Брошенные и забытые

Настоящая, правдивая история Второй мировой войны еще только пишется — в этом лишний раз убеждаешься, когда обращаешься к ее наиболее трагическим страницам. В частности и к этой, о которой до сих пор предпочитают не вспоминать, хотя война закончилась давно и Советского Союза уже нет. Но голоса прошлого звучат и сегодня. Например, этот:

«Целый день отбивали атаки немцев. Патронов мало. Сверху помогал станковый пулемет из какого-то другого подразделения. Осталось в живых 7-8 человек. Появились немецкие танки. Гранат нет, патронов нет. Организовано отошли на возвышенность позади нас. Кто-то крикнул: «Немцы!» Нечем стрелять. Стали с горы камни катить. Они отошли. Прорваться не удалось... Плен».

Сегодня речь пойдет о последних днях обороны Севастополя летом 1942-го года. Построен этот рассказ будет преимущественно на воспоминаниях участников этой обороны — рядовых и офицеров, которые до недавнего времени были крепко закрыты в спецархивах. На таких воспоминаниях, фрагмент одного из которых только что был приведен и которые изложены в малоизвестной, к сожалению, книге капитана второго ранга в отставке Игоря Маношина «Героическая трагедия: о последних днях обороны Севастополя 29 июня — 12 июля 1942 г.», опубликованной в издательстве «Таврида» в 2001 году тиражом 3000 экземпляров. Но не только на них: свидетельств участников событий и аналитических разработок современных экспертов сегодня достаточно, чтобы адекватно оценить и меру подвига солдат и матросов, и безмерность дурости и предательства командования.

КРЕПОСТЬ НАД МОРЕМ

В сентябре 1941 года 11-я немецкая армия генерал-полковника Эриха фон Манштейна (6 пехотных дивизий без танков) вышла к Перекопу, блокировав Крым, а в конце октября, прорвав Ишуньские позиции и уничтожив большую часть двух советских армий (12 стрелковых и 4 кавалерийских дивизии, свыше 200 танков), захватила на протяжении двух недель почти весь Крым. К середине ноября главная база Черноморского флота — Севастополь — была крепко блокирована с суши. Оборону осуществляли переброшенная морем из Одессы отдельная Приморская армия генерал-майора Ивана Петрова и соединение флота (корабли, авиация, береговые батареи большого калибра, зенитные и тыловые части) вице-адмирала Филиппа Октябрьского — именно последний и был назначен командующим Севастопольским оборонным районом (СОР).

Два массированных штурма созданная усилиями красноармейцев и краснофлотцев крепость над морем отбила (до войны сухопутная оборона города не предусматривалась). Даже больше: в январе 1942 года перешли к активным действиям, намереваясь выполнить приказ Сталина и пробиться к высаженным в Крыму во время Керченско-Феодосийской операции войскам Крымского фронта и очистить полуостров от неприятеля. Но в мае 1942 года Крымский фронт подвергся полному разгрому: остатки советских войск, бросив военную технику, отступили на Кубань, и Манштейн получил возможность сосредоточить все силы против осажденного Севастополя. На третий штурм немецкие и румынские войска двинулись 7 июня, имея в полтора раза больше солдат, чем советские войска, приблизительно равное число артиллерии и танков и впятеро больше самолетов. Но наступление столкнулось с яростным сопротивлением закаленных в боях защитников города. Манштейн вспоминал:

«Кто бы мог в тот момент, видя, как заметно исчезают силы наших храбрых полков, дать гарантию быстрого падения Севастополя?.. В эти недели я ежедневно, до и после обеда, находился в дороге: в штабах корпусов, у артиллерийских командиров, в дивизиях, полках, батальонах и на артиллерийских наблюдательных пунктах. Поэтому я слишком хорошо знал состояние дел в наших частях и соединениях. Полки насчитывали по несколько сотен людей. Мне вспоминается донесение одной снятой с переднего края роты, в боевом составе которой был один офицер и восемь рядовых».

И это действительно была ужасная мясорубка, где успех переходил от одной стороны к другой. Один из участников обороны вспоминал, подтверждая слова немецкого командующего:

«После прорыва обороны на Сапун-горе на участке ІІ-го сектора немцы решили, что путь на Севастополь свободен, поэтому передвигались колоннами «батальон-полк». Одна такая колонна с развернутым знаменем двинулась по дороге Чертова балка — хутор Дергачи. К этому времени у нас на переднем крае осталось пять пулеметов и пять 45-ти миллиметровых пушек. Наши артиллеристы и пулеметчики открыли огонь. Через пять минут дорога была завалена труппами фашистов».

