Последний медицинский форпост

Во дворик влетает реанимобиль. Медики с носилками быстро выбегают из больницы. Из задних дверей машины выносят тяжелораненого. Оба колена перевязаны окровавленным бинтом. Одежда разорвана, с носилок свисают обрезки ткани. Глаза закрыты. Украинского бойца доставили в Артемовскую центральную районную больницу, которая работает в усиленном режиме.

Теперь сюда свозят всех раненых из Дебальцево, Светлодарска, Углегорска, Попасной. Больницы этих городов недавно были обстреляны или разрушены пророссийскими боевиками. Поэтому больница в Артемовске — последний форпост медицины этого района.

«В НАШИХ РУКАХ ЖИЗНИ ФРОНТА»

Недавно во врачебном «арсенале» оказалось соседнее здание. Скоро его обустроят для раненных бойцов и гражданских. Там проводится утреннее совещание медиков.

— На вас лежит большая ответственность, и работы очень много. Кто не успевает, не может или еще что-то — езжайте домой. В наших руках жизни фронта, — четко доносит до медиков за столом мужчина богатырской стати. Это Игорь Илькив или, как по-дружески его называют, Петрович. Он начальник медроты Национальной гвардии.

У Петровича зазвонил телефон:

— Да. Раненых много? Ясно. Плюс. Героям Слава! — строго отвечает он и в приказном тоне продолжает: — Две группы, выезд через 10 минут. Первая группа — Змей, Одесса, Алик. Вторая        — ...

Медперсонал больницы, личный состав медицинской роты Национальной гвардии Украины и волонтеры работают 24 часа в сутки. Именно они рискуют своей жизнью, чтобы забрать раненых с передовой.

Юрий — анестезиолог, каждый день с группой выезжает на передовую. Задача — оказание неотложной медпомощи в условиях поля, эвакуация с передовой, доставка в больницу. Его встречаю при выходе из здания, в котором Петрович давал установки.

— Как на передовой — не страшно? — начинаю разговор.

— Да нет, чего бы я сюда приехал?          — улыбается Шаляпин (позывной). Он в хорошем настроении. Иначе нельзя. Работа на фронте стала неотъемлемой частью его жизни.

— Бывало, что попадали под пули?

— Прицельный огонь, Бог миловал, не велся. Но есть информация от разведчиков, что здесь расположены засланные группы, цель которых — уничтожение медработников разных рангов и категорий, — говорит он. — Человеческое им чуждо.

— Что самое тяжелое в вашей работе? — интересуюсь.

— Не оказать вовремя помощь. Для снайпера самое страшное — когда он не попадает, а для нас, медиков — когда не можем сделать то, ради чего приехали. — Шаляпин делает паузу и как будто что-то вспоминает. — А еще, понимаете, хоть я и имею большой опыт, все же психологически тяжело, когда гибнут дети — парни 1989-го, 1990-го года рождения — без рук, без ног... Это страшно.

Юрий в медицине с 1988-го года. Говорит, что проблем с обеспечением медикаментами нет благодаря волонтерам. «Забрасывают даже тем, что не нужно», — говорит он.

У бойцов самые частые ранения — от осколков. Ведь прямых действий как таковых нет, «разве что шальная снайперская пуля». Юрий сейчас едет под Дебальцево.

— Каково это — забирать с передовой?

— Хо-хо, — почти смеется с вопроса Юрий. — Плохо. Бывает, что вытаскиваем наших из болота. Делаем все быстро, чтобы раненого достать и положить в машину. Всех не можем забрать. Оказываем помощь тем, кто в ней неотложно нуждается здесь и сейчас. Это законы полевой хирургии. Кто кричит, двигается — живой, а тот, кто уже молчит, — к нему в первую очередь. Это либо 200-й, либо скоро им будет.

Медики движутся к блокпосту, который обстреливают. Дальше — линия фронта. Если с солдатами происходит какая-то беда, то санинструктор со служащими вытаскивают раненого из-под обстрела. И доставляют к мобильной группе. Если такой возможности нет, то Шаляпину придется подъезжать и забирать самому...

Отсюда раненых отправляют дальше — на Харьков, Днепропетровск, Киев. На передовую забирать раненых медики ездят на чем попало — всем, что привезут волонтеры. Укомплектованных реанимобилей немного, поэтому при необходимости приходится с простых машин снимать задние сидения, чтобы положить солдата. Среди медиков и водителей очень много «бывших» волонтеров. Поездки на восток дали им понять: они здесь необходимы постоянно. Поэтому многие из них ушли в добровольцы.

«ДИРИЖЕР АРТЕМОВСКОГО ОРКЕСТРА»

За это время Петрович уже около больницы. В красно-синей медицинской куртке, солдатской кепке и камуфляжных штанах. В руках милицейский жезл. С ним он похож на дирижера, который управляет этим артемовским медицинским оркестром. Когда приезжает машина, начальник медроты сразу палочкой показывает как, что и куда. Телефон его не умолкает.

— Хорошо, плюс, — говорит он, держа в одной руке жезл, в другой телефон. Возвращается к медикам, стоящим у входа: — Поехали, ребята!

