также считает песню чем-то большим, нежели просто «малый жанр» — частью призвания, не менее значимой, чем актерство, дарованным свыше инструментом самопознания (подробнее об этом смотрите интервью в «Дне» от 5 июля сего года). Вполне логичным шагом после целостных, красивейших сольных концертов стала постановка в рамках «Мастерской песни» спектаклей на основе песенного фольклора.

Задача перед Половинкой и режиссером Сергеем Ковалевичем стояла сложная. Ведь песня сама по себе имеет внутренний сюжет и свою минимальную драматургию, с другими такими же вокальными минидрамами никак не согласующийся. Возможности построения образа, единого ритма спектакля при столь разномастном материале крайне ограничены — а без этого представление рассыплется просто на ряд вокальных номеров. Скорее всего для подстраховки жанр моноспектакля «Квітка-невіста» обозначен как «концерт для голосу і виконавця». Опасения авторов оказались напрасными.

Единство действия достигается за счет, прежде всего, тщательной компоновки. «Квітка-невіста» начинается с исполнения ирмосов — старинных гимнов во славу Богородицы. Они звучат достаточно необычно, даже диковинно для современного уха, но сразу задают высокий «небесный» тон действию. Затем — вступление на землю, любовная и исповедальная лирика, движение в интимном, исповедальном. Здесь перед актрисой действительно сложная задача перехода к повествованию через песню, к прорисовыванию всех необходимых для того нюансов. Половинка справляется с этим, полностью внутренне преобразившись. Ее героиня — та самая «квітка-невіста», цветущая чистая душа, проходящая со своим, особым внутренним светом через печаль и веселье, через любовь земных околиц и райских лугов. Это своего рода спектакль-путешествие, равновесие которого — как раз в земной, «серединной» части. В минималистичном, на грани пустого, объеме спектакля (сценография — Андрей Гуменюк) каждый жест должен быть значимым, точным. Тело артиста превращается в движущийся иероглиф, в смысловую черту, разделяющую пространство игры на своего рода ступени сопереживания. В том — философическая графика работы Половинки и Ковалевича: зритель словно проходит вместе с участниками спектакля не только разного рода эмоциональные состояния, но и все круги мироздания. Именно такое, органичное соединение мира идей и мира чувственного придает «Квітці-невісті» удивительное полнокровие, внутреннее равновесие, завершенность. Разрядка после тихой, но напряженной по драматизму центральной части — патетическая героиня уступает место кутающейся в шаль светской певице за пианино. И, через возвращение к изначальной мизансцене, — одинокая фигура в белом, сидящая спиной к зрителю на «японской» конструкции Гуменюка — необычная, странная песня о всемирном потопе, где Ной на равных говорит с Богом. Невеста становится пророчицей. Стихии, земная тварь и их вышний Создатель — смыкаются в этом завершающем аккорде песенной симфонии.

Второй спектакль «Майстерні пісні» — «Вість літа», обозначенный жанрово как «поле співу», структурно похож на «Квітку-невісту». Здесь также фундамент драматургии — песенный материал. Отличия — в составе участников, а, значит, действующих лиц. Если в моноспектакле Половинки одна исполнительница проживала — через песни — множество разных состояний, то в «Вести» тот или иной характер изначально закреплен за одним исполнителем. Кроме Наталки, в палитре «поля співу» смешиваются голоса ее юных коллег по «Майстерне» — Елены Матвиенко, Остапа Костюка, Виктории Ватутиной, Даны Бончук, Мирославы Рачинской, Зоряны Чоловской, Юлии Романюк, а также «взрослого» партнера — Олега Цьоны, играющего кого-то наподобие сторожа при этом голосистом цветнике. К народной песне прибавляется городской романс и отрывок из оперы Пуччини, стихи Сапфо и бесхитростный текст письма из далекого села.

Но вот парадокс (и главное различие) — если в «Квітці-невісті» внешне малая форма оборачивалась философским восхождением, то многолюдная двухактная «Вість літа» остается лирической, камерной драмой, поэмой не небесного/земного, но мужского/женского.

Так или иначе, значение первых опытов «Майстерні пісні» трудно переоценить. В украинском театре, давно уже живущем без событий, появление именно таких спектаклей, сочетающих энергию аутентичной старины с экспериментальным поиском, — одновременно и вызов, и утверждение силы традиции.

Иными словами, еще не сад, но уже больше, чем оазис.