Время требует определенности

Как следует расценивать события под Волновахой? Чего еще ждать от Кремля? Как должна действовать украинская власть? В интервью с доктором политических наук, конфликтологом, профессором Киевского национального университета им. Т.Г. Шевченко Григорием ПЕРЕПЕЛИЦЕЙ.

— Еще летом после сбитого малайзийского самолета, Верховная Рада призвала мир признать «ДНР» и «ЛНР» террористическими организациями. Аналогичные заявления делал и Президент Петр Порошенко. Сегодня после трагедии под Волновахой, Рада и Президент опять просят мир признать террористов. По вашему мнению, насколько настойчива и последовательна украинская власть в отстаивании национальных интересов?

— Я думаю, это проблема мировоззренческая или методологическая, поскольку с самого начала руководство страны навязывало общественному сознанию фабулу, что войны с Россией нет, а есть терроризм на Донбассе как локальное явление при спонсорстве России. В философии это называется софистикой — подменой понятий. И это привело к неадекватному восприятию ситуации и того явления, которое мы имеем в отношениях с Россией. Сначала нам подавали это как терроризм в Славянске, на основании чего была введена Антитеррористическая операция, и мы начали нашего противника называть «террористом». В действительности же никакого терроризма на Донбассе не существует, потому что там существует «гибридная война», которая началась с Крыма. Эта война с самого начала проводилась в форме военной оккупации, а затем в восточных регионах Украины она изменилась. Задачей стало проведение фактической военной интервенции на территорию Донбасса. Российские спецслужбы провели там достаточно успешную диверсионную операцию, чтобы русскоязычное население без четкой самоидентификации инкорпорировать на сторону России и использовать в качестве «пушечного мяса» в дальнейшем захвате территории Украины.

Безусловно, «гибридная война» предусматривает ассорти соответствующих средств. Сейчас она проводится в форме диверсионно- разведывательных действий, а также систематических боевых действий с привлечением российских войск, спецназа, боевиков и местных сепаратистов, которые ныне являются элементом ВС РФ. И в этой войне применяются элементы вооруженного террора, который является определенной формой военного конфликта. Недавние события под Волновахой и являются вооруженным террором, поскольку террористы при этом не выдвигают никаких политических требований (ведь они не террористы в буквальном смысле этого слова). Во время войны на Балканах боснийские сербы также достаточно широко применяли террор против боснийских мусульман, но никто не называл Югославию террористической страной или «Республику Сербскую Крайину» террористической организацией.

В результате, руководство страны, включая Президента, в тупиковой ситуации — они пытаются решить вопрос войны мирными средствами. Согласно словам Порошенко, мы пытаемся этот вопрос решать дипломатическими средствами. Но дипломаты не могут проводить работу военных, ведь они не для этого назначены. Это — то же самое, что пытаться столовым прибором срезать громадный дуб, в то время как для этого есть пила. Поэтому и прогресса никакого нет — это подтвердила т.н. берлинская встреча в «нормандском формате». Теперь встреча президентов в Астане срывается, а Меркель права, когда говорит, что нет смысла неоднократно собираться без какого-либо прогресса в разрешении этого конфликта. Но прогресса и не будет, ведь нет объективных условий, которые дают возможность дипломатам добиваться хотя бы минимального успеха. Эти условия формируются не на переговорах, а на фронте. Путин очень хорошо понимает эту стратегию и ведет себя по логике войны. Почему мы до сих пор не учитываем эту логику, а пытаемся развивать фабулу терроризма и АТО — вопрос.

Какой результат этого может быть? Конечно, что ситуация запрограммирована на проигрыш наших позиций на Донбассе. И если мы окончательно проигрываем эту битву, то ни о каких переговорах не может быть и речи. Тогда на переговорах Москва будет ставить вопрос о военной капитуляции Украины и о выведении украинских ВСУ не только с Донбасса, но и из Одесской, Херсонской областей и из центральной Украины. А уж потом Россия оккупирует всю нашу территорию. Именно к этому ведёт эта подмена понятий. Поэтому нельзя отдельный акт под Волновахой рассматривать как акт политического террора — там его не было. Это был вооруженный террор, который является одним из средств гибридной войны.

Идеологические инструменты до сих пор превалируют в этой гибридной войне — используется и доминирует средство информационной войны. Поэтому мы видим, что именно российские войска расстреливают наше население, — это действительно вооружённый террористический акт, цель которого — идеологический эффект. Поэтому нельзя отрывать один расстрелянный автобус от всего процесса ведения войны против Украины. Если мы выделим этот случай и скажем, что террористические «ДНР-ЛНР» при содействии России убили 12 наших граждан, тогда саму Россию как страну нужно признавать террористической. Но действительно ли это возможно? «Ирландскую республиканскую армию» не признал террористической даже ЕС. Поэтому нет реальных механизмов признания России террористической страной.

— Если возникает подобная подмена понятий со стороны нашей власти, понимает ли она всё-таки реальную ситуацию? Есть ли у неё стратегия или, хотя бы, тактика? Она не может или не хочет действовать адекватно ситуации?

— В конфликтологии существуют разные стратегии поведения воюющей стороны. Наше руководство взяло на вооружение «стратегию страуса» — они спрятали голову в песок, представили, что войны с Россией не существует, а вместо этого демонстрируют картинку о террористах на Донбассе.