Игорь Илькив — человек боевой, что видно при первой же встрече. Он военный врач-пенсионер Министерства обороны Украины. Работал в Ливии, Югославии, Ираке, Сирии, Кувейте, Ливане. Был участником миротворческих миссий ООН. Имеет две специализации: организация медицинской службы, а это клинико-терапевтическая работа интенсивной терапии и внутренние болезни, а также криминалистика, то есть судебно-медицинская экспертиза. Он постоянно крутился, поэтому я наблюдал за ним, чтобы где-нибудь не потерять. Когда Петрович стоял один и не разговаривал по телефону, подошел.

— Хороший у вас милицейский жезл.

— Подарили. Очень помогает. Иногда нас здесь машины нагло подрезают — ни маячка, ни сигнала. А теперь эта палочка — и все работает как надо, — говорит Петрович. Он всегда сконцентрирован. Считая Майдан, пан Илькив был участником шести боевых действий. Во время Майдана занимал должность начмеда Октябрьского дворца. Первые жертвы — Нигоян и Жизневский — умерли на его руках. У него есть немного времени, и мы идем в один из кабинетов больницы.

— Дебальцево, Попасная, Светлодарск, Углегорск — Артемовская больница единственная действующая в этом секторе. Не боитесь, что она может стать следующей?

— Мы это сильно подозреваем, — тяжело вздыхая, отвечает Петрович слегка хриплым голосом. — Хотя они сюда ничем не достанут. Но могут подослать своих и запросто совершить теракт, тихонько, организовано. Мы знаем об этом и пытаемся работать в этом направлении.

— Как больница? — спрашиваю.

— У нас очень хорошие местные врачи, порядочные. Плюс усиление нашими врачами, и плюс приезжают врачи-профессора, которые оказывают специализированную и качественную помощь. Здесь хороший мэр — порядочный человек.

— Наверное, график у вас сумасшедший.

— Тяжело, — отвечает Игорь Илькив и закуривает сигарету. — Каждый день привозят много раненых, некоторые просто нетранспортабельны. Но мои девочки — молодцы. Хоть и с ног валятся, но делают все, как надо.

— А как местные?

— Кто как, но тоже помогают. Приносят еду, одежду, переодевают бойцов, моют.

— Знаю, что к вам когда-то раненные сепаратисты попали.

— Было дело. Они были пленными наших солдат. Мы оказали им самую лучшую помощь. Я с ними общался. Это были один кадыровец, два россиянина и два наших предателя. Лечили, как своих.

— И что они говорили потом?

— По-разному. Они уже не верили ничему. Кадыровец боялся чего-то. Вообще, чеченцы, когда одни, боятся, становятся мягкими. Но видно, что это зверь замаскированный. Отвернешься — загрызет. Россияне хитрые были. В конце некоторые благодарили...

У Петровича звонит телефон:

— Где? Около Углегорска? Там дома «взлетают» — смотрите осторожно. Постарайтесь вытащить хоть кого-то. Все, плюс.

Интересуюсь, чего не хватает больнице:

— Острая потребность в двух реанимобилях. Нужны, как воздух. Нам все обещают и обещают. Я знаю конкретного человека, который это все блокирует и не хочет ничего давать. У него точно есть две машины,- всматривается в одну точку начальник медроты, как будто представляет этого человека. — А так, у нас молодцы врачи, водители — все лезут в ад.

НАШИ ЖДУТ

В больнице четыре этажа. Раненные бойцы находятся на двух последних. В коридоре стоят солдаты из разных батальонов. У каждого свои травмы. На скамье сидит мужчина в форме с полностью перевязанной головой. Виден только один глаз. Другой в медколяске с перебинтованной ногой. Около него на столе корчится и стонет молодой парень с болями в голове и раненной ногой. Рядом стоит бабуля на одной ноге. Ей что-то попало в ногу, когда разбомбило дом снарядом в нескольких метрах от нее. «Четырех человек, которые были около меня, сразу убило. Мне повезло», — говорит по-русски пенсионерка. Невозможно представить, что пережили эти люди еще несколько часов назад.

Напротив бабушки стоит 20-летний боец Виталик из 30-й отдельной механизированной бригады. Знакомимся.

— Попали в засаду. Снайпер работал постоянно, били из РПГ. Мы ехали на БМП и подорвались. Моего друга где-то выбросило или он вылез — не знаю.

— Много ваших ранено?

— Много двухсотых. Я выпрыгнул из машины. Около меня мина разорвалась, несколько осколков попало в ногу и несколько зашло в бронежилет.

Виталик из Черниговской области, когда пошел на фронт, ему было 19 лет. Свой День рождения отпраздновал под Луганском.

На выходе из больницы уже стоит машина. Опять привезли раненого. Как говорят врачи, ежедневно прибывает 50—60 раненых. 10—15 из них — гражданские. Окровавленного мужчину средних лет на носилках быстро пытаются донести до медпункта. Петрович руководит оркестром.

— Что с ним? — спрашиваю у медика, который стоял у выхода. Его зовут Юрий.

— Когда мы его перекладывали и зацепили ноги, он начал корчиться. Я его не осматривал, но, возможно, у него что-то с тазом или собственно ногами. Здесь с травмами все что угодно: от головы до пят. Вчера привезли двух парней с контузией. Они в БТРе подорвались на мине. И у обоих были повреждены пятки. Позавчера был парень с проникающим ранением черепа.

Мужчину занесли. Медики суетятся. Дирижер говорит им:

— Вы сегодня хоть ели, девочки?

— Нет, нет, Петрович, не можем, там наши ждут.