Через полмесяца непрерывных боев в состоянии крайнего истощения находились обе стороны. Но у Манштейна было главное в тех обстоятельствах преимущество над неприятелем — его войска не испытывали недостатка в боеприпасах. Между тем у советских солдат и матросов не было чем стрелять. Так в начале немецкого штурма фронт обороны использовал в день около 580 тонн снарядов, отражая вражеские атаки, но потом интенсивность огня снизила вдвое, а впоследствии — до 100 тонн в сутки. С 20 июня практически не стало зенитных снарядов и немецкая авиация в небе над Севастополем начала действовать безнаказанно. Заканчивались и патроны, и гранаты.

Возможно, недостаток боеприпасов был вызван какими-то объективными факторами? Совсем нет. В конце 1941 года из осажденного города Черноморский флот вывез на Северный Кавказ аж 15 тысяч тонн боеприпасов, где эти боеприпасы в большинстве своем были брошены на причалах. А затем в лучших традициях социализма начались встречные перевозки таких же боеприпасов, только в недостаточном количестве. Вследствие этого в июне 1942 года у защитников Севастополя не было чем стрелять. Скажем, 29 июня на подводной лодке были привезены 70 снарядов для 152-мм пушек. А перед этим были вывезены и брошены на Кавказе 5,5 тысячи таких снарядов. Кроме того, такой же была судьба 1240 тонн 76-мм снарядов и 750 тонн патронов для винтовок (этого бы хватило по меньшей мере на неделю ожесточенных боев). Никакой необходимости в этом не было — в Поти вывезенные боеприпасы до мая 1942 года лежали на причалах, потому что некому было их загрузить на склады. Зато эсминцы прорывались к осажденному городу, доставляя по 20 тонн боеприпасов за рейс. Транспорт «Абхазия» был уничтожен 10 июня немецкой авиацией в Севастопольской бухте, вместе с ним — почти 200 тонн крайне необходимых боеприпасов. А если бы вместо вывоза этих 15 тысяч тонн были завезены — еще осенью 1941— зимой 1942 гг. — дополнительные боеприпасы, которых у тыла хватало, сколько бы еще держалась морская крепость?

Забегая наперед, отмечу, что войска Манштейна захватили после падения Севастополя в качестве трофеев 622 советских пушки, 785 минометов и 26 танков. Вся эта военная техника осталась без зарядов и горючего.

НЕОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Однако даже при катастрофической нехватке боеприпасов советские войска еще были способны хорошо биться. Как считает ряд современных исследователей, например, Александр Широкорад, в этой ситуации командование должно было бросить на чашу весов все могущество Черноморского флота, способного своим артогнем буквально стереть армию Манштейна. Широкорад пишет:

«По состоянию на 4 июля 1942 года в составе Черноморского флота находились: 1 линкор, 4 крейсера, 1 вспомогательный крейсер, 1 лидер, 7 миноносцев, 2 малых миноносца, 10 базовых тральщиков, 65 торпедных катеров, 41 подводная лодка, 7 бронекатеров. Кроме того, были довольно большие десятки сторожевых катеров, десятки мобилизованных кораблей, сторожевиков и т.п. И вся эта армада практически не действовала, когда погибали тысячи защитников Севастополя!..

Летом 1942 года судьбу Черного моря решали сухопутные войска и базы. И если бы тогда удалось отстоять Севастополь, немцы не прошли бы на Кавказ и ход войны мог радикально измениться. При этом были оправданы любые потери кораблей...

80 тысяч солдат и матросов (по другим данным — 95 тысяч. — С.Г.), которые прошли буквально через огонь и воду в ходе обороны города, безусловно, стоили дороже, чем прогнивший линкор с экипажем в полторы тысячи человек».

Добавим, что большие военные корабли могли перебросить в осажденный город и значительное количество боеприпасов; и даже если бы большая часть флота была во время боев утрачена, заменить армию Манштейна было некем: летом 1942 года Германия и ее союзники задействовали на фронтах — от Арктики до Африки — все имеющиеся резервы. Но было принято иное решение. Командующий флотом вице-адмирал Октябрьский (тот же, по приказу которого вывозились на Кавказ боеприпасы) 29 июня дал распоряжение, чтобы старший офицерский состав соединений и частей, оборонявших город, оставил войска и сосредоточился около штаба для эвакуации. Следовательно, войска остались без управления. 30 июня командование Черноморского флота во главе с вице-адмиралом Октябрьским и Приморской армии во главе с генерал-майором Петровым оставило войска и эвакуировалось на Кавказ. Вот как оценивали ту ситуацию уцелевшие участники боев:

«Эта так называемая эвакуация была похожа на побег начальства от своих войск... Общее настроение было такое — нас сдали в плен. Мы бы еще воевали и дрались. Я наблюдал за людьми. Многие из них плакали от обиды и горечи, что так бесславно закончилась их жизнь».