Если украинское руководство избрало «стратегию страуса», оно должно понимать, какие цели можно достичь этим путём. Эту стратегию внедряют в двух случаях. Во-первых, когда понимают, что не хватает сил для достижения победы в данный момент, из-за чего нельзя прибегать к эскалации конфликта, а накапливать мощности, чтобы потом перейти в контрнаступление. Во-вторых, когда ставится задача уцелеть в конфликте с более сильным противником. И не важно, сколько мы потеряем территорий и населения, главное — иметь возможность выжить. Но, в нашем случае, согласно «плану Порошенко», ни первая, ни вторая цель не преследуется. Даже министр обороны сказал, что мы мобилизацию и наращивание сил проводим с тем, чтобы сдержать противника. Если правильно воспринимать эти слова, то освобождение оккупированных территорий с помощью военной силы не предусматривается.

Поэтому, какой конечной цели хочет достичь власть, если учитывать, что мирный «план Порошенко» дипломатическими средствами выполнить нереально? Осознает ли всё это руководство страны — трудно сказать. Возможно, осознаёт, но боится отказаться от фабулы Антитеррористической операции и ввести военное положение в Украине или на территории боевых действий. Ведь тогда должна была бы быть создана Ставка Верховного Главнокомандующего, которая бы руководила не АТО, а обороной страны. Тогда объявленная волна мобилизации будет логичной, ведь должны быть мобилизованы не только военные, но и экономика государства. Должны проводиться все мероприятия по обороне страны. В результате не нужно будет проводить тендеры — кто даст более дешевую технику. В этом случае предоставляется заказ, ресурсы и все работают по 18 часов, чтобы их освоить. Так было в СССР во время Второй мировой войны. И именно в таком случае мы можем на что-то рассчитывать. Но когда мы делаем вид, что войны нет, пытаемся все вопросы решить в «минском формате» и надеемся, что США и ЕС будут за нас воевать, — мы питаем иллюзии.

— Какое последующее развитие ситуации вы прогнозируете?

— Активизация боевых действий — это начало перехода к более масштабным боевым действиям и высшей эскалации конфликта. Нужно судить по делам России, а не по словам спикеров. Активизация боевых действий началась после очередного российского конвоя, который я не могу назвать «гуманитарным». Они привезли боеприпасы, заряды, горюче-смазочные материалы для подготовки широкомасштабного наступления. В течение последнего времени они завезли 250 танков — это целая танковая дивизия. Фактически, они переходят с действий батальонных тактических групп на уровень дивизиона. А это значит, что они готовят ударный кулак для проведения наступательной операции. Более того, на территорию Луганской области переброшены инженерные подразделения, которые занимаются оборудованием баз тылового обеспечения. Проблема пребывания российских войск на Донбассе заключается в том, что они не имеют тылового обеспечения, без которого они не могут вести широкомасштабные наступательные действия. В течение января-февраля они завершат подготовку всей военной инфраструктуры для наступления, по крайней мере, в тех направлениях, которые уже чётко обозначены, — мариупольское, донецкое и луганское. Они хотят отхватить территорию всей Луганской области, чтобы впритык подойти к Харьковской области. Поэтому Путин и не согласился ехать в Астану, ведь он не может дать никаких мирных обещаний, потому что действует в соответствии с логикой войны и пытается реализовать цель уничтожения Украинского государства именно военным путём.

Поэтому мы должны создать военные условия для дипломатического разрешения этого конфликта, ведь оно происходит на заключительной стадии войны, а не в процессе его эскалации. Конечно, дипломатия должна работать в течение всей войны, но её задачи должны быть подчинены интересам фронта.

Установление перемирия также должно быть подчинено военным задачам на фронте. И это делается не на уровне «минских форматов», а на уровне полевых командиров, что в действительности на этом уровне и осуществляется. Ни Пушилин, ни Захарченко не владеют всей ситуацией — они являются куклами в этой игре, ведь главным действующим лицом является Путин и Россия. Безусловно, эти люди могут говорить что угодно, но они не способны выполнять своих обещаний, потому что исполняют роль статистов.

— После трагедии под Волновахой раздаются голоса политиков и общественных деятелей, чтобы провести марш по аналогии с французским. Правильно ли это?

— Это нужно, чтобы привлечь внимание международного содружества. Война должна вестись не только на военном фронте, но и на дипломатическом. «Гибридная война» имеет глобальный характер: на Донбассе она ведётся в виде боевых действий, а в глобальном пространстве ведётся информационными средствами. Применение дипломатии во время войны должно означать формирование международной антипутинской коалиции против агрессии России. Конечно, даже Туск заявил, что они не должны воевать против РФ и создавать ей угрозу. Но это ошибочная позиция, потому что когда Ирак в 1991 году напал на Кувейт, была сформирована антииракская коалиция, и нападающий был разбит. Это именно та стратегия, которой нужно карать агрессора. Но поскольку мы сказали, что у нас нет войны с Россией, то мы не можем внедрить упомянутый механизм. Это даёт России возможность отстраниться от ответственности и перевести её на тех, кого наша власть называет «террористами». В результате, в международном общественном сознании появилось представление, что Россия действительно непричастна к конфликту на Донбассе, хотя может помогать сепаратистам. Но Югославия помогала боснийским сербам, США помогали Никарагуа бороться с партизанами, инспирированными СССР и т. д. Поэтому мы должны формировать международное мнение, что именно Россия является агрессором, а не террористические «ЛНР-ДНР». О них вообще будут всегда знать меньше, чем о «ИРА». Но не нужно забывать, что лишь этими мероприятиями нельзя одержать победу над агрессором!