«Можно было бы еще держаться, отходить постепенно, а в это время организовать эвакуацию. Что значит отозвать командиров частей? Это развалить все, посеять панику, что и произошло».

«Я считаю, что мы могли еще держать оборону, если бы не заколебалось, не предало командование, которое должно было отходить последним!».

Но, несмотря на недостаток боеприпасов, несмотря на потерю управления, солдаты и матросы продолжали героически биться.

«На исходе дня 30 июня немцы на автомашинах появились на левом фланге нашей обороны... Мы их встретили ружейно-автоматным огнем... 1 июля несколько немецких танков. За ними шла пехота. Танки прошли, а пехоту встретили огнем на уничтожение... Отбивались еще два часа. Подошло еще несколько танков. Некоторые наши сдались, потому что нечем было стрелять. Справа в тылу у нас не было защиты, закончились гранаты... Кольцо замкнулось. Нам вдесятером удалось в общей суматохе отползти по траншее и спрятаться в разрушенном дзоте».

Основные силы защитников неорганизованно отступили из города на мыс Херсонес, где была создана последняя линия защиты.

«1 июля принимал участие в атаке, где были собраны все способные и неспособные носить оружие из остатков разбитых частей, половина из которых — раненые в бинтах... Немцы отошли, не оказывая никакого сопротивления. Потом атака выдохлась, все вернулись обратно к берегу в ожидании «эскадры», которая будто бы должна была ночью подойти и забрать всех, кто остался, как обещали командиры».

В действительности же ночью прилетело 13 транспортных самолетов «Дуглас», которые должны были вывезти раненых и высший офицерский состав.

«С наступлением темноты началась эвакуация самолетами раненых... Кто сильнее, тот и попадал в самолет. На третий самолет дошла и моя очередь, но когда я попробовал влезть в самолет, один из команды ударил меня сапогом в голову так, что я потерял сознание. Брали в основном моряков, а у меня форма была сухопутной».

«Когда к самолету подходили командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский и член военного совета флота, дивизионный комиссар Кулаков, их узнали. Воины, скопившиеся на аэродроме, зашумели, началась беспорядочная стрельба в воздух... Но их поспешил успокоить военком авиационной группы Михайлов, объяснив, что командование улетает, чтобы организовать эвакуацию из Севастополя».

Пришли и корабли — но вместо ожидаемой эскадры и транспортов, которые могли бы эвакуировать десятки тысяч защитников Севастополя, по приказу вице-адмирала Октябрьского в море вышли только 4 тральщика, 10 сторожевых катеров, 5 подводных лодок. Впоследствии — через несколько дней — по приказу Ставки были высланы еще с десяток катеров и несколько подводных лодок. И опять началась эвакуация «ценных военных и партийных кадров». Один из этих «кадров» позже вспоминал:

«Мы шли на посадку на подводную лодку. Я шел впереди Петрова. В это время кто-то из толпы стал ругательно кричать: «Вы такие-сякие, нас бросаете, а сами убегаете!». И тут дал очередь из автомата по командующему генералу Петрову. Но, поскольку я находился впереди него, вся очередь попала в меня. Я упал».

Впрочем, не удалось эвакуировать даже те две тысячи офицеров, которых командование «выдернуло» из войск, развалив этим оборону. Чем думали флотские командиры, чем думал товарищ Сталин? Ведь до последнего в Севастополь с малыми потерями прорывались группы сторожевых катеров с ходом до 26 узлов и слабеньким зенитным вооружением. А почему семь эсминцев с ходом 35—40 узлов и с мощным зенитным вооружением не могли участвовать в спасении людей и поддержать защитников Херсонеса огнем своих 130-мм пушек?

Результатом непорядочности генералов, адмиралов и маршалов стала катастрофа.

«Все море от берега заполнили человеческие головы, все плыли к катерам... На моих глазах два матроса тянут канат с человеком, а за него цепляются двое-трое, потом все обрываются в море, и так почти на всех катерах... От самого берега к катерам все люди... Утром, сколько было видно, близ берега в 7-8 человеческих тел толщиной тысячи погибших полоскались волной... Тела утопленников в разнообразных позах были хорошо видны в воде».

Сопротивление на мысе Херсонес, впрочем, еще продолжалось, но флот так и не пришел.

«С самого утра 4-го июля моряки и приморцы на досках, лодках и вплавь шли в море, надеясь, что их там подберут наши корабли. Немецкие самолеты стреляли в них из пулеметов... В 9—10 немцы после сильной артиллерийской подготовки бросили в атаку танки. Наш последний рубеж обороны был прорван. Со стороны маяка бежали наши бойцы с белыми тряпками и нижними рубахами в руках и махали ими. Это был конец».

И тогда же, 4 июля, прозвучало сообщение Совинформбюро под названием «250 дней героической обороны Севастополя». Открывалось оно словами: «По приказу Верховного главнокомандования Красной армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь и были эвакуированы морем». Это была образцово-показательная большевистская ложь. Во-первых, войска не были никуда эвакуированы, их бросили на произвол судьбы, во-вторых, сопротивление отдельных групп и отрядов на окраинах Севастополя и в самом городе продолжалось до 12 июля.

ПРЕДАТЕЛИ И ГЕРОИ

Но перед этим произошла еще одна трагедия, выделяющаяся даже на фоне всего того, что случилось во время Второй мировой войны. Из мемуаров командующего 11-й немецкой армии генерал-полковника Эриха фон Манштейна:

«28 июня 50-й дивизии удалось форсировать речку Черную в нижнем течении и занять Инкерман. Здесь произошла трагедия, которая показала, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, идущая далеко на юг скалистая стена. В этой стене находились огромные галереи, которые служили в Крыму винными погребами для заводов шампанских вин. Рядом с большими запасами этого напитка большевики создали склады боеприпасов (а между тем на фронте не хватало снарядов и патронов — для чего берегли спрятанное в штольнях? — С.Г.), кроме того, эти помещения использовались ими для размещения тысяч раненых и гражданского населения. Когда наши войска ворвались в Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от ужасного взрыва. Стена высотой приблизительно 30 м обрушилась на протяжении около 300 метров».

Может, врет немецкий вояка? Да нет — уже в наше время историкам удалось установить, что приказ подорвать 11 инкерманских штолен с людьми, в том числе женщинами и детьми, отдал контр-адмирал Заяц, а выполнили его воентехник 2-го ранга Савенко и лейтенант Зудин. По разным подсчетам, под землей погибло от 3 до 15 тысяч советских граждан.

А в нацистский плен попали, опять-таки, по разным подсчетам (кто и когда в СССР считал реальные человеческие потери?), от 80 до 95 тысяч советских солдат и матросов, которые просто уже не имели ни патронов, ни снарядов, ни гранат. Белорусский историк Владимир Бешанов пишет: «Их бросили, как это часто случается на войне. Но их еще и предали, объявив изменниками. Те, кто был брошен на берегу своим командованием, пройдут через плен и концлагеря, немецкие и советские, и будут жить с клеймом в биографии». Понятное дело, в СССР такие бойцы, несмотря на свой героизм, вплоть до 1960-х были, так сказать, людьми второго сорта. А кто был людьми первого сорта из числа участников обороны? Те 1228 человек из числа командного состава СОРа и партноменклатуры, что их эвакуировали в последний момент из осажденного города. Они первыми получат основанную в конце 1942 года медаль «За оборону Севастополя», и в числе награжденных будут командиры обороны города-героя вице-адмирал Октябрьский и генерал-майор Петров, которые убежали, бросили на произвол судьбы свои войска, и контр-адмирал Заяц, который приказал подорвать подземный госпиталь и штольни с женщинами и детьми. И сегодня в Севастополе и власть, и неосоветские ура-патриоты почитают этих персонажей.

Конечно, не все советские генералы и адмиралы вели себя так. Тогда же, летом 1942 года, из окружения отказался эвакуироваться командующий 2-й ударной армии генерал Андрей Власов, а за год до этого — командир 63-го стрелецкого корпуса генерал Леонид Петровский. Не так вели себя и немецкие командиры. Генерал Фридрих Паулюс, который командовал окруженными немецкими войсками под Сталинградом, отказался эвакуироваться самолетом из окружения. Так же, как и другие офицеры, он разделил судьбу своих солдат. Только под конец войны некоторые немецкие генералы стали брать пример со своих советских коллег и бросать солдат на произвол судьбы.

Но наш рассказ был бы неполным без попытки дать ответ на вопрос: почему даже под командованием лиц с далеко не наилучшими моральными и интеллектуальными качествами Севастополь оборонялся так долго и ожесточенно? Вероятно, потому, что здесь значительно больше зависело от самих бойцов, младших и средних командиров, чем от высоких штабов и особых отделов. Здесь не было ни заградительных отрядов, ни упитанных тыловиков. И даже те, кто в последний момент убежали из осажденного города, все же до этого были рядом с бойцами, в нескольких километрах от фронта. Другими словами, в Севастополе (как и в Одессе или Сталинграде) защитники города были значительно свободнее, чем бойцы на других участках фронта. Да, они были свободными только там, где до смерти оставались четыре шага. Героизм их был настоящим и неподдельным. А сегодня хватает желающих от их имени присвоить этот героизм и умалчивать о трагедии бойцов Красной армии, которых уничтожали враги и предавали «свои».